Гареев махмут ахметович биография. Гареев махмут. о войне, о себе и о победе. Научная и общественная деятельность

Он вобрал в себя целую эпоху, его судьба отражает самые трудные моменты в истории страны. До войны, будучи воспитанником кавалерийского полка, он воевал с басмачами в Средней Азии (хотя после официального объявления о ликвидации басмачества уже прошло 20 лет, но отдельные банды по-прежнему совершали набеги на города и селения). За неделю до начала Великой Отечественной войны он становится курсантом Ташкентского пехотного училища, но учиться ему пришлось недолго - уже в ноябре 1941 года в жесточайших сражениях под Москвой молодой лейтенант Гареев принял первое боевое крещение. И с тех пор до самого последнего дня войны он находился на передовой: воевал на Западном и 3-м Белорусском фронтах.

Войну он закончил на Дальнем Востоке после разгрома Квантунской армии и капитуляции Японии, в чине майора, в должности старшего офицера оперативного отдела штаба армии на 1-м Дальневосточном фронте. О том, как он воевал, говорят его многочисленные награды за личное мужество, среди которых четыре ордена Боевого Красного знамени, три - Красной Звезды, два ордена Отечественной войны.

После войны он продолжил военное образование. С отличием окончил Военную академию им. М.В. Фрунзе и АкадемиюГенштаба. Командовал полком, мотострелковой и танковой дивизиями в округах на Дальнем Востоке и Урале, был начальником штаба армии в Белорусском военном округе. В 1974 году М.А. Гареев «был призван» в Генеральный штаб Советской Армии. Возглавлял военно-научное управление, был заместителем начальника Главного оперативного управления, а в 1987 году его назначили заместителем начальника Генерального штаба Советской Армии.

Годы учебы в академиях, службу на руководящих постах в Генштабе он сполна использовал для исследовательских работ по методике оперативной подготовки, обобщению опыта проведения общевойсковых учений в мирное время, всерьез занялся военно-теоретическим наследием М.В. Фрунзе и историей Великой Отечественной войны. В результате Махмут Ахметович стал «дважды доктором» - военных и исторических наук.

М.А. Гареевым подготовлено более 250 научных и публицистических трудов. Среди них такие фундаментальные работы, как «Тактические учения и маневры», «Общевойсковые учения», «Афганская страда», «Военная наука», «Если завтра война», «Неоднозначные страницы войны», «М.В. Фрунзе - военный теоретик», «Маршал Жуков. Величие и уникальность полководческого искусства», «Полководцы Победы и их военное наследие», «Константин Симонов как военный писатель» и другие. В год 85-летия Махмута Ахметовича, в 2008 году, вышла еще одна книга - «Сражения на военно-историческом фронте». Название очень символическое, отражающее натуру самого генералаГареева. Для многих война закончилась в 1945 году. Но не для Махмута Ахметовича. Он участвовал еще в шести так называемых локальных войнах и вооруженных конфликтах, в том числе в Китае, Египте, Сирии, Афганистане.

Он и сегодня на передовой и с неистовством солдата, прошедшего всю Великую Отечественную войну, публициста, ученого, патриота-гражданина защищает историческую правду о ней от всякого рода фальсификаторов, от попыток осквернить героические страницы истории нашей страны.

- Махмут Ахметович, какими вам запомнились первые дни на войне?

Войну я начал младшим лейтенантом. В ноябре 1941 года мы прибыли под Москву, в район Истры, в 5-ю армию, в которой я потом прошел всю войну. Прибыли в Чернышевские казармы, оттуда нас и отправили на фронт - где на попутных машинах, где пешком. Фронт, к сожалению, был рядом. Это были самые тревожные, тяжелые дни для Москвы, да и для всей страны.

Прибыл я в батальон. Идет навстречу старшина с перевязанной рукой. Ранен. Спрашиваю: «Где командир батальона?» - «Нет». - «Кто есть из офицеров?» - «Никого нет». Я принял командование батальоном. Отмечу, что по штату комбат должен быть подполковником, минимум майором. Через двое суток прислали командира батальона - капитана.

В первые же дни я попал в тяжелейшие условия, в самое пекло. На войне очень обостряется чувство веры. В детстве отец меня учил читать молитвы, все-таки в Узбекистане жили. Я же молился лишь из уважения к нему, так как считал это пережитком прошлого. А когда в ноябре 41-го попал под бомбежку, даже сам не заметил, как забрался в воронку и начал молиться. Война - страшная вещь, и человек, оставшись один на один со своей судьбой, ищет защиты. Вера в то, что есть некая сила, которая в самый отчаянный момент будет на твоей стороне, поможет тебе, присутствует у любого человека, какого бы вероисповедания он не придерживался.

Всякое было в те окаянные ноябрьские дни. Не было только опыта, знания особенностей фронтовой обстановки, да и вооружения не хватало, об автоматах тогда и не мечтали, людей еще не знал…

Потом было контрнаступление под Москвой, освобождали Ржев, Вязьму…. В летнем наступлении в августе 1942 года, тогда я был командиром отдельной роты в составе бригады, получил первое ранение в руку. Но три дня с поля боя не мог уйти, такая была горячая обстановка. Рука опухла. В конце концов, доложил комбригу и отправился в армейский полевой госпиталь. А писарю никто не сказал, где я. Он записал: «Без вести пропал». Потом вообще сообщил, что я погиб. Сейчас так и набирают количество убитых. Участвовал как-то в передаче Познера, так он тоже в упрек: был плохой учет потерь. Не возражаю, но я задал ведущему вопрос: «Вы можете сказать точно сколько в Норд-Осте и в Беслане погибло людей?» От ответа он ушел, а из передачи и вовсе вырезали этот момент.

Это небольшой эпизод, а там - война, когда соединения, штабы по многу раз попадали в окружение, выходили из него, попадали под бомбежки… В таких условиях, к сожалению, невозможно каждого человека учесть. Да, можно сожалеть о том, что не все учтено, запутано, но нельзя и гневных обвинений бросать. Мы всех считаем - и татар, и узбеков, и грузин…. А немцы австрийцев не считают, румын тоже, итальянцев… Разве из этой арифметики можно что-то понять, если одних считать, а других нет? Это уже не историография, не статистика, а грязная политика. Некоторым людям хочется набрать как можно больше потерь, чтобы принизить Победу. Эта тема очень болезненная для фронтовиков. Но устраивать соревнование «кто больше придумает потерь» - это кощунство. Я был председателем комиссии по определению потерь, конечно, у меня сведений больше. Я не имею права упрекать тех, кто не знает. Правду о потерях, конечно же, надо говорить.Без этого невозможно в полной мере оценить итоги войны и значение достигнутой Победы. Надо самокритично признать и то, что многие домыслы порождаются тем, что не были своевременно опубликованы подлинные данные.

- Какие же на сегодняшний день последние данные наших потерь?

Общие потери Советского Союза в Великой Отечественной войне составляют 26,5 миллиона человек. Из них, обратите внимание, 18 миллионов - это мирное население, жертвы фашистских зверств на оккупированной территории. Из-за крайне неудачно сложившихся обстоятельств в начальном периоде, значительная часть потерь приходится на первые два года войны (3 048 800 человек). Безвозвратные потери фашистского блока составляют 9,3 миллиона. Из них 7,4 млн. собственно Германия и 1,2 млн. - ее сателлиты в Европе, 0,7 млн. - Япония в Манчжурской операции. Это без учета потерь вспомогательных частей из числа иностранных формирований, воевавших на стороне фашистов, которые по некоторым данным достигают 500-600 тысяч человек.

