Внешний вид древних славян

Несомненно, характер природы, где жили славяне, повлиял и на их сложение, и на быт, и на характер.

Суровые погодные условия сформировали и характер самих движений людей. Если более мягкий климат способствует неторопливым, размеренным движениям, то «житель полунощных земель любит движение, согревая им кровь свою; любит деятельность; привыкает сносить частые перемены воздуха, и терпением укрепляется». По описанию современных историков, славяне были бодрыми, сильными, неутомимыми. Думается, можно без каких-либо комментариев привести здесь выдержку из «Истории Государства Российского» Карамзина: «Презирая непогоды, свойственные климату северному, они сносили голод и всякую нужду; питались самою грубою, сырою пищею; удивляли Греков своею быстротою; с чрезвычайною лёгкостию всходили на крутизны, спускались в расселины; смело бросались в опасные болота и в глубокие реки. Думая без сомнения, что главная красота мужа есть крепость в теле, сила в руках и лёгкость в движениях, Славяне мало пеклися о своей наружности: в грязи, в пыли без всякой опрятности в одежде, являлись во многочисленном собрании людей. Греки, осуждая сию нечистоту, хвалят их стройность, высокий рост и мужественную приятность лица. Загорая от жарких лучей солнца, они казались смуглыми, и все без исключения были русые, подобно другим коренным европейцам». В своих примечаниях к изданию вышеназванного труда Карамзин отмечает: «Некоторые пишут, что Славяне омывались три раза во всю жизнь свою: в день рождения, женитьбы и смерти».

Словом, в описаниях современников мы видим славян здоровыми, крепкими, красивыми людьми.

Что касается одежды, сведений на этот счёт мы почти не имеем. Известно только, что она была достаточно простой и была призвана укрывать от непогоды, минуя роскошь и вычурность: «Славяне в 6 веке сражались без кафтанов, некоторые даже без рубах, в одних портах. Кожи зверей, лесных и домашних, согревали их в холодное время. Женщины носили длинное платье, украшаясь бисером и металлами, добытыми на войне или вымененными у купцов иностранных». Некоторые историки говорят даже, что одежда менялась только в том случае, когда она уже полностью теряла свою пригодность.

Характер славян

Геродот описывает характер древних славян-скифов так: «в надежде на свою храбрость и многочисленность, они не боялись никакого врага; пили кровь убитых неприятелей, выделанную кожу их употребляя вместо одежды, а черепы вместо сосудов, и в образе меча поклонялись богу войны, как главе других мнимых богов». Послы же описывали свой народ тихим и миролюбивым. Но в 6 веке славяне доказали Греции, что храбрость была их природным свойством. «Несколько времени славяне убегали сражений в открытых полях и боялись крепостей; но узнав, как ряды Легионов Римских могут быть разрываемы нападением быстрым и смелым, уже нигде не отказывались от битвы, и скоро научились брать места укреплённые. Греческие летописи не упоминают ни об одном главном или общем Полководце Славян: они имели вождей только частных; сражались не стеною, не рядами сомкнутыми, но толпами рассеянными, и всегда пешие, следуя не общему велению, не единой мысли начальника, а внушению совей особенной, личной смелости и мужества; не зная благоразумной осторожности, которая предвидит опасность и бережёт людей, но бросаясь прямо в середину врагов».

Византийские историки пишут, что славяне, «сверх их обыкновенной храбрости, имели особенное искусство биться в ущельях, скрываться в траве, изумлять неприятелей мгновенным нападением и брать их в плен».

Так же необыкновенно удивляет современников искусство славян долгое время находиться в реках и дышать свободно посредством сквозных тростей, выставляя конец их на поверхность воды, что свидетельствует об их изобретательности и терпении. «Древнее оружие славянское состояло в мечах, дротиках, стрелах, намазанных ядом, и в больших, весьма тяжёлых щитах».

Восхищало также и мужество славян, так как попавшие в плен «сносили всякое истязание с удивительной твёрдостию, без вопля и стона; умирали в муках и не ответствовали ни слова на расспросы врага о числе и замысле войска их».

Но в мирное время славяне славились (не принимать за тавтологию!) добродушием: «они не знали ни лукавства, ни злости; хранили древнюю простоту нравов, неизвестную тогдашним Грекам; обходились с пленными дружелюбно и назначали всегда срок для их рабства, отдавая им на волю, или выкупить себя и возвратиться в отечество, или жить с ними в свободе и братстве».

Столь же редким, по-видимому, в других народах было славянское гостеприимство, которое сохранилось в наших обычаях и характере до сих пор. «Всякой путешественник был для них как бы священным: встречали его с ласкою, угощали с радостию, провожали с благословением и сдавали друг другу на руки. Хозяин ответствовал народу за безопасность чужеземца, и кто не сумел сберечь гостя от беды или неприятности, тому мстили соседы за сие оскорбление как за собственное. Славянин, выходя из дому, оставлял дверь отворенную и пищу готовую для странника. Купцы, ремесленники охотно посещали Славян, между которыми не было для них ни воров, ни разбойников, но бедному человеку, не имевшему способа хорошо угостить иностранца, позволялось украсть всё нужное для того у соседа богатого: важный долг гостеприимства оправдывал и самое преступление». Кроме того, «славянин считал дозволенным украсть для угощения странника, потому что этим угощением он возвышал славу целого рода, целого селения, которое потому и снисходительно смотрело на кражу: это было угощение на счёт целого рода».

Соловьёв объясняет гостеприимство целым рядом причин: возможность развлечься, слушая рассказы о путешествиях; возможность научиться многому новому: «бояться одинокого человека было нечего, научиться у него можно было многому»; религиозный страх: «каждое жилище, очаг каждого дома был местопребыванием домашнего божества; странник, входивший в дом, отдавался под покровительство этого божества; оскорбить странника значило оскорбить божество»; и, наконец, прославление своего рода: «странник, хорошо принятый и угощённый, разносил добрую славу о человеке и роде гостеприимном».

Брачные и семейные отношения

Современники древних славян высоко оценивают целомудрие и супружескую верность последних: «Требуя от невест доказательства их девственной непорочности, они считали за святую для себя обязанность быть верными супругам». В примечаниях к изданию «Истории Государства Российского» Карамзин пишет, что прелюбодеяние наказывалось очень строго и даже жестоко: виновному предоставлялся выбор, стать евнухом или умереть.

С другой стороны, есть сведения, что не все племена славянские чтили институт брака. В русской летописи мы читаем, что «поляне были образованнее других, кротки и тихи обычаем; стыдливость украшала их жён; брак издревле считался святой обязанностью между ними; мир и целомудрие господствовали в семействах. Древляне же имели обычаи дикие, подобно зверям, с коими они жили среди лесов тёмных, питаясь всякою нечистотою; в распрях и ссорах убивали друг друга; не знали браков, основанных на взаимном согласии родителей и супругов, но уводили или похищали девиц. Северяне, Радимичи и Вятичи уподоблялись нравами Древлянам; также не ведали ни целомудрия, ни союзов брачных; но молодые люди обоего пола сходились на игрища между селениями: женихи выбирали невест, и без всяких обрядов соглашались жить с ними вместе; многоженство было у них в обыкновении». Соловьёв, основываясь на той же летописи, утверждает, что многоженство у славянских племён – несомненное явление.

Таким же несомненным является обычай вдов сжигать себя не костре, вместе с трупом умершего мужа, так как вдова, оставшаяся жить, приносила семье бесчестье. Об этом свидетельствуют многие современники и летописцы. Ибн Руста пишет: «Когда умирает у них кто-либо, труп его сжигают. Женщины же, когда случается у них покойник, царапают себе ножом руки и лица. На другой день после сожжения покойника они идут на место, где это происходило, собирают пепел с того места и кладут его на холм. И по прошествии года после смерти покойника берут они бочонков двадцать или больше мёда, отправляются на тот холм, где собирается семья покойного, едят там и пьют, а затем расходятся… И если у покойника было три жены и одна из них утверждает, что она особенно любила его, то она приносит к его трупу два столба, их вбивают стоймя в землю, потом кладут третий столб поперёк, привязывают посреди этой перекладины верёвку, она становится на скамейку и конец верёвки завязывает вокруг своей шеи. После того, как она так сделает, скамью убирают из-под неё, и она остаётся повисшей, пока не задохнётся и не умрёт, после чего её бросают в огонь, где она и сгорает». Соловьёв комментирует этот обычай так: «Если женщина выходила замуж в чужой род, то при строгом и ревнивом надзоре новых родичей муж был единственным существом, от которого она ждала любви и покровительства; умирал муж – положение жены, лишившейся единственной подпоры, единственного звена, соединявшего её с чужою семьёю, становилось горько».

Заслуживает внимания также обыкновение умерщвлять членов своих семей в случаях, предусмотренными негласными законами того времени. «Всякая мать имела право умертвить новорожденную дочь, когда семейство было уже слишком многочисленно, но обязывалась хранить жизнь сына, рождённого служить отечеству». Существовало также право детей умерщвлять родителей, старых и больных, тягостных для семейства и бесполезных согражданам, но в тоже время наши предки «…славились почтением к родителям, и всегда пеклись об их благосостоянии».

Что же касается внутрисемейных отношений, то мужья считали жён своей собственностью, не смевшей ни жаловаться, ни противоречить, имеющих только одно дело: вести домашнее хозяйство и воспитывать детей.

«Мать, воспитывая детей, готовила их быть воинами и непримиримыми врагами тех людей, которые оскорбили их ближних: ибо Славяне, подобно другим народам языческим, стыдились забывать обиду. Страх неумолимой мести отвращал иногда злодеяния: в случае убийства не только сам преступник, но и весь род его беспрестанно ожидал своей гибели от детей убитого, которые требовали кровь за кровь».

Хозяйственная деятельность

Несмотря на то, что Геродот назвал славян кочевниками, славяне всё же вели не кочевой, а оседлый образ жизни. «Оседлость славян надо понимать в том смысле, что главный капитал их состоял не в стадах и табунах, а в земле, и хозяйство было основано на эксплуатации земли. Но эта оседлость была непрочна, так как, истощив пашню на одном месте, славяне легко покидали своё жилище и искали другого. Таким образом, посёлки славян имели первоначально очень подвижный характер… Области, в которых приходилось жить и пахать славянам, были лесные, поэтому рядом с земледелием возникла и эксплуатация лесов, развиты лесные промыслы, бортничество и охота с целью промышленною. Воск, мёд и шкуры были искони предметами торговли, которыми славилась Русь».

Ибн Руста пишет: «И нет у них виноградных и пахотных полей. И есть у них нечто вроде бочонков, сделанных из дерева, в которых находятся ульи и мёд… и из одного бочонка добывается до 10 кувшинов мёду. И они народ, пасущий свиней, как мы овец… большая часть их посевов из проса… Рабочего скота у них немного». Спорное утверждение арабского путешественника об отсутствии пашен, так как купцы, прибывающие в земли славянские, меняли свой товар, среди прочего, на скот и хлеб.

В пище славяне довольствовались простыми продуктами: «В 6 веке Славяне питались просом, гречихою и молоком; а после выучились готовить разные вкусные яства, не жалея ничего для весёлого угощения друзей, и доказывая в таком случае своё радушие изобильною трапезою… Мёд был их любимым питием: вероятно, что они сначала делали его из мёду лесных, диких пчёл; а наконец и сами разводили их». Об этом же говорит Ибн Руста: «Их хмельной напиток из мёда».

Таким образом, будучи занятыми земледелием и скотоводством, славяне «имели всё нужное для человека; не боялись ни голода, ни свирепостей зимы: поля и животные давали им пищу и одежду».

Торговля в славянских землях тоже имела место быть. Обычай гостеприимства и запрет на убийство чужеземцев гарантировали безопасность, и купцы привозили товары и меняли их на «скот, полотно, кожи, хлеб и разную воинскую добычу». Карамзин отмечает, что денежного обращения славяне не знали, и торговля состояла лишь в обмене. Золото славяне брали только как товар.

Учитывая непостоянное пребывание на одном месте и участие в военных походах, наши предки несколько беспечно относились к построению жилищ. «Самые города Славянские были не что иное, как собрание хижин, окружённых забором или земляным валом. Там возвышались храмы идолов…»

Соловьёв пишет: «Иностранные писатели говорят, что славяне жили в дрянных избах, находящихся в далёком расстоянии друг от друга, и часто переменяли место жительства. Такая непрочность и частая перемена жилищ была следствием беспрерывной опасности, которая грозила славянам и от своих родовых усобиц, и от нашествий чуждых народов. Вот почему славяне вели тот образ жизни, о котором говорит Маврикий: «У них недоступные жилища в лесах, при реках, болотах и озёрах; в домах своих они устраивают многие выходы на всякий опасный случай; необходимые вещи скрывают под землёю, не имея ничего лишнего наружи, но живя, как разбойники».

Культура

Как всякий народ, славяне «имели некоторое понятие об искусствах… Они вырезывали на дереве образы человека, птиц, зверей и красили их разными цветами, которые не изменялись от солнечного света и не смывались дождём. В древних могилах…нашлися многие глиняные урны, весьма хорошо сделанные, с изображением львов, медведей, орлов, и покрытые лаком; также копья, ножи, мечи, кинжалы, искусно выработанные, с серебряною оправою и насечкою». «Памятником каменосечного искусства древних Славян остались большие, гладко обделанные плиты, на коих выдолблены изображения рук, пят, копыт и проч.».

Музыка занимала прочное место в жизни славян. Ибн Руста отмечает: «Есть у них разного рода лютни, гусли и свирели. Их свирели длинной в два локтя, лютня же семиструнная». Музыка, очевидно, сопровождала славянина во всех делах, на протяжении всей его жизни. Есть свидетельства, что инструменты они брали даже в военные походы, и в одном из них так увлеклись пением, что были схвачены противником без всякого сопротивления. Особо нужно упомянуть о пляске: «…она состоит в том, чтобы, в сильном напряжении мышцей, взмахивать руками, вертеться на одном месте, приседать, топать ногами, и соответствует характеру людей крепких, деятельных, неутомимых».

Карамзин считает, что и игры народные, «борьба, кулачный бой, беганье взапуски, остались также памятником их древних забав, представляющих нам образ войны и силы».

Говоря о языке древних славян, он же пишет: «Греки в шестом веке находили его весьма грубым. Выражая первые мысли и потребности людей необразованных, рождённых в климате суровом, он должен был казаться диким в сравнении с языком Греческим… Не имея никаких памятников сего первобытного языка Славянского, можем судить о нём только по новейшим, из коих самыми древними считаются наша Библия и другие церковные книги, переведённые в 9 веке». До 863 года письменности славяне не имели. Считается, что руны, которыми были расписаны идолы и капища, не имеют под собой какой-либо языковой основы.

Общественное устройство

У славян долгое время не было никакого правителя. Каждая семья жила обособленно, и власть в ней принадлежала мужчинам. «Хозяин господствовал в доме: отец над детьми, муж над женою, брат над сёстрами; всякой строил себе хижину особенную, в некотором отдалении от прочих, чтобы жить спокойнее и безопаснее. Лес, ручей, поле, составляли его область, куда страшились зайти слабые и невооружённые. Каждое семейство было маленькою, независимою Республикою; но общие древние обычаи служили между ними некоторою гражданскою связию. В случаях важных единоплеменные сходились вместе советоваться о благе народном, уважая приговор старцев… вместе также, предпринимая воинские походы, избирали Вождей, хотя… и часто не повиновались им в самых битвах. Совершив общее дело и возвратясь домой, всякой опять считал себя большим и главою в своей хижине».

Только через несколько веков появилось так называемое аристократическое правление, не выборное, полученное за какие-либо заслуги, а передаваемое по наследству от отца к сыну. Первоначально, не имея судов и законов, при разногласиях соплеменники обращались к своим знаменитым согражданам, так как их знаменитость была основана на подвигах и богатстве, добытых войной. А человек, преуспевший в делах военных, многого стоил в глазах соотечественников. «Наконец обыкновение сделалось для одних правом начальствовать, а для иных обязанностию повиноваться. Если сын Героя, славного и богатого, имел великие свойства отца, то он ещё более утверждал власть своего рода.

Сия власть означалась у Славян именами Боярина, Воеводы, Князя, Пана, Жупана, Короля или Краля».

Боярин – «происходит от боя, и в начале своём могло знаменовать воина отличной храбрости, а после обратилось в народное достоинство»

Воевода – так «назывались прежде одни воинские начальники; но как они в мирное время умели присвоить себе господство над согражданами, то сие имя знаменовало уже вообще повелителя и властелина…»

Князь – «родилось едва ли не от коня… В Славянских землях кони были драгоценнейшею собственностию: у Поморян в средних веках 30 лошадей составляли великое богатство, и всякой хозяин коня назывался Князем».

Пан – «богатый владелец».

Жупан – «…древнее слово Жупа означало селение, а правители их Жупанами, или Старейшинами».

Религиозные представления

Славяне были язычниками. Они обожествляли силы природы и поклонялись им. Самыми древними божествами были Род и Рожаницы. Род – бог вселенной, живущий на небе и давший жизнь всему живому. Позже – это прозвание Перуна как представителя творческих, плодородящих сил природы. Рожаницы – богини славян, женское рождающее начало, дающее жизнь всему живому: человеку, растительному и животному миру. Позже персонифицировались – получили имена собственные, в частности, Макошь. Также славяне поклонялись Белому богу, или Белобогу, «Коему, по их мнению, горние небеса, украшенные светилами лучезарными, служат достойным храмом, и Который печётся только о небесном, избрав других, нижних богов, чад своих, управлять землёю. Его-то, кажется, именовали они преимущественно Белым Богом, и не строили ему храмов, воображая, что смертные не могут иметь с ним сообщения и должны соотноситься в нуждах своих к богам второстепенным…».

Как в любой другой религии должен был существовать антипод добра – зло. «Славяне…приписывали зло существу особенному, всегдашнему врагу людей; именовали его Чернобогом, старались умилостивить жертвами и в собраниях народных пили из чаши, посвящённой ему и добрым богам». «Имея лицо, исполненное ярости, он держал в руке копьё, готовое к поражению или больше – к нанесению всяких зол. Этому страшному духу приносились в жертву не только кони и пленные, но и нарочно предоставленные для этого люди. А как все народные бедствия приписывались ему, то в таковых случаях молились ему для отвращения зла. Обитает Чернобог в аду. Вечно сражаются Чернобог и Белобог, победить друг друга не могут, сменяют друг друга день и ночь – олицетворение этих божеств».

Белобог печётся о Вселенной, а делами людскими управляют «младшие боги». Перечислим наиболее почитаемых славянами.

Сварог – верховный владыка вселенной, родоначальник всех прочих светлых богов или, как называли его славяне – великий, старый бог, прабог, в отношении которого все остальные боги представлялись его детьми.

Перун – первоначально – сын Сварога-неба, огонь-молния. Молнии были его оружие, радуга – его лук, тучи – одежда или борода, гром – далеко звучащее слово, ветры и бури – дыхание, дожди – оплодотворяющее семя. Это самый главный из младших бог славян. «Кумир его … был деревянный, с серебряною головою и золотыми усами». Позднее распался в народном сознании на богов – собственно Перуна, Сварожича, Морского царя и Стрибога.

Сварожич – огонь, сын неба-Сварога.

Стрибог – бог грозы, появляющийся в бурях и вихрях, верховный царь ветров. Изображали его дующим в рога.

Морской царь (Водяной, Чудо-Юдо) – владыка всех вод на земле; Перун дождящий переходит в властителя морей, рек, источников… Морской царь властвует над всеми рыбами и животными, какие только водятся в морях.

Хорс – божество солнца и солнечного диска. Хорсу посвящены два очень крупных языческих праздника в году – дни летнего и зимнего солнцестояния.

Дажебог (Дажбог, Дажьбог, Дашуба) – солнце, сын Сварога. «Как светило вечно-чистое, ослепительное в своём сиянии, пробуждающее земную жизнь, солнце почиталось божеством благим, милосердым, имя его сделалось синонимом счастья. Солнце – творец урожаев, податель пищи, и потому покровитель всех бедных и сирых. Вместе с тем солнце является и карателем всякого зла».

Самаргл (Семаргл) – бог огня, бог огненных жертвоприношений, посредник между людьми и небесными богами, священная крылатая собака, охранявшая семена и посевы. Как бы олицетворение вооружённого добра. Имеет способность исцелять, ибо он принёс с неба на землю побег дерева жизни.

Мокош (Мокошь, Макоша, Макеша) – одна из главных богинь восточных славян, жена Перуна. Имя её составлено из двух частей: «ма» - мать и «кошь» - кошелка, корзина, кошара. Мокошь – мать наполненных кошей, мать хорошего урожая. Это не богиня плодородия, а богиня итогов хозяйственного года, богиня урожая, подательница благ. Урожай каждый год определяет судьба, поэтому её ещё почитали как богиню судьбы. Обязательный атрибут при её изображении – рог изобилия. Покровительствовала домашнему хозяйству, стригла овец, пряла, наказывала нерадивых. Изображалась как женщина с большой головой и длинными руками, прядущая по ночам в избе.

Ладо – «бог веселия, любви, согласия и всякого благополучия…ему жертвовали вступающие в союз брачный, с усердием воспевая имя его»

Купала – бог земных плодов, плодотворящее божество лета

Коляда – «бог торжеств и мира». Солнце-младенец, в славянской мифологии – воплощение новогоднего цикла.

«Между богами добрыми славился боле прочих Святовид. Он предсказывал будущее и помогал на войне. Кумир его величиною превосходил рост человека, украшался одеждою короткою, сделанною из разного дерева; имел четыре головы, две груди, искусно счёсанные бороды и волосы остриженные; ногами стоял в земле, и в одной руке держал рог с вином, а в другой лук; подле идола висели узда, седло, меч его с серебряными ножнами и рукояткою».

Волос – «бог-облачитель, который покрывает небо дождевыми тучами, … выгоняет на небесные пастбища облачные стада… Ради той зависимости, в какой находятся земные урожаи от небесного молока, проливаемого стадами дожденосных туч, Волосу…придано значение бога, помогающего трудам земледельца».

Все боги изображались в виде идолов – деревянных, как правило, скульптур, при этом идолы считались «не образом, но телом богов». Храмов, посвящённых этим богам, не было. По крайней мере, не сохранилось никаких сведений о них. Возможно, если вспомнить отсутствие постоянного и крепкого жилища у славян, истуканы перемещались вместе с поселениями славян, и храмов как таковых вполне не могло быть вовсе. Также не было и жрецов, «были одни только волхвы или Кудесники. Волхв – это мудрец, знающий будущее, гадатель, знахарь, ближе смертного стоящий к таинственным силам природы – к божеству…; жрец – избранник Бога, представитель на земле его интересов; знание и могущество жреца исходят непосредственно от Бога».

Помимо богов были ещё домашние божества, или нежить, или духи; существа без плоти и души, всё, что не живёт человеком, но имеет его облик.

Лешии – «живут будто бы в темноте лесов, равняются с деревьями и с травою, ужасают странников, обходят их кругом и сбивают с пути».

Русалки – водяные девы; души усопших: детей, умерших некрещенными, либо потонувших или утопившихся девушек. Русалки – представители царства смерти, тьмы и холода. У западных славян русалки – весёлые, шаловливые и увлекательные создания, поющие песни восхитительными и заманчивыми голосами; в Великороссии – это злые и мстительные существа, растрёпы и нечёсы: бледнолицые, с зелёными глазами и такими же волосами, всегда голые и всегда готовые завлекать к себе только для того, чтобы без всякой особой вины защекотать до смерти и потопить.

1) Домовой-доможил – представитель очага, по первоначальному значению есть бог Агни, тождественный Перуну-громовержцу. Как воплощение огня, пылающего на домашнем очаге, домовой чтился как основатель и владыка рода. Это малорослый старик, весь покрытый тёплою, косматою шерстью. Он заботится только о своём доме.

2) Домовой-дворовой – получил своё имя по месту обычного жительства, а по характеру отношений к домовладельцам он причислен к злым духам, и все рассказы о нём сводятся к мучениям тех домашних животных, которых он не взлюбит. Внешним видом похож на доможила. Он в дружбе всегда только с козлом и собакой, остальных животных недолюбливает, а птицы ему не подчиняются. Особенно не терпит белых кошек, белых собак и сивых лошадей – знающий хозяин старается не держать такую живность. Дары ему приносят на железных вилах в ясли.

Кикиморы – дворовый дух, который считается злым и вредным для домашней птицы. Обычное место поселения – курятники, те углы хлевов, где садятся на насест куры. В курятниках вешают камни, так называемые «курячьи боги» для того, чтобы кикиморы не давили кур. Занятие кикимор прямое – выщипывать перья у кур и наводить на них «вертун» (когда они кружатся, как угорелые, и падают околевшими). Кикиморы треплют и сжигают куделю, оставленную у прялок без крестного благословения. Кикимор представляют безобразными карликами или малютками, у которых голова – с напёрсток, а туловище – тонкое, как соломинка. Они наделены способностью являться невидимками, быстро бегать и зорко видеть на далёкие пространства; бродят без одежды и обуви, никогда не стареются и любят стучать, греметь, свистать и шипеть.

Помимо этого, славяне в России «также молились деревьям, особенно дупловатым, обвязывая их ветви убрусами или платами». Карамзин же отмечает, что «Славяне обожали ещё знамёна, и думали, что в военное время они святее всех идолов».

К религиозным обрядам следует отнести тризну и сожжение на костре умершего и его вдовы. «Славяне Российские творили над умершими тризну: показывали силу свою в разных играх воинских, сожигали труп на большом костре, и заключив пепел в урну, ставили её на столпе в окрестности дорог. Сей обряд… изъявляет воинственный дух народа, который праздновал смерть, чтобы не страшиться её в битвах, и печальными урнами окружал дороги, чтобы приучить глаза и мысли свои к сим знакам человеческой тленности. Но Славяне Киевские и Волынские издревле погребали мертвых, некоторые имели обыкновение, вместе с трупом, зарывать в землю сплетённые из ремней лестницы; ближние умершего язвили лица свои, и закалали на могиле любимого коня его». Ибн Руста рассказывает: «При сожжении покойника они предаются шумному веселью, выражая радость по поводу милости, оказанной ему богом»



3. Гегель Г. Лекции по истории философии: в 3 кн. - Кн. 1. - СПб.: Наука, 1994. - 349 с.

4. Гегель Г. Наука логики: в 3 т. - М.: Мысль, 1970.

5. Гегель Г. Энциклопедия философских наук: в 3 т. - Т. 2. - М.: Мысль, 1975. - 695 с.

6. Гомаюнов С. От истории синергетики к синергетике истории // Общественные науки и современ-

ность. - 1994. - № 2. - а 99-106.

7. Демуцкий В.П., Половин Р.В. Концептуальные вопросы квантовой механики // Успехи физических наук. - 1992. - Т. 162. - Вып. 10. - С. 93-180.

8. Князева Е.Н., Курдюмов С.П. Синергетика и принципы коэволюции сложных систем // Категории. - 1997. - № 3. - С. 41-49.

9. Ленин В.И. Философские тетради. - М.: Политиздат, 1969. - 752 с.

10. Маркс К., Энгельс Ф. Соч.: в 5 т.- 2-е изд. - Т. 20. - М.: Политиздат, 1961. - 827 с.

11. Материалисты Древней Греции: сб. текстов.- М.: Политиздат, 1955. - 238 с.

12. Мелюхин С.Т. Время // Философский энциклопедический словарь. - 2-е изд. - М.: Сов. энциклопедия, 1989. - 815 с.

13. Михайлов Ф.Т. Диалектика // Новая философская энциклопедия. - Т. 1. - М., 2000. - С. 645-652.

14. Платон. Соч. - В 3 т. - Т. 1. - М.: Мысль, 1968. - 623 с.

15. Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой. - М.: Прогресс, 1986. - 431 с.

16. Рассел Б. История западной философии в ее связи с политическими и социальными условиям от античности до наших дней: в 2-х т. - Т. 1. - Новосибирск: Изд-во Новосиб. ун-та, 1994. - 460 с.

17. Сокулер З.А. Спор о детерминизме во французской философской литературе // Вопросы философии. - 1993. - № 2. - С. 140-149.

18. Сталин И.В. Анархизм или социализм? // Соч. - В 13 т. - Т. 1. - М., 1946. - С. 294-372.

19. Сталин И.В. О диалектическом и историческом материализме (сентябрь 1938 г.) // Вопросы ленинизма. - М., 1952. - С. 560-662 с.