В общей сложности безвозвратные потери Советских Вооруженных сил на 1-1,5 млн. превышают соответствующие германские потери. Но это в основном за счет того, что в фашистском плену было 4,5 млн. наших военнопленных, а возвратилосьна родину после войны только 2 миллиона, остальные погибли в результате фашистских злодеяний. Немецкие военнопленные, кстати, в подавляющем большинстве - тоже около 2 млн. человек - были возвращены после войны в Германию. Видите, теперь даже гуманность нашего народа, нашей страны и Вооруженных сил «счетчики» хотят обратить против нас же. При ознакомлении с некоторыми зарубежными материалами мы встретились даже с такими, как сказали бы сейчас, махинациями, когда в число наших потерь включались потери власовцев, бандеревцев, «лесных братьев» и прочих националистических, профашистских формирований, которые сражались против Советской Армии на стороне врага. Причем, некоторые из этих людей включались в число наших потерь дважды: вначале как попавшие в плен, а затем как погибшие.

Попытки посеять сомнения, пересмотреть итоги Второй мировой войны, принизить значение нашей Победы, унизить армию, солдат-победителей, увы, еще встречаются.

- Махмут Ахметович, войну вы прошли в разных должностях. В какой было труднее всего?

Практически всю войну, до середины 44-го года, я воевал в самом низовом звене: командир роты, начальник штаба батальона, комбат, затем в бригадном звене начальник оперативного отделения. Легких должностей среди них не было. Все время в боях, всегда в окопах. Каждый день на войне мы проживали с одной лишь мыслью: выживу или нет?

Сегодня почти в каждом фильме про войну показывают женщин, санитарок, все такие ухоженные, красивые. А я до 43-го года не помню, чтобы среди нас была хотя бы одна женщина, медбраты в основном.

- Меня всегда поражали ваш неиссякаемый оптимизм, жизнелюбие и «байки от Гареева». Предполагаю, что и на войне были юмор, шутки, иначе Василий Тёркин бы не появился...

Да, к счастью, жизнь везде берет свое. Даже в самых, казалось бы, безнадежных, страшных ситуациях, были шутки, звучал смех… Без них на войне было бы еще тяжелее. Поэтому командирам, хорошим командирам, приходилось быть и психологами. Они всегда стремились по мере возможности разрядить обстановку. Помню, у нас был командир 45-го корпуса Станислав Гилярович Поплавский, поляк по происхождению, потом он командовал 1-й армией Войска Польского. Действительно, хороший был командир. Помнится, немцы врываются уже на командный пункт корпуса… Он выходит к траншее. К нему бежит ошалелый начальник штаба корпуса, кричит: «Немцы со всех сторон!» А Поплавский взял щетку и начал чистить сапоги. Начальник штаба опешил, но стал спокойнее, к нему вернулись разум, способность реально оценить обстановку и организовать оборону. А если бы он ударился в панику, это передалось бы всем, и кто знает, чем бы все тогда закончилось... Это я к тому, что иногда на войне, да и в повседневной жизни, один элемент значит намного больше, чем указания по инструкции и жесткие приказы.

- Вы упомянули о больших потерях в начале войны. В чем все-таки причина поражений в первые годы войны?

Не в первые годы, а именно в начале войны. Да, к сожалению, мы имели неудачи в 41-м году. Но ведь потом были победы и первая - контрнаступление под Москвой, имевшее громадное морально-психологическое значение. А до этого мы только отступали, терпели поражения. Потом были неудачи летом 1942 года...

Причина поражений в 41-м году всем понятна. Здесь вина политического руководства, которому не удалось правильно оценить возможные сроки нападения противника. Сталин хотел любой ценой оттянуть сроки начала войны или вовсе избежать ее. Он все этому подчинил. С тыла подходили свежие армии, а армии и дивизии первого эшелона не занимали оборонительных позиций - находились на положении мирного времени, чтобы не спровоцировать войну. Сталин хотел, как сегодня говорят, политическими средствами предотвратить войну. Но жизнь показала, что политику нельзя превращать в самоцель. Есть предел, когда политика без подкрепления силой уже не действует. Этот момент Сталин не уловил. Человек он был самоуверенный. Когда Тимошенко, нарком обороны, Жуков предлагали ему привести войска в боевую готовность, мобилизовать, он в самой резкой форме это пресекал. Некоторые командующие пытались занять укрепрайоны, но Сталин приказал пограничникам и НКВД следить за тем, чтобы кто-нибудь не вывел войска на передний край. В противном случае докладывать ему. Сам Жуков подписал несколько десятков распоряжений: «Убрать…», «Не выходить…».

Мне пришлось после войны по заданию маршала Тимошенко расследовать дело полковника Верховского. Он был командиром артиллерийского полка под Белостоком в 10-ой армии. У них 19 июня 41 года состоялось партсобрание. В заключительном слове он сказал: «Может быть, это наше последнее собрание в мирных условиях…» На следующий день его арестовали. Почему? Панику сеет! 14 июня было сообщение ТАСС с заверениями о том, что Германия соблюдает пакт о ненападении, она не собирается на нас нападать. Дипломаты нам сегодня рассказывают, что цель того сообщения ТАСС - политический зондаж, посмотреть, как среагирует Германия, Гитлер. А они никак не среагировали. Они готовились к нападению.

В результате наши войска оказались на положении мирного времени. Сегодня Павлова, Кирпоноса выставляют глупцами, отправившими перед началом войны артиллерию, зенитные части на полигоны. А поставьте себя на место Павлова и Кирпоноса! Сформировано много артиллерийских зенитных частей, они еще ни разу не стреляли, они не сколочены и не годны к бою. Когда пришли в Западную Украину, в Белоруссию, они говорили: «Дайте нам возможность пострелять!» Ты стоишь в деревне, в городе - там же ты не можешь стрелять! Им отвечали: «Нет!» А когда стали отправлять части на полигоны? Когда появилось сообщение ТАСС, что нападения не будет.

Говорят, распылили новые танки по большому количеству корпусов. Если ждешь нападения противника, надо собрать хотя бы два-три корпуса, укомплектовать их новыми танками, чтобы они были в боевой готовности. Но рассудили так: Гитлер не нападет, так пусть корпуса учатся, осваивают технику. И всем раздали по 10-15 танков. Если исходить из той обстановки, которая была задана Сталиным, то раздали правильно. Или говорят: «Без оружия воевали!» Оружие у нас было, но прибывали соединения, части, а склады уже были заняты немцами или вовсе разбомблены. Поэтому, действительно, у многих даже стрелкового оружия не было. Но, несмотря на это, люди героически сопротивлялись, сражались… Вспомните только Брестскую крепость. Немцы уже подошли к Минску, а она все еще сопротивлялась. Кстати, с точки зрения стойкости моральной и нравственной силы нашего народа - Брестская крепость наиболее характерный пример. Так случилось, что соединения и части ушли на какие-то предназначенные рубежи, там остались люди, вышедшие из госпиталей, прибывшие из отпусков, кладовщики, музвзводы. Им никто не ставил задачу оборонять крепость. Они сами собрались и стали защищать. Сегодня надо думать о том как, какими методами было достигнуто такое воспитание армии и народа!