20. Фрагменты ранних греческих философов // Сб. текстов.- Ч. 1. - М.: Наука, 1989. - 575 с.

21. Хакен Г. Синергетика. Иерархия неустойчивостей в самоорганизующихся системах и устройствах. - М.: Мир, 1980. - 404 с.

УДК 1(075.8) А.В. Лонин

«ЛУЧШИЕ ЛЮДИ» В ДРЕВНЕРУССКИХ ЛИТЕРАТУРНЫХ ПАМЯТНИКАХ

Анализируется власть «лучших людей» как основа управления коллективистским обществом, нашедшая свое воплощение в исторических традициях российского народоправства.

Ключевые слова: «лучшие люди», Древняя Русь, общество, государство, аристократическая форма правления, художественная литература, летописи.

A.V. Lonin «THE BEST PEOPLE» IN OLD RUSSIAN LITERARY MONUMENTS

Power of "the best people” as the basis for collective society administration that took its shape in the historical customs of Russian people power is analyzed.

Key words: "the best people", Ancient Russia, society, state, aristocratic form of government, artistic literature, chronicles.

Древнерусское общество еще со времен объединения разрозненных восточнославянских племенных союзов в единую этническую общность формировалось как общество коллективистское. Одной из особенностей формирования и развития обществ коллективистского типа является ведущая роль социального авангарда во всех сферах общественной жизни. На Руси эта общая черта развития обществ коллективист-

ского типа выступала в качестве практического воплощения идеи «власти лучших», сформулированной еще в 1_ревней Греции великим философом Аристотелем.

Богатый фактический материал, позволяющий выявить конкретный смысл понятия «лучшие люди», содержится в обширном историко-литературном наследии Древней Руси: летописях, произведениях художественной литературы, устном народном творчестве.

В самом древнем из дошедших до нашего времени памятнике древнерусского летописания «Повести временных лет» (XII в.) передовая часть общества обозначается разными понятиями: «лепшие люди», «добрые мужи», «нарочитые люди». Главным критерием принадлежности к «лучшим людям» является наличие добродетели. Причем добродетель в Древней Руси понималась как постоянное стремление человека к совершенству, духовному и нравственному росту, способность воплощать божий замысел на земле. Люди, обладавшие добродетелью, и составляли социальный авангард древнерусского общества, самую передовую его часть, а их ведущая роль во всех сферах общественной жизни обеспечивала устойчивое прогрессивное развитие государства.

Русский просветитель Иосиф Волоцкий выделил личностные качества, которыми должны обладать лучшие люди. Обращаясь с назиданием к своим читателям философ пишет: «будь праведным, мудрым, утешителем скорбящих, питателем нищих, принимай странников, защищай обижаемых, будь благоговейным в общении с Богом и приветливым с людьми, терпеливым в напастях, не досаждай, будь щедр, милостив, в ответах краток, не желай славы, не будь лицемерным, но будь чадом Евангелия, сыном воскресения, наследником жизни, ни златолюбцем, ни осуждающим, скорбящим о грехах» . Перечисленные русским философом качества личности являются составляющими содержание понятия добродетель, наличие которой рассматривалось на Руси как неотъемлемое свойство, присущее «лучшим людям».

Упоминания о лучших («лепших») людях встречается в летописи уже применительно к самым ранним событиям русской политической истории. Так, описывая один из эпизодов жестокой мести княгини Ольги древлянам, убившим ее мужа князя Игоря, Нестор-летописец отмечает, что древляне собрали «лучших мужей» и отправили их к княгине с предложением выйти замуж за их племенного князя Мала .

Описанный в летописи эпизод весьма примечателен. Во-первых, он наглядно показывает, что традиции народоправства на Руси имеют древние исторические корни и берут свое начало еще с тех времен, когда процесс объединения разрозненных восточнославянских племенных союзов в единое государство только начинался. Кроме того, на Руси существовал институт лучших людей, игравших ведущую роль в жизни древнерусского общества. Причем «власть лучших» в данном случае была не властью богатых и знатных, а властью самых умных, честных и мужественных. В данном случае следует согласиться с утверждением В.И. Сергеичева о том, что сословные различия в Древнерусском государстве на начальном этапе его развития еще не существовали, а сформировались значительно позже - уже в эпоху Московской Руси. До этого все население Древней Руси в социальном отношении было весьма единообразным, а отдельные группы людей отличались друг от друга не общественным статусом, а достоинством и наличием добродетели. «Каждый имел право на все, - пишет В.И. Сергеевич, - но одному удавалось больше, чем другому, а потому он и выделялся как человек лучший» . Более того, слова летописца о «лучших мужах», управлявших древлянской землей, свидетельствуют о том, что аристократическая форма правления, при которой у власти находятся лучшие, была характерна не только для Киева как политического центра Руси, но и для других племенных союзов восточных славян, которые входили в состав Древнерусского государства.

«Лепшие люди» упоминаются также в летописном эпизоде, повествующем о взаимоотношениях князя Святослава с византийским императором. В 971 году, предприняв успешный военный поход против Византии, Святослав советовался с дружиной по вопросу о заключении выгодного мира. Князь намеревался заключить мир с греками и собирать с них дань на правах победителя. «И была люба речь его дружине, и послали лепших мужей к царю, и пришли в Доростол, и сказали о том царю» . Как видно, на заре образования Древнерусского государства власть князя еще нельзя назвать в полной мере монархической. Степень его самостоятельности ограничивалась теми рамками, которые сложились в обществе еще в родоплеменную эпоху. Князь вынужден был прислушиваться к общественному мнению, выразителями которого и были «лепшие люди», представленные, главным образом, в княжеской дружине. Именно они, выделявшиеся из основной массы населения своим достоинством, особыми способностями и талантами, могли одобрять или не одобрять то или иное решение князя, входили в число его ближайших советников.

Наиболее часто как в русских летописях, так и в других литературных памятниках встречается понятие «добрые люди». Смысл понятия «добрый» в Древней Руси не сводился лишь к способности сопереживать ближнему и помогать нуждающемуся. Хотя эти качества, как явствует из источников, играли первостепенную роль в обществе, а их социальная значимость особенно возросла с принятием Русью христианства.

Понятие «добрый» имело на Руси более широкое значение. Оно тождественно понятию «лучший». Не случайно, главные герои русских былин - «добрые молодцы», древнерусские богатыри, отличающиеся мужеством, отвагой, всегда готовые встать на защиту родной земли.

Важнейшим качеством «добрых людей» является трудолюбие, постоянная работа, как над своим совершенствованием, так и над совершенствованием государства и общества. Труд на Руси рассматривался как деятельное совершенство, как необходимое условие гармоничного развития человека. Князь Владимир Мономах, давая морально-нравственные наставления своим детям, пишет о большом значении труда для достижения человеком благих целей. «Добро же творя, не ленитесь ни на что хорошее, прежде всего к церкви. Пусть не застанет вас солнце в постели. Так поступал отец мой блаженный и все добрые мужи совершенные» . Примечательно, что в данном отрывке из известного «Поучения детям» Владимир Мономах отождествляет понятия «добрые мужи» и «совершенные мужи». Совершенство личности, понимаемое на Руси как внутренняя гармония в человеке, способность реализовать на благо обществу свой духовный потенциал, являлось неотъемлемой чертой лучшей части общества.

Понятие «добрые мужи» (синонимичное понятиям «добрые люди», «нарочитые люди» и т.д.) часто упоминается в летописи применительно к периоду правления князя Владимира Святого. С этим князем связано начало качественно нового этапа исторического развития Руси - эпохи принятия и утверждения православия. Судя по источникам, вряд ли какое-либо важное государственное мероприятие осуществлялось князем без совета с «добрыми людьми». Поэтому эпохальное решение о принятии христианства в его византийском варианте, определившее на много веков вперед цивилизационный, культурный и духовный вектор развития Руси, князь принял с одобрения лучшей части общества. По словам летописца, прежде чем принять на Руси византийскую веру, Владимир собрал «мужей добрых и смысленых числом десять», отправив их для ознакомления с иноземным опытом в страны, исповедовавшие разные религии .

Упоминание о «добрых людях» содержится и в другом летописном сюжете, также связанном с правлением князя Владимира. После завершения междоусобной борьбы Владимира со своим братом Яропол-ком варяги, находившиеся на службе у князя, потребовали отпустить их в Византию. И тогда Владимир «выбрал из них мужей добрых, умных и храбрых и раздал им города. Остальные же отправились обратно к грекам» .

Как видно, в летописи акцентируется внимание не на сословном статусе и экономическом положении «добрых людей», а на их морально-этических характеристиках. Это дает основания предположить, что «добрыми людьми» на Руси называли представителей разных социальных групп. Решающее значение при этом имели их добродетельные качества: трудолюбие, храбрость, способность осознать и воплотить в жизнь задачи, стоящие перед государством.

Под «добрыми людьми» («добрыми мужами») в древнерусской традиции часто понимались люди, своими делами и поступками достигавшие совершенства и, тем самым, приближавшиеся к богу. Так, в «Хождении Игумена Даниила» (XII в.), предваряя описание своего путешествия по святым местам, автор отмечает, что его произведение призвано оказать помощь «добрым людям» в их благих устремлениях. «Мнози бо дома суще в местах своих добрии люди, мыслию своею и милостынею убогих, добрыми своими делы, достигают мест сих святых, иже большую мзду примут от бога спаса нашего Иисуса Христа» .

В другом литературном памятнике XII века «Молении Даниила Заточника» вновь проводится мысль о том, что благодетель и доблесть «добрых людей» зависит не от материального достатка и социального происхождения, а от личностных качеств, формируемых в человеке социальной средой и воспитанием. «Добрых людей», по мнению Даниила, отличает душевная щедрость, в которой, в свою очередь, и заключена добродетель. «Зане князь щедр отец есть слугам многиим, мнозии бо оставляют отца и матерь, к нему прибегают. Доброму бо господину служа, дослужится слободы, а злу господину служа, дослужится большея роботы» .

Понятия «добрый муж», «добрый господин» в древнерусских литературных источниках часто упоминается в контексте описания государственной деятельности того или иного правителя, внесшего большой вклад в развитие страны. Так, «добрым господином» в «Сказании о Довмонте» (XIV в.) назван литовский князь, совершивший немало подвигов на благо русской земли. Этот князь прибыл во Псков, получив в крещении имя Тимофей. Вместе с новгородским князем Дмитрием Александровичем (сыном Александра Невского) он много сделал для укрепления обороноспособности Руси, всячески противостоял идущей с Запада католической опасности, угрожавшей Новгороду и Пскову.

Автор проводит мысль о том, что право называться «добрыми людьми» имеют те, кто делами своими приносит пользу Руси. При этом не имеет значения место рождения и происхождение человека. Не случайно псковичи избрали на княжение литовца Довмонта, а не князя из рода Рюриковичей. По летописному

описанию, нашедшему свое отражение в «Сказании о Довмонте», этот князь был образцом «доброго» правителя. «Сей же бъ князь не одним храборъством показан бысть от бога, но и боголюбец показася, в мире приветлив, и церкви украшаа, и попы и нища любя, и все праздники честно проводя, и попы и чернеца корм-ля, и милостыню даа и сиротам и вдовицам» .

Словосочетание «добрый господин» встречается в литературных памятниках XIV - начала XV вв. переломного периода в истории Руси. В это время Московское княжество, завоевав политическое лидерство в русских землях, решало одну из главных геополитических задач той эпохи - освобождение от ордынского ига. Роль «лучших людей» в этих исторических условиях существенно возросла. Этим объясняется частое упоминание о них в источниках XIV-XV вв. Причем упоминания о «лучших», «добрых», «нарочитых» людях приводятся древними авторами в связи с судьбоносными историческими событиями.

Эпохальным событием русской истории конца XIV века стала Куликовская битва. В «Сказании о Мамаевом побоище» - одном из самых известных произведений древнерусской литературы, есть характеристика князя Дмитрия, впоследствии прозванного Донским за победу над татарами на Куликовом поле. «А огосударь наш великий Дмитрий Иванович - добрый человекъ и образ нося смиренномудрия, небесных же-лаа и чаа от бога будущих вечных благ» . В приведенном отрывке явно видна связь между понятиями «добрый» и «великий». Оба они обозначали на Руси лучших людей древнерусского общества. Кроме того, отчетливо прослеживается сакральный смысл понятия «добрые люди», идея о воздаянии в загробном мире за их богоугодные дела в жизни земной.

В том же источнике упоминание о «добрых людях» приведено в контексте описания победы русских над полчищами хана Мамая в Куликовской битве. Татары, бежавшие от дружин князя Дмитрия, по словам автора, кричали на своем языке: «Увы нам, Русь пакы умудрися: уншии <младшие - А. Л.> с нами брашася, а добрии все соблюдашася» .

Наряду с понятиями «лепшие люди», «добрые люди» для обозначения лучшей части общества в древнерусских литературных источниках встречается понятие «нарочитые люди». Именно это словосочетание встречается, в частности, у Нестора в «Повести временных лет». Так, после принятия христианства князь Владимир, согласно летописцу, «посылал собирать у нарочитых людей детей и отдавать их в обучение книжное» .

В другом эпизоде, также относящемуся к правлению князя Владимира, вновь встречается упоминание о «нарочитых людях» («нарочитых мужах»). Перед решающей схваткой русских с печенежскими полчищами враги предложили Владимиру устроить поединок между двумя самыми сильными и храбрыми воинами с той и другой стороны. Печенеги выставили своего лучшего воина, тогда как русский князь долго не мог найти подходящей кандидатуры. Наконец, один старый воин предложил князю своего сына, отличавшегося недюжинной силой и храбростью. Именно ему суждено было вступить в тяжелую схватку с печенежским воином, который, по словам летописца, был «велик и страшен». В этой схватке победу одержал воин князя Владимира. Летописец особо подчеркивает, что за мужество и самоотверженность, проявленные русским воином, «сделал его Владимир нарочитым мужем, и отца его» . Как видно из приведенного эпизода, храбрость и мужество, готовность в любое время встать на защиту родной земли, преданность своему отечеству - это те качества, которые выделяли из социальной среды «лучших людей», игравших спасительную для государства и общества роль в переломные моменты истории Руси.