- А как же три с половиной миллиона, которые сразу сдались в плен?

Действительно, самые большие потери пленными мы понесли именно в 41-м году. Люди вынуждены были сдаваться, они даже не успели получить оружия. Не с палками же против танковых колонн им нужно было идти?

Но и первая победа была в этом же году. Главными составляющими нашей победы были необычайная сила духа советского человека, стойкость, великая дружба, единение тыла и фронта, всех народов и наций в борьбе против фашистов. Этого не ожидали завоеватели, которые легким маршем прошлись по Западной Европе, не встречая особого сопротивления. А тут одна Брестская крепость почти два месяца держала оборону, сковывая значительные силы фашистов.

- Оборону там организовал Петр Гаврилов, уроженец Татарстана, крещеный татарин…

Петра Гаврилова я хорошо знал. Мне пришлось одному из первых участвовать в раскопках Брестской крепости. После окончания Академии имени Фрунзе в 50-м году, я был назначен начальником штаба полка 50-ой дивизии, дислоцированной в Белоруссии, в той самой крепости. А потом через несколько лет командовал этой же дивизией. Сначала мы жили в землянках - все же разрушено. Потом стали разбирать развороченные кирпичи крепости для строительства казарм, парков, хозяйственных построек. И стали находить оружие, а на стенах - надписи. Я написал в журнал «Огонек» с просьбой прислать корреспондента. Приехал Сергей Смирнов с целой группой таких же, как он сам, дотошных журналистов. Мы организовали нештатный музей. Я назначил работать туда одного человека из политотдела, еще одного из оперативного отделения дивизии. Тогда и стало все выявляться. Гаврилов сопротивлялся до конца. Когда он остался один, контуженный, обессиленный, голодный, забрался под навоз. Там фашисты его и обнаружили. Он успел швырнуть в них гранату и потерял сознание. Но его не расстреляли. Командир Центральной группы войск приказал отправить Гаврилова в офицерский госпиталь, немцам зачитали приказ о героизме этого офицера, стали на его примере воспитывать своих солдат. Так что немецкие командиры тоже умели вести партийно-политическую и воспитательную работу в своих войсках.

После войны Петр Михайлович приезжал в Брест. Насколько я знаю, он умер в 1979 году и похоронен в Бресте, в городе, который он защищал. Такова была его воля.

- Махмут Ахметович, вы вместе с профессором МГИМО Абдулханом Ахтамзяномзанимаетесь поиском следов татарского поэта Мусы Джалиля и «джалилевцев». А в последние годы еще и восстановлением доброго имени солдат 825-го «татарского батальона» из Волго-татарского легиона, который в результате агитационно-пропагандистской работы «джалилевцев» перешел со всем вооружением на сторону белорусских партизан и воевал против фашистов. А это - свыше 500 человек... В прошлом году в Витебской области, в воинском мемориальном комплексе агрогородка Копти, открыли памятный знак в честь татар, погибших за освобождение белорусских земель от фашистских захватчиков, в том числе и в честь геройски сражавшихся на стороне партизан и павших здесь бойцов 825-го батальона.

Я рад, что мне довелось внести в это благородное дело свой посильный вклад и горжусь этим. Изучение каждого факта требует времени и самоотверженности. У меня есть плохая привычка: я с неохотой берусь за новое дело, но если втянули - меня уже не остановить! Накануне 50-летия Победы мы с Абдулханом Ахтамзяном ездили в Германию. Абдулхан Абдурахманович - великолепный германист, но ему, просто как историку, трудно попасть в некоторые места. Я нашел бывшего начальника Главного штаба, которому когда-то помогал создавать в ГДР Институт военной истории (сейчас это институт объединенной Германии). Он нас очень поддержал.

Дело в том, что единственное показание о Маобитской тетради, о «джалилевской группе», о том, как их арестовали, казнили, было построено на рассказе бельгийского пленного. А это всегда ставилось под сомнение, тем более что сначала он говорил одно, потом другое. Конечно, это честный и хороший человек, но все в памяти не удержишь, не восстановишь. А мы с помощью немецких коллег нашли приказы гитлеровского командования об аресте, о казни. Теперь подвиг Мусы Джалиля подтвержден документально.

О переходе 825-го батальона тоже ходили разные слухи. Я попросил к изучению этого вопроса подключиться белорусских историков, меня там многие знали, так как после войны я семь лет служил на разных должностях в Белорусском военном округе. Мы подняли и изучили массудокументов, выяснили, как восстание вызревало, как готовилось, и как татарский батальон перешел на сторону Красной армии.

Но это только начало большой кропотливой работы. Насколько я знаю, сейчас установлены имена около двухсот бойцов батальона. К поиску подключены следопыты Беларуси, Татарстана, Башкортостана и других регионов. Верю, что имя каждого бойца будет установлено, что их дети, внуки и правнуки будут ими гордиться. Потому что представители нашего народа себя не опозорили.

Беседовал Рафис Измайлов

Махмут Ахметович Гареев (род. 23 июля 1923, Челябинск, СССР) - советский и российский военный деятель, военачальник, генерал армии в отставке, доктор военных и доктор исторических наук, профессор. Военный теоретик.

Биография

Родился в Челябинске в татарской семье. Отец, Ахмет Гареев (1881 г. рожд.), - рабочий. Мать, Рахима Гареева (1892 г. рожд.), - домохозяйка. Долгое время семья жила в Средней Азии. В 1939 году добровольцем ушёл в РККА. Окончил Ташкентское Краснознаменное пехотное училище имени В. И. Ленина в 1941 году. В 1941-1942 года командовал взводом в Среднеазиатском военном округе, учился на Высших стрелково-тактических курсах усовершенствования командного состава пехоты «Выстрел».

Военные годы

С декабря 1942 года - участник Великой Отечественной войны. Воевал на Западном и 3-м Белорусском фронтах. Был заместителем командира стрелкового батальона, помощником, заместителем начальника и начальником оперативной части штаба стрелковой бригады, с июня 1944 года - офицер штаба 45-го стрелкового корпуса. В 1942 году в боях под Ржевом был ранен, в 1944 году снова был ранен в голову.

В феврале 1945 года после выхода из госпиталя направлен на Дальний Восток, старшим офицером оперативного отдела штаба 5-й армии. В её составе на 1-м Дальневосточном фронте сражался в ходе советско-японской войны в августе 1945 г.

Военная служба в СССР

После войны до 1947 года продолжал службу в штабе 5-й армии в Дальневосточном военом округе. В 1950 году окончил Военную академию имени Фрунзе. В 1950-1957 годах - начальник штаба полка, старший офицер оперативного управления штаба Белорусского военного округа, командир 307-го гвардейского учебного мотострелкового полка в 45-й учебной танковой дивизии Белорусского военного округа, начальник штаба 120-й гвардейской мотострелковой дивизии.

В 1959 году окончил Военную академию Генерального штаба. С 1959 года - заместитель командира дивизии, командир мотострелковой и танковой дивизий, начальник штаба 28-й общевойсковой армии в Белорусском военном округе.

В 1970-1971 годах - Главный военный советник в Объединённой Арабской Республике. С 1971 года - начальник штаба Уральского военного округа. С февраля 1974 года - начальник Военно-научного управления Генерального штаба, заместитель начальника Главного оперативного управления Генерального штаба, с 1984 года - заместитель начальника Генерального штаба Вооружённых Сил СССР. Генерал-полковник (30.10.1978).

С 1989 года был Главным военным советником в Афганистане после вывода оттуда ограниченного контингента советских войск. Играл большую роль в планировании боевых операций правительственных войск президента Наджибуллы.

С 1990 года занимал пост Военного советника - инспектора Группы генеральных инспекторов Министерства обороны СССР. С 1992 года - в отставке.

Научная и общественная деятельность

Активно стал заниматься военно-научной работой ещё в 60-70-е годы. Автор свыше 100 научных трудов, свыше 300 статей и публикаций в сборниках, журналах, газетах. Написал книги «Тактические учения и маневры», «М.В. Фрунзе - военный теоретик», «Общевойсковые учения», «Неоднозначные страницы войны», «Моя последняя война», «Если завтра война?..».

После создания в феврале 1995 года Академии военных наук, неправительственной исследовательской организации, был избран её президентом. Много занимается изучением вопросов истории Великой Отечественной войны. Активно участвует в научных дискуссиях, выступает против фальсификации истории войны. Считает, что стремление оспорить победу СССР над фашизмом тесно связано с пропагандистской кампанией против современной России. В редактируемых М. Гареевым научных сборниках были введены в оборот тысячи ранее неизвестных документов о войне. Выступал в передаче «Директива номер 1 - Война».

Кроме того - генеральный инспектор Управления генеральных инспекторов Министерства обороны Российской Федерации, заместитель председателя Общественного совета при Министерстве обороны Российской Федерации, заместитель председателя Общественного совета при председателе Военно-промышленной комиссии при Правительстве Российской Федерации.

Лекцией М.А. Гареева «Россия в войнах XX века» 25 марта 2004 года был открыт проект публичных лекций Полит.ру.

3 марта 2011 года подписал Обращение представителей общественности против информационного подрыва доверия к судебной системе Российской Федерации.

Награды

Награждён орденом Ленина, четырьмя орденами Красного Знамени, орденом Александра Невского, двумя орденами Отечественной войны I степени, орденом Трудового Красного Знамени, тремя орденами Красной Звезды, орденами «За службу Родине в Вооружённых Силах СССР» II и III степени, медалями, а также иностранными орденами и медалями. В 2013 году награждён орденом «За заслуги перед Отечеством» III степени.

В 1998 году М.А. Гареев стал первым лауреатом Государственной премии Российской Федерации имени Маршала Советского Союза Г.К. Жукова - за книгу «Маршал Жуков. Величие и уникальность полководческого искусства» (1996 год)

Генерал армии Махмут Гареев по праву считается старейшиной офицерского корпуса России. Его первой войной стала Великая Отечественная. Второй — Советско-японская. Третьей — Война на истощение между Египтом и Израилем, где он служил военным советником. Четвертой — война в Афганистане. Накануне своего 95-летия прославленный военачальник нашел время, чтобы дать интервью «АиФ».

Сергей Осипов, «АиФ»: — Махмут Ахметович, ваша военная биография началась в Узбекистане. Но как вас, татарина с Урала, туда занесло?

Махмут Гареев : — Я действительно родился в Челябинске в многодетной татарской семье. Нас, детей, было 8 человек. Потом переехали в Омск. Но в начале 30-х годов в стране была страшная безработица. В поисках лучшей доли отец решил перевезти семью в Среднюю Азию, где, по слухам, жить было более сытно. Но сперва в Ташкент на разведку послали моего старшего брата. Он оттуда написал: приезжайте, здесь какую палку в землю ни воткни, всё вырастет. Семья собралась и поехала. Тогда, кстати, вышло постановление Совнаркома, чтобы татарских и башкирских переселенцев целевым образом направляли в Среднюю Азию. Общие тюркские языки и все такое. Так что почти во всех советских учреждениях Узбекистана и других республик татар много было. Одна из моих сестер, например, 40 лет проработала учительницей в узбекском кишлаке.

Перед уходом на фронт 1941 г. с отцом. Фото: Из личного архива / Махмут Гареев

Семья осела в древнем городе Карши. Я учился сперва в узбекской школе, потом в русской. А в семье говорили по-татарски, так что я с детства был полиглотом. И хотел в армии служить. Много читал про великих русских полководцев — Суворова , Кутузова , хотел быть похожим на них. Да и жизнь в Узбекистане была военная. На город, где мы жили, регулярно нападали басмачи. Они приходили из Афганистана, где хозяйничали англичане, которые через них стремились дестабилизировать обстановку в СССР. Басмачи убивали коммунистов, совслужащих, вырезали семьи, в которых дети учились в русских школах. Забегая вперед, скажу, что басмачество кончилось раз и навсегда после 22 июня 1941 года. СССР и Англия стали союзниками — и как отрезало!

Так вот, в городе Карши, где жила моя семья, для защиты от басмачей стоял 82-й кавалерийский полк. Я повадился ходить туда, играл в духовом оркестре. Сперва на альте, потом на баритоне — такой большой медной трубе. Красноармейцы меня за это кормили, а это какая-никакая помощь семье. Ну и стал воспитанником полка вместе с несколькими такими же мальчишками, как и я.

Чуть позднее 10 из нас написали заявление в военкомат. В начале 1941 года нас направили в Ташкентское пехотное училище. Им тогда командовал генерал Петров , который позднее прославился при обороне Одессы и Севастополя. Учиться пришлось недолго. 22 июня приходим с полевых занятий, кто пулемет на себе тащит, кто станок пулеметный, а нас вместо обеда строят на плацу. Через репродуктор слушаем выступление Молотова. Война началась...

В ноябре нас выпустили из училища в должности командиров взводов и направили сразу на фронт под Москву. Многие из нашего выпуска попали в 316-ю дивизию, ставшую потом Панфиловской, а меня направили в 120-ю отдельную стрелковую бригаду. Как добирался до прифронтовой Москвы — отдельная история. 50-60 километров то пешком, то на попутках. Далее — ползком на пузе, поскольку предназначенный мне 3-й батальон вел бой в окружении. Добрался. Навстречу — старшина с перевязанной рукой. Ни одного офицера в строю не осталось, да и бойцов человек 40 при штатной численности 400 человек. Командовал батальоном этот старшина, получил ранение, сдал мне дела и отбыл в медсанбат. Так что первая моя должность на войне — комбат. Был я им, правда, недолго, пока не прибыл более опытный офицер, капитан Губкин . Я получил 1-ю роту. А взводом так ни разу и не покомандовал.

С боевыми товарищами, 1 мая 1945-о г. Фото: Из личного архива / Махмут Гареев

— Что самое страшное на войне?

— Самое страшное — это не когда стреляют. Самое страшное — это весна и осень. Днем солнце пригреет, земля оттает, сделается мокрой. Если надо идти в атаку и немцы нас огнем к земле прижмут — вот тогда беда! Плюхнешься в лужу или залитую водой воронку. И часами головы не поднять. Лежишь на раскисшей земле и медленно замерзаешь.

— И как спасались?