Следует отметить, что применительно к княжению Владимира Святого упоминания о «нарочитых людях» встречаются в источниках чаще, чем при описании деятельности других князей. Это во многом объясняется тем, что роль «лучших людей» в обществе объективно возрастала в период осуществления грандиозных государственных мероприятий, от которых зависела дальнейшая историческая судьба страны. Именно в правление князя Владимира было осуществлено самое значимое в ранней истории Руси мероприятие - принятие христианства в качестве государственной религии. Кроме того, при Владимире было много сделано для отражения внешней опасности, укрепления обороноспособности страны, защиты ее внешних границ. Роль «лучших» («нарочитых») людей при этом, как видно из источников, была ведущей.

Примечателен и еще один летописный эпизод из эпохи князя Владимира. Подчеркивая заботу князя о народе, летописец описывает традиционные пиры на княжеском дворе, в которых участвовали все слои населения. А для лучшей части общества князь устраивал пиры каждое воскресенье. В летописи отмечается: «Каждое воскресенье решил он <Владимир - А. Л.> на своем дворе в гриднице устраивать пир, чтобы приходить туда боярам, и гридям, и сотским, и десятским, и нарочитым мужам - и при князе и без князя» . Упоминание о «нарочитых» людях отдельно от бояр, гридей и других высших в древнерусской социальной иерархии групп населения свидетельствует о том, что лучшие люди не отождествлялись в полной мере со знатью. Не богатство и знатность рода, а наличие добродетели отличало лучших людей от основной мас-

сы населения, вызывало к ним уважение народа, определяло их ведущую роль в государстве.

О «нарочитых людях» летопись упоминает и в рассказе о начале правления князя Ярослава Мудрого. Причем фигура князя предстает здесь в негативном свете. Будучи на княжении в Новгороде, Ярослав принял на службу много варягов, которые впоследствии стали притеснять новгородцев, творить произвол и насилие в городе. Жители Новгорода подняли восстание и в Поромоньем дворе перебили варягов. Ярослав, узнав об этом, жестоко наказал новгородцев. Как явствует из летописи, он «призвал к себе нарочитых мужей, которые перебили варягов, и, обманув их, перебил» . Этот эпизод в изложении русской летописи идет вразрез с утвердившимся в исторической литературе мнением о том, что летописцы якобы всегда восхваляли деяния князей. В данном случае симпатии автора летописи явно на стороне тех «нарочитых мужей», которые были несправедливо истреблены Ярославом.

В источниках, относящихся к другой эпохе (вторая половина XIV в.), также есть упоминание о «нарочитых мужах». В это время Московская Русь собирала силы для решающей битвы с монголо-татарами. В уже упоминавшемся выше «Сказании о мамаевом побоище», повествуя об отправлении князя Дмитрия на сбор войска для отпора Мамаю, автор пишет: «Князь же великий поиде, поим с собою мужей нарочитых, московских гостей сурожан десяти человек видъние ради, аще что бы ему случит, и они имуть поведати в дальних землях, яко гости хозяеве» . Именно в лучших людях князья искали опору в переломные моменты истории, с ними советовались по различным вопросам государственной политики, от них зависело принятие тех или иных важных политических решений.

Наряду с уже упоминавшимися понятиями, обозначающими передовую часть древнерусского общества, в некоторых источниках встречается понятие «мужи разумные». По смыслу оно тождественно понятиям «лепшие люди», «добрые мужи», «нарочитые люди» и т.д. «Мужи разумные», по-видимому, составляли основу княжеской дружины, боярской думы, входили в число наиболее авторитетных и приближенных князю людей. Именно Совет мудрых и опытных, а не единоличная воля князя играл главную роль в принятии судьбоносных государственных решений, способствовал преодолению политической раздробленности Руси, княжеских распрей и междоусобиц.

Так, в «Повести временных лет» описывается междоусобная борьба, развернувшаяся между князьями Владимиром и Святополком. В это же время начался разорительный набег половцев на русские земли. Совет лучших людей обратился к князьям с призывом прекратить усобицы и совместно выступить против общего врага - половцев. «И сказали им <князьям - А. Л.> мужи разумные: Зачем у вас распри между собою? А поганые губят землю русскую. После уладитесь, а сейчас отправляйтесь навстречу поганым - либо с миром, либо с войною» .

Совет «мужей разумных» - традиционный политический институт в Древней Руси, выступавший в разных формах: княжеской дружины, боярской думы, городского вече. Аристотелевская идея аристократической формы правления («власти лучших») получила здесь свое институциональное оформление. Разум и мудрость - свойства личности, формируемые в результате достижения совершенства, приобретения социального опыта. Они органически присущи «лучшим людям». «Муж мудр, - говорится в «Наставлении отца к сыну» (начало XV в.), - мудрым и смысленым друг, а несмысленым бог» .

В общем смысловом ряду с уже упоминавшимися выше понятиями в древнерусских литературных памятниках упоминается словосочетание «большие люди». Оно также проявило значительную историческую устойчивость, сохранившись в современном разговорном языке. В быту до сих пор употребляется фраза: «Выйти в большие люди». Это означает достичь высокого социального статуса, значимого положения в обществе и большого авторитета среди других людей. «Большой человек» - тот, кто добился жизненного успеха сам, благодаря своим способностям, трудолюбию, постоянной работе по самосовершенствованию.

В «Повести о нашествии Тохтамыша» (конец XIV в.) упоминание о «больших людях» приведено в контексте описания внутренней обстановки в Москве накануне нашествия татар. «А тогда в градъ большие люди моляхуся богу день и нощь, предстоаще посту и молитве» .

О «больших людях» упоминается и в другом литературном произведении - житии Сергия Радонежского. Его автор Епифаний, предваряя свое описание, высказывает удивление тому, почему до сих пор, по прошествии многих лет после смерти старца о нем не написали «ни дальние <люди - А. Л.>, ни ближние, ни большие, ни меньшие» .

Таким образом, в Древней Руси еще на ранних этапах ее исторического развития сложилась специфическая система формирования и воспроизводства самой передовой части общества - лучших людей. В условиях, когда складывание сословной системы организации общества находилось еще в начальной стадии, социальные отличия разных групп населения были выражены весьма слабо. Поэтому «лучшие люди» выделялись на фоне основной массы населения не богатством и высоким общественным статусом, а

своим достоинством и наличием добродетели. Ведущая роль «лучших людей» прослеживается во всех сферах общественной жизни Руси, в особенности - в сфере государственного управления. Лучшая часть общества была представлена во всех политических институтах древнерусского общества: княжеской дружине, вече, боярской думе. В этом и проявилось практическое воплощение идеи Аристотеля об аристократической форме правления как «власти лучших». Отражением данного социального явления в народном сознании является частое употребление в памятниках древнерусской письменности понятий «лепшие люди», «нарочитые мужи», «добрые люди» и т.д. Эти тождественные по смыслу понятия встречаются в русских летописях, былинах, произведениях художественной литературы. Обозначаемая данными понятиями категория древнерусского общества, являясь его авангардом, вносила большой вклад в устойчивое поступательное развитие Древней Руси, обеспечивала сохранение и преумножение национальных традиций народа, передачу прогрессивного социального опыта каждому новому поколению людей.

Литература

1. Преподобный Иосиф Волоцкий. Просветитель. - М.: Изд-во Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, 1993. - С. 113.

2. Повесть временных лет / под ред. В.П. Адриановой-Перетц. - Изд. 2-е, исправ. и доп. - СПб.: Наука, 1999. - С. 164.

3. Сергеевич В.И. Вече и князь: русское государственное устройство и управление во времена князей Рюриковичей. - М., 1992. - С. 117.

4. Повесть временных лет, С. 186.

5. Хождение игумена Даниила // Памятники литературы Древней Руси. XII в. - М.: Худ. лит-ра, 1980.

6. Моление Даниила Заточника // Там же. С. 392.

7. Сказание о Довмонте // Памятники литературы Древней Руси XIV - середина XV вв. - М.: Худ. лит-ра, 1981. - С. 56.

8. Сказание о мамаевом побоище // Там же. С. 136.

9. Там же. С. 178.

10. Повесть временных лет, С. 190.

11. Там же. С. 192

12. Там же. С. 193.

13. Там же. С. 199.

14. Сказание о мамаевом побоище // Памятники литературы Древней Руси XIV - середина XV вв.,

15. Повесть временных лет. С. 230

16. Наставление отца к сыну // Памятники литературы Древней Руси XIV - середина XV вв. - М., 1981. - С. 498.

17. Повесть о нашествии Тохтамыша // Там же. С. 194.

18. Житие Сергия Радонежского // Там же. С. 256.

Сегодня слово «люди» является ничем иным, как простым обозначением понятия «человек» во множественном числе. Однако когда-то «люди» в единственном числе имели форму «людин». И «людином» считали далеко не каждого человека.

Вервь

До XIV века слова «крестьянин» в том значении, в котором оно нам знакомо сейчас, в русском языке не было. Первое упоминание о крестьянине, как о земледельце, появляется в летописях, датируемых 1390-ми годами.

Большую часть населения древней Руси составляли «люди» (или «людины»). Так до XIII века называли свободных граждан, преимущественно земледельцев, которые не состояли у князя на службе, но обязаны были платить ему подати.

Людины образовывали общины – верви. Филолог Е.Ф. Карский отождествлял слово «вервь» с «веревкой», то есть вервь – это определенная территория, обозначенная (ограниченная) веревкой. Дело в том, что для измерения расстояния в то время на самом деле использовали веревки определенной длины. Да и община действительно имела свой участок с четкими границами площади.

Поначалу люди верви являлись кровными родственниками, то есть членами одной семьи. Но постепенно людинов стало объединять не родство, а только близкое соседство. Об этом упоминается и древнем сборнике правовых норм под названием «Русская правда».

Данный факт подметил и профессор истории О.Ф. Миллер. Он писал, что вервь делилась на дома, сохи, тягла и так далее, что, по мнению ученого, указывает не на родственные отношения между членами общины, а на роль, посильное участие того или иного людина в жизни верви.

Круговая порука

Согласно «Русской правде», все члены верви были связаны коллективной ответственностью. Так если в границах верви обнаруживали убитого, то община обязана была понести денежное наказание – виру. Другими словами люди данной верви выплачивали семье пострадавшего определенному сумму. Или если следы ускользнувшего вора вели к общине, то людины должны были самостоятельно отыскать преступника в своих рядах или же выплатить князю штраф.

Положение в обществе

Выше людинов по социальной лестнице располагались другие свободные граждане - «княжие мужи». Их превосходство особенно заметно все в той же «Русской правде». Например, за убийство людина полагалась обычная вира, а за убийство княжиего мужа – уже двойная.

Федеральное агентство по здравоохранению и социальному развитию РФ

Северный государственный медицинский университет

Факультет менеджмента

КОНТРОЛЬНАЯ РАБОТА

по дисциплине История Отечества

на тему:

«Люди и нравы Древней Руси»

студентки Бобыкиной Ольги Викторовны

шифр: ЭЗС – 080802

специальность: 080103.65, курс 1

«Национальная экономика»

форма обучения: заочная

Проверила: преподаватель Игумнова М.Б.

Архангельск

Введение

1 Внешний вид древних славян

2 Характер славян

3 Брачные и семейные отношения

4 Хозяйственная деятельность

6 Общественное устройство

7 Религиозные представления

Заключение

Список использованной литературы

ВВЕДЕНИЕ

Нет никаких несомненно достоверных сведений о происхождении славянских племён, так как это было настолько давно, что их не сохранилось, а может, и не имелось. Только у греков и римлян сохранилась информация о нашем древнем отечестве.

Первоначальные сведения о славянах носили мифический и недостоверный характер и относятся к путешествию аргонавтов, совершённому «веков за 12 до Рождества Христова» . Карамзин в своей истории государства Российского пишет: «…великая часть Европы и Азии, именуемая ныне Россиею, в умеренных её климатах была искони обитаема, но дикими, во глубину невежества погружёнными народами, которые не ознаменовали бытия своего никакими собственными историческими памятниками» .

Первые сведения о славянах передал нам Геродот, писавший в 445 г. до н.э., называя их при этом скифами. «Скифы, называясь разными именами, вели жизнь кочевую,…более всего любили свободу; не знали никаких искусств, кроме одного: "везде настигать неприятелей, и везде от них скрываться» .

Говоря о природе «Скифии Российской», Геродот описывал её так: «сия земля … была необозримою равниною, гладкою и безлесною; только между Тавридою и Днепровским устьем находились леса… зима продолжается там 8 месяцев, и воздух в сие время, по словам Скифов, бывает наполнен летающими перьями, то есть, снегом; что море Азовское замерзает, жители ездят на санях через неподвижную глубину его, и даже конные сражаются на воде, густеющей от холода; что гром гремит и молния блистает у них единственно летом» .

Византийские летописи упоминают о славянах уже в конце 5 века, описывая «свойства, образ жизни и войны, обыкновения и нравы Славян, отличные от характера Немецких и Сарматских племён: доказательство, что сей народ был мало известен Грекам, обитая во глубине России, Польши, Литвы, Пруссии, в странах отдалённых и как бы непроницаемых для их любопытства» .

Арабский путешественник Ибн Руста пишет о славянских землях так: «…между странами печенегов и славян расстояние в 10 дней пути… Путь в эту сторону идёт по степям и бездорожным землям через ручьи и дремучие леса. Страна славян – ровная и лесистая, и они в ней живут» .

Карамзин пишет, что славяне «под сим именем, достойным людей воинственных и храбрых, ибо его можно производить от славы, — и народ коего бытие мы едва знали, с шестого века занимает великую часть Европы» .

Таким образом, не имея достаточно сведений о том, откуда и когда славяне появились на территории современной России, рассмотрим, какими они были и как жили задолго до образования государства.

1 Внешний вид древних славян

Несомненно, характер природы, где жили славяне, повлиял и на их сложение, и на быт, и на характер.

Суровые погодные условия сформировали и характер самих движений людей. Если более мягкий климат способствует неторопливым, размеренным движениям, то «житель полунощных земель любит движение, согревая им кровь свою; любит деятельность; привыкает сносить частые перемены воздуха, и терпением укрепляется» . По описанию современных историков, славяне были бодрыми, сильными, неутомимыми. Думается, можно без каких-либо комментариев привести здесь выдержку из «Истории Государства Российского» Карамзина: «Презирая непогоды, свойственные климату северному, они сносили голод и всякую нужду; питались самою грубою, сырою пищею; удивляли Греков своею быстротою; с чрезвычайною лёгкостию всходили на крутизны, спускались в расселины; смело бросались в опасные болота и в глубокие реки. Думая без сомнения, что главная красота мужа есть крепость в теле, сила в руках и лёгкость в движениях, Славяне мало пеклися о своей наружности: в грязи, в пыли без всякой опрятности в одежде, являлись во многочисленном собрании людей. Греки, осуждая сию нечистоту, хвалят их стройность, высокий рост и мужественную приятность лица. Загорая от жарких лучей солнца, они казались смуглыми, и все без исключения были русые, подобно другим коренным европейцам» . В своих примечаниях к изданию вышеназванного труда Карамзин отмечает: «Некоторые пишут, что Славяне омывались три раза во всю жизнь свою: в день рождения, женитьбы и смерти» .