— Водкой спасались. Правда, ее выдавали только зимой и поздней осенью. Только водкой от холода и спасались. На случай, если 100 граммов старшина выдать не успеет, когда была возможность перед боем запасались в военторге тройным одеколоном. Тоже выручало...

— Помните, как в первый раз ранило?

— А как же! Дело было в августе 1942-го. Шел в атаку у деревни Варганово Калужской области. Сейчас ее уже нет на карте. В правой руке граната, в левой пистолет. Вот в левую-то руку между большим и указательным пальцем немецкая пуля и попала. Прошла через ладонь, кость не задета. Я думал, обойдется, но через 2 дня ладонь стала распухать. Пошел ночью в армейский госпиталь неподалёку. Хирурги там злые, по трое суток не спали, и сразу говорят: отвоевался! Сейчас кисть отрежем, чтобы гангрены не было. У них, в госпиталях, хорошим показателем считался большой поток раненых. Если бы мне кисть сразу отрезали, я бы 15 дней пролечился — и до свидания. Но я от ампутации отказался и показатели госпиталю испортил!

Ладно, шучу, не испортил. Выручила меня старушка — хирургическая сестра. Идёт, говорит, утром санитарный эшелон на Рязань, ступай на станцию, я тебя запишу. Полтора месяца лечился, но руку сохранил. После, в 43-м, был осколок в голову, потом были пуля в левую ногу, сыпной тиф в Манчжурии во время войны с Японией, контузия в Афганистане в 1990-м...

Афган, 1989 г. Фото: Из личного архива / Махмут Гареев

— Так ведь Ограниченный контингент вроде бы в 89-м вывели.

— Контингент-то вывели, а я остался — главным военным советником при президенте Наджибулле . А контузило меня при таких обстоятельствах. Выехали из советского посольства на бронированном УАЗе. Видимо, талибы это дело засекли. На окраине Кабула рядом с машиной разорвался снаряд. Контузия, никакой храбрости мне на этот раз не потребовалось. Зато потом такие времена настали, что храбрость надо было проявлять в мирной жизни. И в своей стороне, а не в Афганской.

— В смысле?

— В смысле, чтобы Советский Союз от распада спасти. При определенных условиях это было можно сделать. Это я вам как бывший замначальника Генерального штаба говорю!

Махмут Гареев. Фото: / Сергей Осипов

Майор Гареев в 1945 году.
Фото из книги Махмута Гареева «Сражения на военно-историческом фронте».

Вторая мировая война закончилась не в мае сорок пятого года и не в Берлине, а в сентябре и на Дальнем Востоке. После разгрома милитаристской Японии, в котором кроме войск США принимала участие и Красная армия. Маньчжурская операция, проведенная войсками Забайкальского, 1-го и 2-го Дальневосточных фронтов, Монгольской народно-революционной армией во взаимодействии с Тихоокеанским флотом и Амурской флотилией Советского Союза, навсегда вошла в историю военного искусства.

О неизвестных и малоизвестных деталях этой операции ответственному редактору «НВО» рассказывает непосредственный участник событий президент Академии военных наук России генерал армии Махмут ГАРЕЕВ.

– Наш разговор, Махмут Ахметович, хотелось бы начать с такого, достаточно острого на сегодняшний день, вопроса. Нужно ли было Советскому Союзу, бесконечно изнуренному войной с фашистской Германией, вступать еще и в войну против Японии? Японцы нам не сильно угрожали. Всю войну они сохраняли достаточный нейтралитет, а американцы, которым мы обещали помочь, в те годы всячески затягивали открытие Второго фронта, цинично наблюдали, кто будет брать верх в той борьбе – Германия или СССР.

Почему мы должны были помогать им в борьбе с Японией? Ведь они могли обойтись и без нас.

– Я думаю, говорить о том, что американцы могли обойтись без нас на Востоке, – это тоже самое, что утверждать, что и мы могли обойтись без них на Западе. Не надо забывать, что это была мировая война. На одной стороне выступали агрессоры – «державы оси Берлин–Рим–Токио», на другой – антигитлеровская коалиция в лице главных ее участников – СССР, США и Великобритании. И закончить войну ни нам, ни американцам нельзя было, не решив задач как на Западе, так и на Востоке.

Что касается позиции Москвы, то, как бы ни вели себя наши союзники – Англия, США, несмотря также на многие изъяны в деятельности Сталина, особенно внутри страны, надо прямо сказать, что в международном сотрудничестве, по договоренностям с союзниками, руководитель нашего государства был исключительно последовательным. В этом плане его даже зарубежные недоброжелатели ни в чем не могут упрекнуть.

Но дело тут, конечно, не только в желании или нежелании отдельных руководителей. Для нас война с самого начала складывалась таким образом, что была угроза на Западе и на Востоке. Во всех стратегических планах СССР, начиная со второй половины 30-х годов, проходит одна задача – быть готовым воевать на два фронта. На Западе, что подчеркивалось со всей определенностью, против Германии, на Востоке – против Японии. И важнейшая цель политики, дипломатии и военных действий состояла в том, чтобы нам не навязали одновременную войну, а – по очереди. Сначала с одним противником, потом – с другим.

В этом отношении задача разгрома милитаристской Японии советским руководством никогда не снималась с повестки дня. Почему? Вспомним позор Русско-японской войны. В памяти народов России глубокой болью и скорбью осталось поражение 1905 года. Люди старшего поколения несколько десятилетий ждали, когда этот позор будет смыт. Чувство справедливой мести из психологии русских людей убрать невозможно. Вспомним и о том, что в той войне Япония нанесла России большой ущерб. Отняла Сахалин, Курильские острова, другие земли, которые, по существу, отошли к Японии незаконно. Во время Гражданской войны японцы захватили большую часть Дальнего Востока и терзали его. Расстреляли тысячи людей. Фактически совершили против нас неприкрытую агрессию. Все это требовало соответствующего ответа.

Ну и, может быть, самое важное – Сталин считал для себя обязательным держать слово. О том, чтобы Советский Союз вступил в войну с Японией, шли разговоры на всех наших переговорах с союзниками. Они настаивали и убедительно просили, чтобы СССР вступил в эту войну. До Тегеранской конференции Сталин всегда давал уклончивый ответ. Но там все-таки пообещал вступить в войну с Японией. Особенно остро этот вопрос встал на Крымской конференции. На Ялтинской конференции Сталин уже твердо заявил, что Советский Союз вступит в войну против Японии через два-три месяца после окончания войны с Германией. И ровно через три месяца, день в день выполнил свое обещание – 9 мая закончилась война в Европе, а 9 августа мы начали боевые действия против Японии.

– Вы, Махмут Ахметович, в то время были молодым капитаном?

– Нет, я был уже майором.

– Но тем не менее повоевали на Западе, потом пришлось воевать на Востоке. Каковы ваши личные впечатления – люди, которые прошли такой же боевой путь, как и вы, не устали воевать? С каким настроением они восприняли весть, что после того, как им повезло остаться в живых в одной войне, их гонят на другую, где, не ровен час, тоже могут убить?

– Я отвечу на этот вопрос, но сначала хочу закончить мысль, которую не успел высказать ранее.

Мы остановились на том, что ровно через три месяца после победы над Германией Сталин объявил войну Японии. Что тут надо иметь в виду? Сегодня многое из событий того времени освещается неправильно, даже извращенно. Многие утверждают, что Советскому Союзу не надо было вступать в ту войну. Говорят о том, что мы вроде бы нарушили пакт о ненападении. Но СССР заявил о недействительности этого пакта еще за месяц-полтора до начала войны. Никакого нарушения пакта не было. Мы поступили по нормам международного права.