Словом, в описаниях современников мы видим славян здоровыми, крепкими, красивыми людьми.

Что касается одежды, сведений на этот счёт мы почти не имеем. Известно только, что она была достаточно простой и была призвана укрывать от непогоды, минуя роскошь и вычурность: «Славяне в 6 веке сражались без кафтанов, некоторые даже без рубах, в одних портах. Кожи зверей, лесных и домашних, согревали их в холодное время. Женщины носили длинное платье, украшаясь бисером и металлами, добытыми на войне или вымененными у купцов иностранных» . Некоторые историки говорят даже, что одежда менялась только в том случае, когда она уже полностью теряла свою пригодность.

2 Характер славян

Геродот описывает характер древних славян-скифов так: «в надежде на свою храбрость и многочисленность, они не боялись никакого врага; пили кровь убитых неприятелей, выделанную кожу их употребляя вместо одежды, а черепы вместо сосудов, и в образе меча поклонялись богу войны, как главе других мнимых богов» . Послы же описывали свой народ тихим и миролюбивым. Но в 6 веке славяне доказали Греции, что храбрость была их природным свойством. «Несколько времени славяне убегали сражений в открытых полях и боялись крепостей; но узнав, как ряды Легионов Римских могут быть разрываемы нападением быстрым и смелым, уже нигде не отказывались от битвы, и скоро научились брать места укреплённые. Греческие летописи не упоминают ни об одном главном или общем Полководце Славян: они имели вождей только частных; сражались не стеною, не рядами сомкнутыми, но толпами рассеянными, и всегда пешие, следуя не общему велению, не единой мысли начальника, а внушению совей особенной, личной смелости и мужества; не зная благоразумной осторожности, которая предвидит опасность и бережёт людей, но бросаясь прямо в середину врагов» .

Византийские историки пишут, что славяне, «сверх их обыкновенной храбрости, имели особенное искусство биться в ущельях, скрываться в траве, изумлять неприятелей мгновенным нападением и брать их в плен» .

Так же необыкновенно удивляет современников искусство славян долгое время находиться в реках и дышать свободно посредством сквозных тростей, выставляя конец их на поверхность воды, что свидетельствует об их изобретательности и терпении. «Древнее оружие славянское состояло в мечах, дротиках, стрелах, намазанных ядом, и в больших, весьма тяжёлых щитах» .

Восхищало также и мужество славян, так как попавшие в плен «сносили всякое истязание с удивительной твёрдостию, без вопля и стона; умирали в муках и не ответствовали ни слова на расспросы врага о числе и замысле войска их» .

Но в мирное время славяне славились (не принимать за тавтологию!) добродушием: «они не знали ни лукавства, ни злости; хранили древнюю простоту нравов, неизвестную тогдашним Грекам; обходились с пленными дружелюбно и назначали всегда срок для их рабства, отдавая им на волю, или выкупить себя и возвратиться в отечество, или жить с ними в свободе и братстве» .

Столь же редким, по-видимому, в других народах было славянское гостеприимство, которое сохранилось в наших обычаях и характере до сих пор. «Всякой путешественник был для них как бы священным: встречали его с ласкою, угощали с радостию, провожали с благословением и сдавали друг другу на руки. Хозяин ответствовал народу за безопасность чужеземца, и кто не сумел сберечь гостя от беды или неприятности, тому мстили соседы за сие оскорбление как за собственное. Славянин, выходя из дому, оставлял дверь отворенную и пищу готовую для странника. Купцы, ремесленники охотно посещали Славян, между которыми не было для них ни воров, ни разбойников, но бедному человеку, не имевшему способа хорошо угостить иностранца, позволялось украсть всё нужное для того у соседа богатого: важный долг гостеприимства оправдывал и самое преступление» . Кроме того, «славянин считал дозволенным украсть для угощения странника, потому что этим угощением он возвышал славу целого рода, целого селения, которое потому и снисходительно смотрело на кражу: это было угощение на счёт целого рода» .

Соловьёв объясняет гостеприимство целым рядом причин: возможность развлечься, слушая рассказы о путешествиях; возможность научиться многому новому: «бояться одинокого человека было нечего, научиться у него можно было многому» ; религиозный страх: «каждое жилище, очаг каждого дома был местопребыванием домашнего божества; странник, входивший в дом, отдавался под покровительство этого божества; оскорбить странника значило оскорбить божество» ; и, наконец, прославление своего рода: «странник, хорошо принятый и угощённый, разносил добрую славу о человеке и роде гостеприимном» .

Быт и внешний облик древних славян

Внутренний быт славян при тех естественных условиях, которые они встретили на русской равнине, определялся их основными занятиями и ремеслом.

Люди и нравы Древней Руси (стр. 1 из 5)

Мирный, земледельческий характер славян придавал их нравам значительную мягкость, об этом свидетельствуют все писавшие о славянах.

Славяне своими нравами производили выгодное впечатление. «В них нет ни зложелательства, ни коварства, — говорит один византийский писатель, — они любят свободу. Hе выносят ига рабства и повиновения, соблюдают целомудрие и исполнены мужества и кротости, искренность их такова, что им вовсе не известны воровство и обман».

В особенности хвалят древние историки гостеприимство славян: когда к ним является иностранец, они провожают его из одного места в другое и, если случится, что странник потерпит какую-нибудь беду по нерадению своего хозяина, то сосед последнего вооружается против него, почитая священным долгом отомстить за странника. С пленными славяне обращались кротко, пленные не оставались у них рабами целый свой век, как у дргих народов, но по прошествии известного срока вольны были или возвратиться к своим, давши выкуп, или остаться жить между славянами.

Родителям славяне оказывали почтение, заботились о них в старости.

Писавшие о славянах византийцы указывают также на их мужество в бою и умение применять в деле борьбы военные хитрости, между которыми особенно замечателен способ скрывания в воде, с выставленной для дыхания тростинкой. Если же славяне сражались в поле, то окружали себя укреплением, ставя внутри женщин и детей.

Но они избегали выходить на бой в открытое поле, природа страны давала им уже достаточный оплот против врагов. Так как селения их всегда лежали при реках, «которые так часты, что между ними не остается значительного пространства», то идущие на них войною принуждены бывали останавливаться у самого предела нх страны; между тем славяне, узнав о приближении врага, мгновенно укрывались от нападения с другой стороны. Мирный земледельческий быт славян мешал им обратиться в завоевателей. Отмечают византийские историки и частые раздоры среди славянских племен: «Между ними, говорит один писатель, господствовали постоянно различные мнения; ни в чем они не были между собой согласны; если одни в чем-нибудь согласятся, то другие тотчас же нарушают их решение, потому что все питают друг к другу вражду и ни один не хочет повиноваться другому».

С.Иванов. Торг в стране восточных славян

Далеко не так снисходителен был к нравам древних славян русский летописец; как христианин и монах, он с омерзением смотрел на все, что напоминало об язычестве.

Только о полянах отзывается он благосклонно, говоря. что они имели обычаи кроткие и тихие, были стыдливы перед снохами и сестрами, матерями и отцами, свекровями и деверьями, имели брачный обычай. Нравы других славянских племен летопись изображает, напротив, мрачными чертами: древляне жили «по-скотски», убивали друг друга, ели все нечистое и вместо брака похищали девиц; радимичи, вятичи и северяне имели одинаковый обычай жили в лесу, как звери, ели все нечистое, срамословили перед отцами; браков у них также не было, но происходили игрища между селами, где молодые люди, сговорившись с девицами, похищали их; держали по две и по три жены; если кто умрет, творили над ним тризну, сожигали труп и, собравши кости, складывали их в малый сосуд, который ставили в столпе (кургане), на распутье.

Внешний облик

Что касается внешнего облика наших предков славян, то это вопрос, о котором много спорят до сих пор. Брили ли славяне-мужчины себе головы или носили длинные подстриженные волосы, отпускали ли бороды или нет - все это очень спорные вопросы, а косвенные свидетельства говорят и за и против.

Арабский писатель Ибн-Хаукал говорит, что у славян -- «некоторые бреют бороду, некоторые же из них свивают ее наподобие громадной грины и окрашивают ее желтой или черной краской». Другой араб - Аль-Бекри тоже говорит, что «иные из руссов бреют бороды, другие же из них закручивают свои бороды наподобие кудрей».

Византийские и арабские писатели VI -IХ веков описывают славян как высоких блондинов.

Прокопий говорит, что славяне «очень сильны, высокого роста, цвет волос имеют ни темный, ни слишком светлый, но все они рыжие». У арабов славяне всегда именуются русыми. «Славяне народ с румяным цветом лица и русыми волосами», говорит Абу Мансур. Даже своих за высокий рост, белокурые волосы и голубые глаза они называют в шутку славянами. Но, вероятно, эта подчеркнутая белокурость славян казалась таковой на арабский взгляд, по сравнению с их собственной смуглостью и темным волосом, так как археологические находки свидетельствуют, что у славян преобладал темно-русый цвет волос.

Одежда

Одежду славян составляли ткани и шкуры диких и домашних животных. Мужчины надевали на ноги порты из холста, а на плечи рубахи; в холодное время окутывались «кожухами» и «мехами», на ногах носили лапти, сплетенные из липовых лык, кожаные сапоги; в качестве верхнего платья, служившего защитой от холода и непогоды, был в ходу плащ – четырехугольный кусок какой-либо ткани, который накидывался на левое плечо так, чтобы оставалась свободной, готовой к защите и нападению правая рука.

Люди богатые, после того, как широкое развитие торгового движения по Дпепру и участие в торговле самих славян создавало богатство, носили одежды более пышные и богатые, как свидетельствуют могильные находки.

Византийские писатели отмечают, впрочем, что славяне особой роскошью в одежде не отличались. По словам Прокопия, писавшего о славянах конца VI века, некоторые из них не имеют ни сорочки, ни плаща и идут в битву, надев только штаны. «Это могла быть,- замечает профессор М. Грушевский,- какая-либо пограничная голытьба, а может быть, это являлось известного рода военным шиком, как впоследствии, много веков спустя у запорожцев».

Но что одежды в общем были очень просты, свидетельствует непосредственная запись современника-очевидца, описавшего встречу Святослава с Иоанном Цимисхием, когда Святослав прибыл на свидание одетым в простую белую рубаху, надо думать, рубаху и порты,- которые только чистотой отличались от одежды его спутников.

С.А.Князьков. «Картины по русской истории»

2 Характер славян

«Правосудие у них было запечатлено в умах, а не законах, — писал один греческий историк, отмечая, что у славян в то время ещё не было письменного законодательства, — воровство случалось редко и считалось важнее всяких преступлений.

Люди и нравы Древней Руси

Золото и серебро они столь же презирали, сколько прочие смертные желали его».

Они особенно храбры и мужественны в своей стране и способны ко всяким трудам и лишениям. Они легко переносят жар и холод, и наготу тела, и всевозможные неудобства и недостатки. Очень ласковы к чужестранцам, о безопасности которых заботятся больше всего: провожает их от места до места и наставляют себя священным законом, что сосед должен мстить соседу и идти на него войной, если тот по своей беспечности вместо охраны допустит какой-либо случай, где чужеземец потерпит несчастье».

Греки заметили особенности общинного патриархального порядка жизни славян: «Пленники у славян не так, как у прочих народов, не всегда остаются в рабстве; они определяют им известное время, после которого, внеся выкуп, те вольны или возвратиться в отечество, или остаться у них друзьями и свободными».

Часто вступая в схватки со славянами, греки весьма внимательно изучали характер славян и их военные повадки: «Они превосходные войны, потому что военное дело становиться у них суровой наукой во всех мелочах.

Высшее счастье в их глазах погибнуть в битве. Умереть от старости или от какого-либо случая — это позор, унизительнее которого ничего не может быть. Они вообще красивы и рослы; волосы их отливают в русый цвет. Взгляд у них скорее воинственный, чем свирепый».

«Часто делают набеги, неожиданные нападения и различные хитрости днём и ночью и, так сказать, играют войной».

«Величайшее их искусство состоит в том, что они умеют прятаться в реках под водою. Часто, застигнутые неприятелем, они лежат очень долго на дне и дышат с помощью длинных тростниковых трубок, конец которых берут в рот, а другой высовывают на поверхность воды и таким образом укрываются в глубине». Удивительно и такое наблюдение: «Славяне никакой власти не терпят».

Ответ оставил Гость

Славяне проживали с древних времен в центральной части Европы, в Прикарпатье и на Балканском полуострове.

Б.А. Романов. «Люди и нравы древней Руси. Историко-бытовые очерки XI-XIII вв.»

По одной из версий, продвижение в восточную часть происходит в период с V по VII века нашей эры. Если прислушаться к другой, то можно услышать версию, что в Восточной Европе славяне находились как коренные жители этой части Европы.

Всего было три больших группы: восточная, западная и южная. Языческие верования определяли не только духовность славян, но и их внешний облик. Как выглядели восточные славяне, невозможно сказать однозначно. На этой территории проживало огромное количество племен. Это такие, как вятичи, волыняне, кривичи, радимичи, хорваты, полочане и многие другие.

Каждое из них имело свои характерные особенности. Среди общего можно отметить тот факт, что одежда не имела сложных деталей, но внешнее оформление всегда было под особым вниманием. На тканях вышивали различные узоры, орнаменты, фигуры. Для украшений использовали височные кольца различного типа. На ногах они носили лапти. Под верхней одеждой носили льняные просторные рубахи. Чем богаче был человек, тем больше одежды он носил. Различия могли состоять в цвете предпочитаемой ткани, размере, форме и количестве украшений, способах плетения лаптей.

Однозначно можно сказать, что на то, как выглядели древние славяне, влияла окружающая природа, быт и образ жизни племен, а также их соседи – скифы и сарматы.