Кроме того, было ясно (а это исследования самих американских ученых и практические исследования, которые провели в штабах вооруженных сил США в годы войны), что, если Япония будет сопротивляться, а японцы утверждали: даже если США захватят их острова, они перейдут под опеку Квантунской армии и там будут сражаться еще десятилетиями. Токио планировал оставить за собой Маньчжурию как плацдарм для продолжения войны. Такие настроения были в то время очень сильны в Японии.

Советский Союз, конечно же, был заинтересован в том, чтобы такого плацдарма не было, ибо он угрожал бы не только Америке, а прежде всего нам, нашему Дальнему Востоку. И этот плацдарм нужно было ликвидировать во что бы то ни стало, а японскую армию разбить.

Американские специалисты подсчитали и доложили Рузвельту, что, если СССР не вступит в войну, она может длиться год-полтора, и это обойдется в миллион жизней для американских солдат. Вот как стоял вопрос. Даже после того, как США сбросили атомные бомбы 6 и 9 августа на Хиросиму и Нагасаки, Япония не капитулировала, не прекратила сопротивления, она собиралась продолжать сражаться.

И когда мы проанализируем все эти обстоятельства, то поймем: Советскому Союзу нужно было вступать в эту войну. Это было и в его интересах, и в интересах всего человечества – надо было завершить Вторую мировую войну. Поставить на ней жирную точку. Разгром в короткие сроки японской Квантунской армии все те опасения, о которых я упоминал, снял. Победа была одержана быстро. Мы практически спасли десятки и сотни тысяч жизней американских и британских солдат, которые собирались там воевать до победного конца. К сожалению, об этом очень часто забывают. Особенно за океаном.

Теперь о настроениях фронтовиков. После взятия Кенигсберга, в котором я участвовал, 11 апреля сорок пятого года...

– Больше, чем шестьдесят пять лет тому назад┘

– Да. Я был тогда в штабе 5-й армии, в оперативном отделе. Наши войска стали с территории Восточной Пруссии перебрасывать 28-ю армию, которая штурмовала Кенигсберг, отправили на Берлинское направление. Другие ушли на Венгерское направление┘

– Не совсем так. Это очень интересный момент. Дело в том, что перебрасывать войска на Восток начали сразу же после выхода из войны Финляндии. Это было осенью сорок четвертого года, где-то в сентябре-октябре. В чем «изюминка» Маньчжурской операции? Там, на Востоке, можно было быстро закончить войну, разгромить Квантунскую армию и не понести больших потерь при одном условии – если бы Красная армия обеспечила внезапность этой операции. А как ее обеспечить, если мы денонсировали договор, и можно было понять, что Советский Союз собирается вступить в войну? Как перебросить такую массу войск с Запада на Восток, чтобы этого японцы не заметили? Сделать это практически невозможно.

Японцы ждали нашего нападения. Но когда оно произойдет, не догадывались.

Сегодня часто можно слышать от некоторых «аналитиков», что мы воевали бездарно. Это ложь. У наших полководцев было очень много удивительных озарений. Начальник Генерального штаба генерал армии Алексей Антонов, а в этой работе участвовал и маршал Советского Союза Александр Василевский (его, кстати, после гибели Черняховского назначили командующим 3-м Белорусским фронтом, чтобы он, во-первых, быстрее осуществил разгром гитлеровцев в Восточной Пруссии и освободил войска для переброски на Восток, а во-вторых, чтобы получил практику управления фронтом), и он так искусно спланировали эту операцию, что японцы ничего практически не заметили.

Они начали перебрасывать на Восток дивизии еще в сорок четвертом году. Но демонстративно те, которые находились на Карельском фронте, некоторые с венгерского направления┘ Именно те дивизии, что раньше были переброшены с Востока на Запад. И японцы, и наше мирное население точно знали, что эти войска теперь с триумфом возвращаются на места своей постоянной дислокации. Эти соединения встречали с цветами, с музыкой на станциях – нет никаких вопросов. А под их прикрытием большое количество других войск, особенно танковых и авиацию, перебрасывали уже скрытно. Нигде их не показывали. Останавливали в тупиках, людей никуда не выпускали.

Иногда слышишь: какая может быть внезапность при таких расстояниях и при такой массе войск? Но она была. Если применить дезинформацию, обыкновенную военную хитрость, то можно многое сделать.

Что еще надо иметь в виду? Где-то за месяц до 9 августа японское правительство обратилось к нам с просьбой выступить посредником в мирных переговорах между Токио и Вашингтоном. Японцы обещали, что за это вернут Южный Сахалин и Курильские острова. Мы могли бы решить свои территориальные проблемы политическим путем, не потеряв ни одного человека. Потери в живой силе несли бы потом только американцы. Но Сталин был настолько последователен в этих вопросах, что считал делом чести сдержать слово. Не пошел на столь выгодные предложение Токио, а вступил в войну.

– Вы не ответили на вопрос о настроениях солдат.

– Да, вернемся все-таки в Кенигсберг. Некоторые наши соединения и части начали грузить в эшелон. Никто не знал, куда мы едем. Были напряженные бои, мы все здорово устали. Несмотря на это, нас всех заставили клеить карты Берлинского и Пражского направлений – все думали, что мы едем именно туда. Но оказалось, что мы поехали на Москву. В столицу эшелон штаба 5-й армии приехал 2 мая. Мы стояли в тупиках. Но в этот вечер я впервые в жизни увидел салют в честь взятия Берлина. А по эшелону прошел слух, что мы едем воевать против Турции. Только тогда, когда мы переехали Волгу, стало ясно, куда мы все-таки едем. Ехали очень скрытно.

– По ночам?

– Нет, ехали круглые сутки, а остановки делали только по ночам. Никаких вокзалов, только вдалеке от них, в каких-то тупиках. Даже не все командиры частей и соединений знали, куда мы едем. Вообще эта переброска такой массы войск была исключительно хорошо спланирована и четко осуществлена. К тому времени и Сталин уже безоговорочно доверял своим генералам, не сковывал их инициативу.

На границе Маньчжурии с Советским Союзом японцы создали очень мощный укрепленный район. Для того чтобы его разрушить, штаб фронта запланировал трехсуточную непрерывную артиллерийскую подготовку. Сутки-полтора только на вскрытие системы укрепрайона – артогнем нужно было убрать заросли, которые маскировали доты. Но командующий нашей 5-й армией генерал-полковник Николай Крылов принял решение перейти в наступление без артиллерийской подготовки. Скрытно, передовыми батальонами.

9 августа в час ночи по хабаровскому времени, когда шел проливной дождь, мы под прикрытием этого ливня в сопровождении пограничников (а на тренировках перед наступлением все передовые отряды многократно отработали с пограничниками маршруты перехода границы) пересекли границу и захватили доты. В мирное время никто в дотах не живет. Японцы обитали в деревянных домиках в пятистах-шестистах метрах от этих дотов. И пока они выскочили нам навстречу, доты были уже захвачены. Без единого выстрела.

К северу от Градеково, где мы стояли, есть гора Верблюд, гора Гарнизонная. Там, в районе самого Градеково находился наш УР (укрепрайон), командовал им генерал Шуршин. И он, чтобы подбодрить войска, решил минут на десять провести артналет. А когда налет сделали, японцы выскочили и заняли доты. Уже война закончилась, я ехал через границу с донесением в штаб фронта – японцы еще сидели в дотах и стреляли. О чем говорит этот факт? Если бы мы не выбрали такую тактику, как предложил генерал Крылов, начали наступать, как во время финской войны, проламывать оборону, только борьба с УРами продолжалась бы шесть-семь месяцев. Вот что значит разумное командирское решение.

Смотрите, была миллионная Квантунская армия. Из нее только в плен попало 690 тысяч человек. А мы всего потеряли за время этой операции 12 тысяч солдат и офицеров. Это к тем обвинениям, когда нам говорят, что мы бездарно воевали, трупами заваливали противника... Вот почему некоторые люди на Западе не любят вспоминать о нашей Маньчжурской операции.

– Тут есть и вторая сторона вопроса. Я его обязательно задам. Пока хочется от вас все-таки услышать: какие были настроения у солдат, которые взяли Берлин, Кенигсберг, а их отправили воевать еще и на Восток?

– Тут многое зависело от возраста. Нам, молодым офицерам┘ Небольшое отступление. 22 июня, когда началась война, я учился в Ташкентском военном училище. Нас выстроили на плацу, и мы слушали выступление Молотова. Со мной рядом стоял курсант Гаркавцев. Он говорит: вот опять, как на Хасане и Халхин-Голе, пока мы здесь учимся, война закончится. Нам опять не удастся повоевать.

Гаркавцев погиб в конце сорок второго, под Сталинградом. Я вспомнил о нем, чтобы вы поняли, какое у нас, молодых офицеров, было тогда настроение. В сорок пятом мне было двадцать два. Я уже майор. И даже с каким-то воодушевлением принял известие о войне против Японии. А среди нас были люди и более старшего возраста, назовем его средним. Они тоже соглашались: да, японцам надо отомстить. Но были и такие, которые провели четыре года на войне, а перед войной многих, уже отслуживших свой срок, не увольняли в запас. Некоторые из них тянули солдатскую лямку по семь-восемь лет. У них были семьи. Они надеялись: вот война закончится, вернутся домой, а тут┘

Я-то был ничем не обременен. Так что настроения были разные.

Помню, когда мы прибыли на место, начали проводить тренировки, был у нас командир батальона Георгий Губкин, он потом получил Звезду Героя, стал учить солдат: гранаты на сопках Маньчжурии надо бросать не так, как вы это делали под Кенигсбергом. Там место равнинное, здесь – гористое. Бросишь вверх, пока она взорвется, скатиться тебе под ноги. Поэтому, после того, как выдерните чеку, два раза перекрутите рукой и только тогда бросайте. Приходилось учить и фронтовиков.

Но вспомнил это я для того, чтобы обратить внимание на такую деталь: Губкин рассказал, как применять гранаты, потом спрашивает: есть вопросы? Из строя один боец, ему лет сорок пять было, спрашивает: когда будет демобилизация? Некоторых моих сослуживцев этот вопрос очень волновал.

– Вернемся к цифрам, которые вы назвали: взяли в плен почти 700 тысяч, а погибло только 12. На Западе утверждают, что такие сравнительно небольшие потери у Красной армии были не потому, что ее командиры приобрели необходимый боевой опыт, жалели и берегли людей, умело использовали свое боевое искусство, а потому, что после ядерных бомбардировок Нагасаки и Хиросимы Квантунская армия была уже деморализована и не представляла такой грозной силы, какой была перед 6 августа. Сдавалась в плен полками и дивизиями. Никаких особенных подвигов русские не совершили. Что вы по этому поводу можете сказать?

– Когда кому-то хочется оправдать и доказать какую-то глупость, можно придумать, что угодно. Все исторические факты эти утверждения опровергают. Некоторые из них я вам уже приводил. Если бы мы действовали по шаблону, а не так, как провели Маньчжурскую операцию, воевать бы пришлось, несмотря ни на какие Хиросимы, очень и очень долго.

Но мы, когда прибыли на Дальний Восток, имели за плечами опыт четырех лет войны. Наше военное искусство было на высочайшем уровне. Даже сегодня, когда побываешь трое-четверо суток на войсковых учениях, уже чувствуешь, что чему-то научился, а тут если четыре года «КШУ (командно-штабные учения. – В.Л.) идет в условиях, слишком сильно приближенных к реальности», то, конечно, научиться можно очень многому. И то, что мы собой представляли в сорок первом – сорок втором, и то, что представляли в сорок пятом, – это было небо и земля.

И если бы этих умелых действий не было, то мы получили бы «второе Градеково». С горы Верблюд японцы, засевшие в доты, еще полгода стреляли: у них там все было – и запасы боеприпасов, и воды, и продуктов... Все было. Война закончилась, а они стреляли.

Все говорит о том, что только благодаря умелым действиям мы избежали больших потерь. А японцы были полны решимости сопротивляться. Они действительно сопротивлялись. Вот мне пришлось спасать 84-ю кавалерийскую дивизию генерала Дедеуглы.

– Монгольская дивизия? Фамилия командира похожа.

– Нет, командир был по национальности армянин. Я недавно прочитал книгу «Армяне в Великой Отечественной войне». Там есть его фотография, рассказ о нем. Так вот дивизия 15–18 августа попала в окружение – это было к северо-востоку от Ненани, есть такой город китайский. Японцы там отчаянно рубились. Так было и в других местах. Но умелые действия наших войск, высадка в тылу у них большого количества десанта – не парашютного, а посадочным способом, все это действовало на них оглушающе. Вы можете судить об этом хотя бы по такому эпизоду.

В полосе Забайкальского фронта была крепость Жехе. Это, насколько я помню, полумиллионный город, мощная каменная крепость. И если бы ее пришлось штурмовать, что называется, в лоб, потребовалось бы много времени и, конечно же, были бы большие потери... Но что делает командир корпуса генерал Исса Плиев? В сорок первом году такое даже представить было невозможно.

Он берет охрану семь-восемь человек, одну машину «додж», две машины «виллис». Садится в них и на огромной скорости врывается прямо в ворота этой крепости, заходит в штаб и говорит: я вызвал самолеты, они готовы вас бомбить. Если не хотите, чтобы вас всех перебили, сдавайтесь. Полтора часа торговались, весь гарнизон – 25 тысяч солдат и офицеров сдались в плен одному генералу с отделением охраны. Вот что значат командирская дерзость и напор.

– Но 14 августа было обращение японского императора о том, чтобы армия прекратила сопротивление.

– Было. Но не все гарнизоны и части Квантунской армии его получили. Не все собирались выполнять этот приказ. Существовал ведь и другой приказ: американцам сдаваться, китайцам сдаваться, а с русскими продолжать воевать. Для того чтобы мы как можно меньше заняли территории в Корее, Маньчжурии и в других районах Китая. Несмотря на это, мы все свои задачи решили.

Там все шло к тому, что будет большое сопротивление, придется нести большие потери, если бы не такие умелые действие нашего командования. А все разговоры о том, что японцы были в панике и стройными рядами шли сдаваться, – это никакими фактами не подтверждается.