Добрые люди Древней Руси

Благотворительность – вот слово с очень спорным значением и с очень простым смыслом. Его многие различно толкуют, и все одинаково понимают. Спросите, что значит делать добро ближнему, и возможно, что получите столько же ответов, сколько у вас собеседников. Но поставьте их прямо пред несчастным случаем, пред страдающим человеком с вопросом, что делать – и все будут готовы помочь, кто чем может. Чувство сострадания так просто и непосредственно, что хочется помочь даже тогда, когда страдающий не просит о помощи, даже тогда, когда помощь ему вредна и даже опасна, когда он может злоупотребить ею. На досуге можно размышлять и спорить об условиях правительственных ссуд нуждающимся, организации и сравнительном значении государственной и общественной помощи, отношении той и другой к частной благотворительности, доставлении заработков нуждающимся, деморализующем влиянии дарового пособия. На досуге, когда минует беда, и мы обо всем этом подумаем и поспорим. Но когда видишь, что человек тонет, первое движение – броситься к нему на помощь, не спрашивая, как и зачем он попал в воду и какое нравственное впечатление произведет на него наша помощь.

При обсуждении участия, какое могут принять в деле помощи народу правительство, земство и общество, надобно разделять различные элементы и мотивы: экономическую политику, принимающую меры, чтобы вывести труд и хозяйство народа из неблагоприятных условий, и следствия помощи, могущие оказаться невыгодными с точки зрения полиции и общественной дисциплины, и возможность всяких злоупотреблений. Все это соображения, которые относятся к компетенции подлежащих ведомств, но которых можно не примешивать к благотворительности в собственном смысле. Нам, частным лицам, открыта только такая благотворительность, а она может руководиться лишь нравственным побуждением, чувством сострадания к страдающему. Лишь бы помочь ему остаться живым и здоровым, а если он дурно воспользуется нашей помощью, это его вина, которую, по миновании нужды, позаботятся исправить подлежащие власти и влияния. Так понимали у нас частную благотворительность в старину; так, без сомнения, понимаем ее и мы, унаследовав путем исторического воспитания добрые понятия и навыки старины.

Нищелюбие князя Андрея Боголюбского.

Из Царственного летописца

Древнерусское общество под руководством Церкви в продолжение веков прилежно училось понимать и исполнять и вторую из двух основных заповедей, в которых заключаются весь закон и пророки, – заповедь о любви к ближнему. При общественной безурядице, недостатке безопасности для слабого и защиты для обижаемого, практика этой заповеди направлялась преимущественно в одну сторону: любовь к ближнему полагали, прежде всего, в подвиге сострадания к страждущему, ее первым требованием признавали личную милостыню. Идея этой милостыни полагалась в основание практического нравоучения; потребность в этом подвиге воспитывалась всеми тогдашними средствами духовно-нравственной педагогики.

Любить ближнего – это, прежде всего, накормить голодного, напоить жаждущего, посетить заключенного в темнице. Человеколюбие на деле значило нищелюбие . Благотворительность была не столько вспомогательным средством общественного благоустройства, сколько необходимым условием личного нравственного здоровья: она больше нужна была самому нищелюбцу, чем нищему. Целительная сила милостыни полагалась не столько в том, чтобы утереть слезы страждущему, уделяя ему часть своего имущества, сколько в том, чтобы, смотря на его слезы и страдания, самому пострадать с ним, пережить то чувство, которое называется человеколюбием.

Древнерусский благотворитель, «христолюбец», менее помышлял о том, чтобы добрым делом поднять уровень общественного благосостояния, чем о том, чтобы возвысить уровень собственного духовного совершенствования. Когда встречались две древнерусские руки, одна с просьбой Христа ради, другая с подаяньем во имя Христово, трудно было сказать, которая из них больше подавала милостыни другой: нужда одной и помощь другой сливались во взаимодействии братской любви обеих. Вот почему Древняя Русь понимала и ценила только личную, непосредственную, благотворительность, милостыню, подаваемую из руки в руку, притом «отай», тайком, не только от стороннего глаза, но и от собственной «шуйцы» (левая рука. – Прим. ред. ).

Нищий был для благотворителя лучший богомолец, молитвенный ходатай, душевный благодетель. «В рай входят святой милостыней, – говорили в старину, – нищий богатым питается, а богатый нищего молитвой спасается». Благотворителю нужно было воочию видеть людскую нужду, которую он облегчал, чтобы получить душевную пользу; нуждающийся должен был видеть своего милостивца, чтобы знать, за кого молиться. Древнерусские цари, накануне больших праздников, рано по утрам, делали тайные выходы в тюрьмы и богадельни, где из собственных рук раздавали милостыню арестантам и призреваемым, также посещали и отдельно живших убогих людей.

Как трудно изучить и лечить болезни по рисунку или манекену больного организма, так казалась малодействительной заочная милостыня. В силу того же взгляда на значение благотворительного дела, нищенство считалось в Древней Руси не экономическим бременем для народа, не язвой общественного порядка, а одним из главных средств нравственного воспитания народа, состоящим при Церкви практическим институтом общественного благонравия. Как в клинике необходим больной, чтобы научиться лечить болезни, так в древнерусском обществе необходим был сирый и убогий, чтобы воспитать уменье и навык любить человека. Милостыня была дополнительным актом церковного богослужения, практическим требованием правила, что вера без дел мертва. Как живое орудие душевного спасения, нищий нужен был древнерусскому человеку во все важные минуты его личной и семейной жизни, особенно в минуты печальные. Из него он создал идеальный образ, который любил носить в мысли, как олицетворение своих лучших чувств и помышлений. Если бы чудодейственным актом законодательства или экономического прогресса и медицинского знания вдруг исчезли в Древней Руси все нищие и убогие, кто знает, может быть, древнерусский милостивец почувствовал бы некоторую нравственную неловкость, подобно человеку, оставшемуся без посоха, на который он привык опираться; у него оказался бы недочет в запасе средств его душевного домостроительства.

Трудно сказать, в какой степени такой взгляд на благотворительность содействовал улучшению древнерусского общежития. Никакими методами социологического изучения нельзя вычислить, какое количество добра вливала в людские отношения эта ежедневная, молчаливая, тысячерукая милостыня, насколько она приучала людей любить человека и отучала бедняка ненавидеть богатого. Явственнее и осязательнее обнаруживалось значение такой личной милостыни, когда нужда в благотворительной помощи вызывалась не горем отдельных несчастливых жизней, а народным физическим бедствием. Природа нашей страны издавна была доброй, но иногда бывала своенравной матерью своего народа, который, может быть, сам же и вызывал ее своенравие своим неуменьем обращаться с ней. Недороды и неурожаи были нередки в Древней Руси. Недостаток экономического общения и административной распорядительности превращал местные недоборы продовольствия в голодные бедствия.

Такое бедствие случилось в начале XVII в., при царе Борисе. В 1601 г., едва кончился весенний сев, полили страшные дожди и лили все лето. Полевые работы прекратились. Хлеб не вызрел, до августа нельзя было начать жатву, а на Успеньев день неожиданно ударил крепкий мороз и побил недозревший хлеб, который почти весь остался в поле. Люди кормились остатками старого хлеба, а на следующий год посеялись кое-как собранным зяблым зерном нового урожая; но ничего не взошло, все осталось в земле, и наступил трехлетний голод. Царь не жалел казны, щедро раздавал в Москве милостыню, предпринял обширные постройки, чтобы доставить заработок нуждающимся.

Прослышав об этом, народ толпами повалил в Москву из неурожайных провинций, чем усилил нужду в столице. Началась сильная смертность: только в трех казенных столичных скудельницах, куда царь велел подбирать бесприютные жертвы, за два года и четыре месяца их насчитали 127 тыс. Но беда создана была в значительной мере искусственно. Хлеба оставалось довольно от прежних урожаев. После, когда самозванцы наводнили Русь шайками поляков и казаков, которые своими опустошениями прекратили посевы на обширных пространствах, этого запасного хлеба много лет хватало не только на своих, но и на врагов. При первых признаках неурожая начала разыгрываться хлебная спекуляция. Крупные землевладельцы заперли свои склады.

Скупщики пустили все в оборот: деньги, утварь, дорогое платье, чтобы забрать продажный хлеб. Те и другие не пускали ни зерна на рынок, выжидая высоких цен, радуясь, по выражению современника, барышам, «конца же вещи не разумеюще, сплетены смуты слагающе и народ смущающе». Хлебные цены были взбиты на страшную высоту: четверть ржи с 20 тогдашних копеек скоро поднялась до 6 руб., равнявшихся нашим 60 руб., т. е. вздорожала в 30 раз! Царь принимал строгие и решительные меры против зла, запретил винокурение и пивоварение, велел сыскивать скупщиков и бить кнутом на рынках нещадно, переписывать их запасы и продавать в розницу понемногу, предписывал обязательные цены и карал тяжкими штрафами тех, кто таил свои запасы.

Сохранившийся памятник вскрыл нам одну из частных благотворительных деятельностей, которые в то время работали внизу, на местах, когда царь боролся с народным бедствием наверху. Жила тогда в своем имении вдова-помещица, жена зажиточного провинциального дворянина, Ульяна Устиновна Осорьина. Это была простая, обыкновенная добрая женщина Древней Руси, скромная, боявшаяся чем-нибудь стать выше окружающих. Она отличалась от других разве только тем, что жалость к бедному и убогому, – чувство, с которым русская женщина на свет родится, – в ней была тоньше и глубже, обнаруживалась напряженнее, чем во многих других, и, развиваясь от непрерывной практики, постепенно наполнила все ее существо, стала основным стимулом ее нравственной жизни, ежеминутным влечением ее вечно деятельного сердца.

Еще до замужества, живя у тетки по смерти родителей, она обшивала всех сирот и немощных вдов в ее деревне, и часто до рассвета не гасла свеча в ее светлице. По выходе ее замуж, свекровь поручила ей ведение домашнего хозяйства, и невестка оказалась умной и распорядительной хозяйкой. Но привычная мысль о бедном и убогом не покидала ее среди домашних и семейных хлопот. Она глубоко усвоила себе христианскую заповедь о тайной милостыне. Бывало, ушлют ее мужа на царскую службу куда-нибудь в Астрахань года на два или на три.

Оставшись дома и коротая одинокие вечера, она шила и пряла. Рукоделье свое продавала и выручку тайком раздавала нищим, которые приходили к ней по ночам. Не считая себя вправе брать что-нибудь из домашних запасов без спроса у свекрови, она однажды прибегла даже к маленькому лукавству с благотворительной целью, о котором позволительно рассказать, потому что его не скрыл ее почтительный сын в биографии матери. Ульяна была очень умеренна в пище, только обедала, не завтракала и не полдничала, что очень тревожило свекровь, боявшуюся за здоровье молодой невестки.

Случился на Руси один из нередких неурожаев, и в Муромском краю наступил голод. Ульяна усилила обычную свою тайную милостыню и, нуждаясь в новых средствах, вдруг стала требовать себе полностью завтраков и полдников, которые, разумеется, шли в раздачу голодающим. Свекровь полушутливо заметила ей: «Что это подеялось с тобой, дочь моя? Когда хлеба было вдоволь, тебя, бывало, не дозовешься ни к завтраку, ни к полднику, а теперь, когда всем стало есть нечего, у тебя какая охота к еде припала». – «Пока не было у меня детей, – отвечала невестка, – мне еда и на ум не шла, а как пошли ребята родиться, я отощала и никак не могу наесться, не только что днем, но часто и ночью так и тянет к еде; только мне стыдно, матушка, просить у тебя». Свекровь осталась довольна объяснением своей доброй лгуньи и позволила ей брать себе пищи, сколько захочется, и днем, и ночью.

Эта постоянно возбужденная сострадательная любовь к ближнему, обижаемому жизнью, помогла Ульяне легко переступить через самые закоренелые общественные предрассудки Древней Руси.

Глубокая юридическая и нравственная пропасть лежала между древнерусским барином и его холопом: последний был для первого по закону не лицом, а простою вещью. Следуя исконному туземному обычаю, а может быть, и греко-римскому праву, не вменявшему в преступление смерти раба от побоев господина, русское законодательство еще в XIV в. провозглашало, что, если господин «огрешится», неудачным ударом убьет своего холопа или холопку, за это его не подвергать суду и ответственности. Церковь долго и напрасно вопияла против такого отношения к крепостным людям. Десятками наполняя дворы зажиточных землевладельцев, плохо одеваемая и всегда содержимая впроголодь, челядь составляла толпу домашних нищих, более жалких сравнительно с вольными публичными нищими. Древнерусская церковная проповедь так и указывала на них господам, как на ближайший предмет их сострадания, призывая их позаботиться о своих челядинцах, прежде чем протягивать руку с благотворительной копейкой нищему, стоящему на церковной паперти. В усадьбе Ульяны было много челяди. Она ее хорошо кормила и одевала, не баловала, но щадила, не оставляла без дела, но задавала каждому работу по силам и не требовала от нее личных услуг, что могла, все делала для себя сама, не допускала даже разувать себя и подавать воды умыться. При этом она не позволяла себе обращаться к крепостным с кличками, какими душевладельческая Русь вплоть до самого 19 февраля 1861 года окрикивала своих людей: Ванька, Машка, но каждого и каждую называла настоящим именем. Кто, какие социальные теории научили ее, простую сельскую барыню XVI века, стать в такие прямые и обдуманные отношения к низшей подвластной братии?

Праведная Иулиания во время голода подает милостыню нищим

Она была уже в преклонных летах, когда ее постигло последнее и самое тяжкое благотворительное испытание. Лукавый бес, добра ненавистник, давно уже суетившийся около этой досадной ему женщины и всегда ею посрамляемый, раз со злости пригрозил ей: «Погоди же! Будешь ты у меня чужих кормить, когда я тебя самое на старости лет заставлю околевать с голоду». Такой добродушно-набожной комбинацией объяснено в биографии происхождение постигшей добрую женщину беды. Похоронив мужа, вырастив сыновей и поставив их на царскую службу, она уже помышляла о вечном устроении собственной души, но все еще тлела перед Богом любовью к ближнему, как тлеет перед образом догорающая восковая свечка. Нищелюбие не позволило ей быть запасливой хозяйкой. Домовое продовольствие она рассчитывала только на год, раздавая остальное нуждающимся. Бедный был для нее какой-то бездонной сберегательной кружкой, куда она с ненасыщаемым скопидомством все прятала да прятала все свои сбережения и излишки. Порой у нее в дому не оставалось ни копейки от милостыни, и она занимала у сыновей деньги, на которые шила зимнюю одежду для нищих, а сама, имея уже под 60 лет, ходила всю зиму без шубы.

Начало страшного голодного трехлетия при царе Борисе застало ее в нижегородской вотчине совсем неприготовленной. С полей своих она не собрала ни зерна, запасов не было, скот пал почти весь от бескормицы. Но она не упала духом, а бодро принялась за дело, распродала остаток скота, платье, посуду, все ценное в доме и на вырученные деньги покупала хлеб, который и раздавала голодающим, ни одного просящего не отпускала с пустыми руками и особенно заботилась о прокормлении своей челяди. Тогда многие расчетливые господа просто прогоняли с дворов своих холопов, чтобы не кормить их, но не давали им отпускных, чтобы после воротить их в неволю. Брошенные на произвол судьбы среди всеобщей паники, холопы принимались воровать и грабить.

Ульяна больше всего старалась не допустить до этого своих челядинцев и удерживала их при себе, сколько было у ней силы. Наконец, она дошла до последней степени нищеты, обобрала себя дочиста, так что не в чем стало выйти в церковь. Выбившись из сил, израсходовав весь хлеб до последнего зерна, она объявила своей крепостной дворне, что кормить ее больше она не может, кто желает, пусть берет свои крепости или отпускные и идет с богом на волю. Некоторые ушли от нее, и она проводила их с молитвой и благословением; но другие отказались от воли, объявили, что не пойдут, скорее умрут со своей госпожой, чем покинут ее. Она разослала своих верных слуг по лесам и полям собирать древесную кору и лебеду и принялась печь хлеб из этих суррогатов, которыми кормилась с детьми и холопами, даже ухитрялась делиться с нищими, «потому что в то время нищих было без числа», лаконически замечает ее биограф.

Окрестные помещики с упреком говорили этим нищим: «Зачем это вы заходите к ней? Чего взять с нее? Она и сама помирает с голоду». – «А мы вот что скажем, – говорили нищие, – много обошли мы сел, где нам подавали настоящий хлеб, да и он не елся нам так всласть, как хлеб этой вдовы – как бишь ее?» Многие нищие не умели и назвать ее по имени. Тогда соседи-помещики начали подсылать к Ульяне за ее диковинным хлебом: отведав его, они находили, что нищие были правы, и с удивлением говорили меж себя: мастера же ее холопы хлебы печь! С какой любовью надобно подавать нищему ломоть хлеба, не безукоризненного в химическом отношении, чтобы этот ломоть становился предметом поэтической легенды тотчас, как был съедаем! Два года терпела она такую нищету и не опечалилась, не пороптала, не дала безумия Богу, не изнемогла от нищеты, напротив, была весела, как никогда прежде. Так заканчивает биограф свой рассказ о последнем подвиге матери. Она и умерла вскоре по окончании голода, в начале 1604 г. Предания нашего прошлого не сохранили нам возвышенного и более трогательного образца благотворительной любви к ближнему.

Никто не сосчитал, ни один исторический памятник не записал, сколько было тогда Ульян в Русской земле, и какое количество голодных слез утерли они своими добрыми руками. Надобно полагать, что было достаточно тех и других, потому что Русская земля пережила те страшные годы, обманув ожидания своих врагов. Здесь частная благотворительность шла навстречу усилиям государственной власти. Но не всегда так бывает. Частная благотворительность страдает некоторыми неудобствами. Обыкновенно она оказывает случайную и мимолетную помощь и часто не настоящей нужде. Она легко доступна злоупотреблению: вызываемая одним из самых глубоких и самых нерасчетливых чувств, какие только есть в нравственном запасе человеческого сердца, она не может следить за своими собственными следствиями. Она чиста в своем источнике, но легко поддается порче в своем течении. Здесь она против воли благотворителей и может разойтись с требованиями общественного блага и порядка.

Петр Великий, усиливавшийся привести в производительное движение весь наличный запас рабочих сил своего народа, вооружился против праздного нищенства, питаемого частной милостыней. В 1705 г. он указал рассылать по Москве подьячих с солдатами и приставами ловить бродячих нищих и наказывать, деньги у них отбирать, милостыни им не подавать, а подающих хватать и подвергать штрафу; благотворители должны были доставлять свои подаяния в богадельни, существовавшие при церквах. Петр вооружился против частной милостыни во имя общественной благотворительности, как учреждения, как системы богоугодных заведений. Общественная благотворительность имеет свои преимущества: уступая частной милостыне в энергии и качестве побуждений, в нравственно-воспитательном действии на обе стороны, она разборчивее и действительнее по своим практическим результатам оказывает нуждающемуся более надежную помощь, дает ему постоянный приют.

Мысль об общественной благотворительности, разумеется, с особенной силой возбуждалась во времена народных бедствий, когда количество добра требуется прежде, чем спрашивают о качестве побуждений добродеяния. Так было в Смутное время. В 1609 г. второй самозванец осаждал Москву. Повторились явления Борисова времени. В столице наступил страшный голод. Хлеботорговцы устроили стачку, начали всюду скупать запасы и ничего не пускали на рынок, выжидая наибольшего подъема цен. За четверть ржи стали спрашивать 9 тогдашних рублей, т. е. свыше 100 руб. на наши деньги. Царь Василий Шуйский приказал продавать хлеб по указной цене – торговцы не слушались. Он пустил в действие строгость законов – торговцы прекратили рискованный подвоз закупленного ими по провинциям хлеба в осажденную столицу. Мало того, по московским улицам и рынкам полилась из тысяч уст оппозиционная публицистика, начали говорить, что все беды, и вражий меч, и голод падают на народ потому, что царь несчастлив. Тогда в Московский Успенский собор созвано было небывалое народное собрание. Патриарх Гермоген сказал сильную проповедь о любви и милосердии; за ним сам царь произнес речь, умоляя кулаков не скупать хлеба, не поднимать цен. Но борьба обеих высших властей, церковной и государственной, с народной психологией и политической экономией была безуспешна. Тогда светлая мысль, одна из тех, какие часто приходят в голову добрым людям, осенила царя и патриарха. Древнерусский монастырь всегда был запасной житницей для нуждающихся, ибо церковное богатство, как говорили пастыри нашей Церкви, – нищих богатство.

Жил тогда на Троицком подворье в Москве келарь Троицкого Сергиева монастыря, отец Авраамий, обладавший значительными запасами хлеба. Царь и патриарх уговорили его выслать несколько сот четвертей на московский рынок по 2 руб. за четверть. Это была больше психологическая, чем политико-экономическая операция: келарь выбросил на рынок многолюдной столицы всего только 200 мер ржи; но цель была достигнута. Торговцы испугались, когда пошел слух, что на рынок тронулись все хлебные запасы этого богача-монастыря, считавшиеся неисчерпаемыми, и цена хлеба надолго упала до 2 рублей. Через несколько времени Авраамий повторил эту операцию с таким же количеством хлеба и с прежним успехом.

На долю XVII века выпало печальное преимущество тяжелым опытом понять и оценить всю важность поставленного еще на Стоглавом соборе вопроса об общественной благотворительности, как вопроса законодательства и управления, и перенести его из круга действия личного нравственного чувства в область общественного благоустройства. Тяжелые испытания привели к мысли, что государственная власть своевременными мерами может ослабить или предотвратить бедствия нуждающихся масс и даже направить частную благотворительность.

В 1654 г. началась и при очень неблагоприятных условиях продолжалась война с Польшей за Малороссию. Эпидемия опустошила деревни и села и уменьшила производство хлеба. Падение курса выпущенных в 1656 г. кредитных медных денег с номинальной стоимостью серебряных усилило дороговизну: цена хлеба, с начала войны удвоившаяся, к началу 1660-х годов в иных местах поднялась до 30–40 руб. за четверть ржи на наши деньги. В 1660 г. сведущие люди из московского купечества, призванные для совещания с боярами о причинах дороговизны и о средствах ее устранения, между прочим указали на чрезвычайное развитие винокурения и пивоварения, и предложили прекратить продажу вина в питейных заведениях, закрыть винные заводы, также принять меры против скупки хлеба и не допускать скупщиков и кулаков на хлебные рынки раньше полудня. Наконец, переписать запасы хлеба, заготовленные скупщиками, перевезти их в Москву на казенный счет и продавать здесь бедным людям, а скупщикам заплатить из казны по их цене деньгами. Как только тяжесть положения заставила вдуматься в механизм народнохозяйственного оборота, тотчас живо почувствовалось, что может сделать государственная власть для устранения возникающих в нем замешательств.

В эти тяжелые годы стоял близко к царю человек, который добрым примером показал, как можно соединить частную благотворительность с общественной и на чувстве личного сострадания построить устойчивую систему благотворительных учреждений.

Это был Ф. М. Ртищев, ближний постельничий, как бы сказать, обер-гофмейстер при дворе царя Алексея Михайловича, а потом его дворецкий, т. е. министр двора. Этот человек – одно из лучших воспоминаний, завещанных нам древнерусской стариной. Один из первых насадителей научного образования в Москве XVII века, он принадлежал к числу крупных государственных умов Алексеева времени, столь обильного крупными умами. Ему приписывали и мысль упомянутой кредитной операции с медными деньгами, представлявшей небывалую новость в тогдашней финансовой политике, и не его вина, если опыт кончился неблагополучно. Много занятый по службе, пользуясь полным доверием царя и царицы и большим уважением придворного общества, воспитатель царевича Алексея, Ртищев поставил задачей своей частной жизни служение страждущему и нуждающемуся человечеству. Помощь ближнему была постоянной потребностью его сердца, а его взгляд на себя и на ближнего сообщал этой потребности характер ответственного, но непритязательного нравственного долга.

Ртищев принадлежал к числу тех редких и немного странных людей, у которых совсем нет самолюбия, по крайней мере, в простом ходячем смысле этого слова. Наперекор природным инстинктам и исконным людским привычкам в заповеди Христовой любить ближнего своего, как самого себя, он считал себя способным исполнять только первую часть. Он и самого себя любил только для ближнего, считая себя самым последним из своих ближних, о котором не грешно подумать разве только тогда, когда уже не о ком больше думать. Совершенно евангельский человек, правая щека которого сама собою без хвастовства и расчета подставлялась ударившему по левой, как будто это было требованием физического закона или светского приличия, а не подвигом смирения.

Андреевский монастырь под Москвой, где в 1647 году было основано училище.

Литография XIX в. со старинной гравюры

Ртищев не понимал обиды, как иные не знают вкуса в вине, не считая этого за воздержание, а просто не понимая, как это можно пить такую неприятную и бесполезную вещь. Своему обидчику он первый шел навстречу с просьбой о прощении и примирении. С высоты своего общественного положения он не умел скользить высокомерным взглядом поверх людских голов, останавливаясь на них лишь для того, чтобы сосчитать их. Человек не был для него только счетной единицей, особенно человек бедный и страждущий. Высокое положение только расширило, как бы сказать, пространство его человеколюбия, дав ему возможность видеть, сколько живет на свете людей, которым надо помочь, и его сострадательное чувство не довольствовалось помощью первому встречному страданию. С высоты древнерусского сострадания личному, конкретному горю, вот тому или этому несчастному человеку, Ртищев умел подняться до способности соболезновать людскому несчастью, как общему злу, и бороться с ним, как со своим личным бедствием. Потому случайные и прерывистые вызовы личной благотворительности он хотел превратить в постоянно действующую общественную организацию, которая подбирала бы массы труждающихся и обремененных, облегчая им несение тяжкой повинности жизни.

Крестный ход в Москве в XVII в.

Впечатления польской войны могли только укрепить эту мысль. Сам царь двинулся в поход, и Ртищев сопровождал его, как начальник его походной квартиры. Находясь по должности в тылу армии, Ртищев видел ужасы, какие оставляет после себя война, и которых обыкновенно не замечают сами воюющие – те, которые становятся их первыми жертвами. Тыл армии – тяжкое испытание и лучшая школа человеколюбия: тот уже неотступно полюбит человека, кто с перевязочной линии не унесет ненависти к людям.

Ртищев взглянул на отвратительную работу войны, как на жатву своего сердца, как на печально-обильный благотворительный урожай. Он страдал ногами, и ему трудно было ездить верхом. По дороге он кучами подбирал в свой экипаж больных, раненых, избитых и разоренных, так что иногда и ему не оставалось места, и, пересев на коня, он плелся за своим импровизированным походным лазаретом до ближнего города, где тотчас нанимал дом, куда, сам кряхтя от боли, сваливал свою охающую и стонущую братию, устроял ей содержание и уход за ней и даже неизвестно каким образом набирал врачебный персонал, «назиратаев и врачев им и кормителей устрояше, во упокоение их и врачевание от имения своего им изнуряя», как вычурно замечает его биограф. Так обер-гофмейстер двора его величества сам собою превратился в печальника Красного Креста, им же и устроенного на собственные средства.

Впрочем, в этом деле у него была тайная денежная и сердечная пособница, которую выдал истории тот же болтливый биограф. В своем молчаливом кармане Ртищев вез на войну значительную сумму, тихонько сунутую ему царицей Марьей Ильиничной, и биограф нескромным намеком дает понять, что перед походом они уговорились принимать в задуманные ими временные военные госпитали даже пленных врагов, нуждавшихся в госпитальной помощи. Надобно до земли поклониться памяти этих людей, которые безмолвной экзегетикой своих дел учат нас понимать слова Христа: «Любите враги ваша, добро творите ненавидящим вас». Подобные дела повторились и в Ливонском походе царя, когда в 1656 г. началась война со Швецией.

Можно думать, что походные наблюдения и впечатления не остались без влияния на план общественной благотворительности, составившийся в уме Ртищева. Этот план рассчитан был на самые больные язвы тогдашней русской жизни. Прежде всего, крымские татары в XVI и XVII вв. сделали себе прибыльный промысел из разбойничьих нападений на Русскую землю, где они тысячами и десятками тысяч забирали пленных, которых продавали в Турцию и другие страны. Чтобы спасти и воротить домой этих пленных, московское правительство устроило их выкуп на казенный счет, для чего ввело особый общий налог, полоняничные деньги . Этот выкуп назывался «общей милостыней», в которой все должны были участвовать: и царь, и все «православные христиане», его подданные. По соглашению с разбойниками были установлены порядок привоза пленного товара и тариф, по которому он выкупался, смотря по общественному положению пленников. Выкупные ставки во времена Ртищева были довольно высоки: за людей, стоявших в самом низу тогдашнего общества, крестьян и холопов, назначено было казенного откупа около 250 руб. на наши деньги за человека; за людей высших классов платили тысячи. Но государственное воспособление выкупу было недостаточно.