– В войне против Японии действовали две армии – наша и американская. Понятно, что на стратегическом уровне планы взаимодействия как-то согласовывались. А было ли такое на тактическом и оперативно-тактическом уровне? На низовых – в полковых, дивизионных звеньях?

– Я не был тогда посвящен в такое взаимодействие. Но во время работы в штабе 5-й армии что-то, конечно, приходилось видеть и знать. Например, нам говорили, что в Порт-Артур, в порт Дальний американцы не должны заходить, что по договоренности там должны находиться мы. Что в Корее южнее 38-й параллели будут американцы. Кстати, наши батальоны 25-й армии генерал-полковника Ивана Чистякова подошли к северной окраине Сеула и двое суток стояли там, пока туда не приблизились американцы. А когда союзники подошли, мы вывели свои войска за 38-ю параллель. То есть некоторые детали согласованных действий нам тогда были известны. Но когда наши войска, части 39-й армии вышли на Порт-Артур, там два американских отряда на скоростных десантных судах постарались высадиться. И наши огнем, правда, вверх, не по ним, вынуждены были отогнать янки, не допустили их высадки на берег.

Американцы, конечно, никогда не страдали отсутствием наглости. Полагали, что они могут захватить Порт-Артур и потом не уходить оттуда. И все-таки договоренности в основном соблюдались. Хотя Вашингтон многое и не выполнил. Существовала, например, договоренность, что мы будем участвовать в оккупации Японии, что одна или две наши бригады будут по примеру Берлина находиться в Токио.

Наша 35-я армия, которой командовал генерал-полковник Николай Захватаев, уже тренировалась нести там службу, собиралась высадиться на острове Хоккайдо. Но генерал Дуглас Макартур, который обладал очень решительным характером и большим влиянием в Белом доме, отверг это обязательство США. Президент Гарри Трумэн, видимо, чувствовал себя не очень уверенно, и Макартур фактически лично диктовал многие вопросы по Дальнему Востоку, предпринял все меры, чтобы не допустить высадки Советского Союза на территории Японии.

Американцы настаивали на создании своих баз на территории Советского Союза для войны с Японией. Например, на Курилах. Но было ясно, что если они займут эти места, то как минимум не скоро уйдут. И такие предложения тоже были отвергнуты.

Надо сказать, что на дипломатическом уровне мы не лучшим способом сработали уже после войны. Мы не должны были хлопать дверью и уходить с Сан-Францисской конференции. Надо было заключать договор или отложить его заключение совместно с другими странами. А раз мы ушли, то они и подписали его без нас. Теперь это нам аукается.

– Последний вопрос. Как встречало вас, воинов Красной армии, китайское население? Какое впечатление у вас сложилось от общения с ним, с китайскими коммунистами? Не знаю вольно или невольно, но вы помогли китайским коммунистам одержать победу над гоминданом, осуществить в стране социалистическую революцию.

– Этот вопрос требует отдельной беседы, хотя если коротко, то это вообще не исследованная тема. Нигде не освещенная. Там было очень много таких подноготных вопросов, до которых ни журналисты, ни историки пока не докопались и которые еще ждут своего исследователя. Но что можно сказать предварительно. Наверное, нигде так хорошо не встречали наши войска, кроме, может быть, Белоруссии, как в Корее и Китае.

О Маньчжурской операции, кстати, можно без конца говорить, как все здорово было продумано. Но есть документ. Начальник разведки 5-й Квантунской армии (там тоже была 5-я армия) докладывает командующему Ямада, что проходит концентрация советских войск, глубину этой концентрации, протяженность по фронту – у них работала агентурная разведка. На донесении резолюция японского командующего: «Только сумасшедший может наступать в сезон ливней». А в августе начинались ливни. Но мы и начало наступления избрали в тот момент, когда все считали, что это сумасшествие.

Это создало колоссальные трудности для войск. Сразу нарушилось снабжение┘

– Артиллерию не потащишь, танки┘

– Все застревало в грязи. Я сам потом видел в Северной Корее, прежде всего в Ненань, Гиринь, Дунхуа – в этих районах. Все деревни сходились и помогали тащить наши пушки, помогали танки вытаскивать, которые застревали, просто вязли в грязи, автомашины┘ От одной деревни к другой танки тащили фактически на руках. Никто не заставлял их это делать – они так ненавидели японцев, что готовы были на все, только бы их прогнать с родной земли. Японцы действительно обращались с ними очень жестоко. Ведь только раз в месяц разрешалось и в Китае, и в Корее употреблять в пищу рис...

Это отдельная тема. Но нас часто упрекают: почему вы сразу не отпустили пленных японцев, почему увезли в Советский Союз? Я был начальником оперативной группы в северной части Маньчжурии по контролю над этими лагерями военнопленных, и, когда наши войска собирались уходить в сорок пятом, потом они остались еще на несколько месяцев, то первые несколько лагерей мы передали китайцам. Что они сделали? Все продукты у японцев отобрали. Идет китаец мимо лагеря и обязательно считает, что надо по нему выстрелить.

– В японца?

– Да, японцы на коленях стояли: не оставляйте нас. Есть демагогия, к сожалению, и среди журналистов, которые говорят: незаконно вывезли, нарушили международное право┘ Но куда девать 650 тысяч человек? Транспорта, чтобы вывезти их всех в Японию, нет, да и обстановка такая, что вокруг все заминировано. Здесь их оставлять нельзя, китайцы их всех поубивают – они сами просят их увезти. Когда люди не знают всех обстоятельств, пытаются выносить категорические суждения┘ А в жизни все значительно сложнее.

Много сложных вопросов возникало. Перед началом войны с Японией Советский Союз заключал соглашение c Чан Кайши. По Порт-Артуру, по КВЖД, по другим вопросам. Коммунисты страшно обиделись. Я все время сталкивался с председателем Военного совета Северо-Восточного Китая с товарищем Гао Ганном, умнейший человек, революционер. Он высказывал крайние негодования по этому поводу. Но, видимо, руководство нашей страны не очень верило, что коммунисты победят в Китае и считали необходимым сотрудничать с Чан Кайши. Вообще в долгосрочном плане, даже с учетом реалий сегодняшнего дня, нашей стране было выгоднее, чтобы там победил Чан Кайши. Слабый, раздробленный Китай был нам тогда на руку.

А если к власти придут коммунисты, понимали в Кремле, Китай станет мощной централизованной державой. Радости будет много, но и забот – тоже.

– Почему же мы тогда помогали Мао Цзэдуну, а не Чан Кайши?

– Все первые соглашения перед войной были заключены с Чан Кайши. И было такое условие: где стоят наши войска, туда не должны заходить ни коммунисты, ни гоминдан. Как это происходило? По договору с Чан Кайши в октябре-ноябре сорок пятого мы должны были свои войска из Маньчжурии вывести. Вдруг Чан Кайши видит: если мы уйдем, все города тут же займут коммунисты. Ему это невыгодно, а сил, чтобы занять наше место, у него не хватает. Он застрял в Особом районе, в других местах. Капитуляцию японских войск они к тому же принимали. Короче говоря, он обращается к Сталину с просьбой оставить Красную армию там, где она находится. И сразу возникает противоречие с Мао...

Есть много документов по этому вопросу, которые никогда не публиковались. Наверное, время еще не подошло. Оставим их для будущих исследователей.