Насмотревшись во время походов на страдания пленных, Ртищев вошел в соглашение с жившим в России купцом-греком, который, ведя дела с магометанским Востоком, на свой счет выкупал много пленных христиан. Этому доброму человеку Ртищев передал капитал в 17 тыс. рублей на наши деньги, к которому грек, принявший на себя операцию выкупа, присоединил свой вклад, и таким образом составилась своего рода благотворительная компания для выкупа русских пленных у татар. Но, верный уговору с царицей, Ртищев не забывал и иноземцев, которых плен забрасывал в Россию, облегчал их тяжелое положение своим ходатайством и милостыней.

Московская немощеная улица XVII в. была очень неопрятна: среди грязи несчастие, праздность и порок сидели, ползали и лежали рядом; нищие и калеки вопили к прохожим о подаянии, пьяные валялись на земле. Ртищев составил команду рассыльных, которые подбирали этот люд с улиц в особый дом, устроенный им на свой счет, где больных лечили, а пьяных вытрезвляли и потом, снабдив необходимым, отпускали, заменяя их новыми пациентами. Для престарелых, слепых и других калек, страдавших неизлечимыми недугами, Ртищев купил другой дом, тратя на их содержание свои последние доходы. Этот дом под именем Больницы Федора Ртищева существовал и после его смерти, поддерживаемый доброхотными даяниями.

Так Ртищев образовал два типа благотворительных заведений: амбулаторный приют для нуждающихся во временной помощи и постоянное убежище – богадельню для людей, которых человеколюбие должно было взять на свои руки до их смерти. Но он прислушивался к людской нужде и вне Москвы и здесь продолжал дело своей предшественницы Ульяны Осорьиной: кстати сказать, и его мать звали Ульяной. Случился голод в Вологодском краю. Местный архиепископ помогал голодающим, сколько мог. Ртищев, растратив деньги на свои московские заведения, продал все свое лишнее платье, всю лишнюю домашнюю утварь, которой у него, богатого барина, было множество, и послал вырученные деньги вологодскому владыке, который, прибавив к пожертвованию и свою малую толику, прокормил много бедного народа.

С осторожным и глубоко сострадательным вниманием останавливался Ртищев перед новым родом людей, нуждавшимся в сострадательном внимании, который во времена Иулиании только зарождался: в XVII в. сложилось крепостное состояние крестьян. Личная свобода крестьян была одною из тех жертв, какие наше государство в XVII в. было вынуждено принести в борьбе за свою целость и внешнюю безопасность. Биограф Ртищева только двумя-тремя чертами обозначил его отношение к этому новому поприщу благотворения, но чертами, трогающими до глубины души.

Будучи крупным землевладельцем, он однажды должен был, нуждаясь в деньгах, продать свое село Ильинское. Сторговавшись с покупщиком, он сам добровольно уменьшил условленную цену, но при этом подвел нового владельца к образу и заставил его побожиться, что он не увеличит человеколюбиво рассчитанных повинностей, какие отбывали крестьяне села в пользу прежнего барина, – необычная и немного странная форма словесного векселя, взятого на совесть векселедателя. Поддерживая щедрыми ссудами инвентарь своих крестьян, он больше всего боялся расстроить это хозяйство непосильными оброками и барщинными работами и недовольно хмурил брови всякий раз, когда в отчетах управляющих замечал приращение барского дохода.

Известно, как заботился древнерусский человек о загробном устроении своей души с помощью вкладов, посмертной молитвы и поминовения. Вотчины свои Ртищев завещал своей дочери и зятю князю Одоевскому. Он заказал наследникам отпустить всех своих дворовых на волю. Тогда законодательство еще не выработало порядка увольнения крепостных крестьян с землей целыми обществами. «Вот как устроите мою душу, – говорил Ртищев перед смертью зятю и дочери, – в память по мне, будьте добры к моим мужикам, которых я укрепил за вами, владейте ими льготно, не требуйте от них работ и оброков свыше силы-возможности, потому что они нам братья; это моя последняя и самая большая к вам просьба».

Ртищев умел сострадать положению целых обществ или учреждений, как сострадают горю отдельных лиц. Мы все помним прекрасный рассказ, читанный нами еще на школьной скамье в учебнике. Под Арзамасом у Ртищева была земля, за которую ему давали частные покупатели до 17 тыс. рублей на наши деньги. Но он знал, что земля до зарезу нужна арзамасцам, и предложил городу купить ее хотя бы за пониженную цену. Но городское общество было так бедно, что не могло заплатить сколько-нибудь приличной цены, и не знало, что делать. Ртищев подарил ему землю.

Современники, наблюдавшие двор царя Алексея, свои и чужие, оставили очень мало известий о министре этого двора Ртищеве. Один иностранный посол, приезжавший тогда в Москву, отозвался о нем, что, едва имея 40 лет от роду, он превосходил благоразумием многих стариков. Ртищев не выставлялся вперед. Это был один из тех скромных людей, которые не любят идти в первых рядах, но, оставаясь назади и высоко подняв светочи над головами, освещают путь передовым людям.

Особенно трудно было уследить за его благотворительной деятельностью. Но его понимали и помнили среди низшей братии, за которую он положил свою душу. Его биограф, описывая его смерть, передает очень наивный рассказ, Ртищев умер в 1673 г. всего 47 лет от роду. За два дня до его смерти, жившая у него в доме девочка лет 12, которую он привечал за ее кроткий нрав, помолившись, как было заведено в этом доме, улеглась спать и, задремав, видит: сидит ее больной хозяин, такой веселый да нарядный, а на голове у него точно венец. Вдруг, откуда ни возьмись, подходит к нему молодец, тоже нарядно одетый, и говорит: «Зовет тебя царевич Алексей». А этот царевич, воспитанник Ртищева, тогда был уже покойником. «Погоди немного, нельзя еще», – отвечал хозяин. Молодец ушел. Скоро пришли двое других таких же и опять говорят: «Зовет тебя царевич Алексей». Хозяин встал и пошел, а за ноги его уцепились две малютки, дочь его да племянница, и не хотят отстать от него. Он отстранил их, сказав: «Отойдите, не то возьму вас с собой». Вышел хозяин из палаты, а тут перед ним очутилась лестница от земли до самого неба, и полез он по этой лестнице, а там на выси небесной объявился юноша с золотыми крылышками, протянул хозяину руку и подхватил его. В этом сне девочки, рассказанном в девичьей Ртищева, отлились все благородные слезы бедных людей, утертые хозяином. Много рассказывали и про самую смерть его. В последние минуты, уже совсем приготовившись, он позвал к себе в спальню нищих, чтобы из своих рук раздать им последнюю милостыню, потом прилег и забылся. Вдруг его угасавшие глаза засветились, точно озаренные каким-то видением, лицо оживилось, и он весело улыбнулся: с таким видом он и замер. Всю жизнь страдать, благотворить и умереть с веселой улыбкой – вполне заслуженный конец такой жизни.

Б. Кустодиев. Московская школа XVII века. 1907 г.

Не осталось известий о том, нашло ли отголосок в землевладельческом обществе отношение Ртищева к крепостным крестьянам; но его благотворительная деятельность, по-видимому, не осталась без влияния на законодательство. Добрые идеи, поддержанные добрыми проводниками и примерами, легко облекаются в плоть и кровь своего рода, в обычаи, законы, учреждения. Нерасчетливая частная благотворительность Древней Руси вскормила ремесло нищенства, стала средством питания праздности и сама нередко превращалась в холодное исполнение церковного приличия, в раздачу копеечек просящим вместо помощи нуждающимся. Милостивцы, подобные Иулиании и Ртищеву, восстановляли истинное христианское значение милостыни, источник которой – теплое сострадательное чувство, а цель – уничтожение нужды, нищеты, страдания. В этом же направлении после Ртищева начинает действовать и законодательство.

Со времени Алексеева преемника идет длинный ряд указов против праздного ремесленного нищенства и частной ручной милостыни. С другой стороны, государственная власть подает руку церковной для дружной работы над устройством благотворительных заведений. При царе Федоре Алексеевиче произвели разборку московских нищих: действительно беспомощных велено содержать на казенный счет в особом приюте, а здоровым лентяям дать работу, может быть, в задуманных тогда же рабочих домах.

Предположено было построить в Москве два благотворительных заведения, больницу и богадельню для болящих, бродящих и лежащих по улицам нищих, чтобы они там не бродили и не валялись: по-видимому, предполагались заведения, подобные тем, какие устроены были Ртищевым. На церковном соборе 1681 г. царь предложил патриарху и архиереям устроить такие же убежища для нищих и в провинциальных городах, и собор принял предложение. Так частный почин доброго и влиятельного человека дал прямой или косвенный толчок мысли об устройстве целой системы церковно-государственных благотворительных заведений. Он не только оживил, без сомнения, усердие доброхотных дателей к доброму делу, но и подсказал самую его организацию, желательные и возможные формы, в которые оно должно было облечься.

Тем ведь и дорога память этих добрых людей, что их пример в трудные минуты не только ободряет к действию, но и учит, как действовать. Иулиания и Ртищев – это образцы русской благотворительности. Одинаковое чувство подсказывало им различные способы действия, сообразные с положением каждого. Одна благотворила больше дома, в своем тесном сельском кругу; другой действовал преимущественно на широкой столичной площади и улице. Для одной благодеяние было выражением личного сострадания; другой хотел превратить его в организованное общественное человеколюбие. Но, идя различными путями, оба шли к одной цели: не теряя из виду нравственно-воспитательного значения благотворительности, они смотрели на нее, как на непрерывную борьбу с людской нуждой, горем беспомощного ближнего. Они и им подобные воспитатели и пронесли этот взгляд через ряд веков, и он доселе живет в нашем обществе, деятельно обнаруживаясь всякий раз, когда это нужно. Сколько Ульян, незаметно и без шума, ведет теперь эту борьбу по захолустьям пораженных нуждой местностей! Есть, без сомненья, и Ртищевы, и они не переведутся. По завету их жизни будут действовать даже тогда, когда их самих забудут. Из своей исторической дали они не перестанут светить, подобно маякам среди ночной мглы, освещая нам путь и не нуждаясь в собственном свете. А завет их жизни таков: жить – значит любить ближнего, т. е. помогать ему жить; больше ничего не значит жить и больше не для чего жить.

Из книги Правда о «еврейском расизме» автора Буровский Андрей Михайлович

На Древней Руси Летописная сказочка про «испытание вер» повествует, что евреи тоже хвалили князю Владимиру свою веру. Ехать для общения с евреями в иные земли необходимости у князя не было ни малейшего: если бы князь хотел, он мог пообщаться с иудаистами, не выходя из

Из книги Афоризмы и мысли об истории автора

Добрые люди Древней Руси Благотворительность - вот слово с очень спорным значением и с очень простым смыслом. Его многие различно толкуют и все одинаково понимают. Спросите, что значит делать добро ближнему, и возможно, что получите столько же ответов, сколько у вас

Из книги История Древнего Востока автора Ляпустин Борис Сергеевич

Боги, судьба и люди в Древней Месопотамии Мировоззрение месопотамцев было типичным порождением ближневосточной языческой древности. Абсолютных начал для месопотамцев не существовало, как и противопоставления разных уровней бытия: естественного –

Из книги Древняя Русь глазами современников и потомков (IX-XII вв.); Курс лекций автора Данилевский Игорь Николаевич

Тема 3 ИСТОКИ КУЛЬТУРЫ ДРЕВНЕЙ РУСИ Лекция 7 Языческие традиции и христианство в Древней Руси Лекция 8 Обыденные представления древнерусского

Из книги Добрые люди Древней Руси автора Ключевский Василий Осипович

Из книги Мифы о Беларуси автора Деружинский Вадим Владимирович

КНЯЗЬЯ ДРЕВНЕЙ РУСИ Один известный российский писатель недавно потешался над украинцами, выступая на канале НТВ:«Вы представляете, до чего додумались на Украине? Там князей Рюриковичей Киевской Руси стали называть украинскими князьями! Хотя каждый школьник знает, что

Из книги История России автора Иванушкина В В

3. Древняя Русь в период X – начала XII вв. Принятие христианства на Руси. Роль Церкви в жизни Древней Руси Внук Ольги Владимир Святославович первоначально был ревностным язычником. Он даже поставил близ княжеского двора кумиров языческих богов, которым киевляне приносили

Из книги Дочь автора Толстая Александра Львовна

Добрые люди Только что я научилась ездить, как мой черненький "форд", который мы прозвали "жуком", разбился. Купили новую машину, подержанный "стэйшен вагон", на котором было гораздо удобнее возить яйца. Приблизительно в это время к нам приехал наш хороший знакомый,

Из книги Отечественная история (до 1917 г.) автора Дворниченко Андрей Юрьевич

§ 7. Культура Древней Руси Культура Древней Руси, не скованная феодальными путами, достигла высокого уровня развития. Нет никаких оснований видеть в ней «две культуры» - культуру господствующего класса и класса эксплуатируемых, по той простой причине, что классы в

Из книги История инквизиции автора Мейкок А. Л.

Из книги Отечественная история: Шпаргалка автора Автор неизвестен

8. ПРИНЯТИЕ ХРИСТИАНСТВА И КРЕЩЕНИЕ РУСИ. КУЛЬТУРА ДРЕВНЕЙ РУСИ Одним из самых крупных событий, имевших долгосрочное значение для Руси, стало принятие христианства в качестве государственной религии. Основная причина введения христианства в его византийском варианте –

Из книги Россия в исторических портретах автора Ключевский Василий Осипович

Добрые люди Древней Руси Благотворительность – вот слово с очень спорным значением и с очень простым смыслом. Его многие различно толкуют, и все одинаково понимают. Спросите, что значит делать добро ближнему, и возможно, что получите столько же ответов, сколько у вас

Из книги Забавы вокруг печки. Русские народные традиции в играх автора Морозов Игорь Алексеевич

Как добрые люди последний снопик «Иванушку» чествовали В деревне самая горячая пора- жатва. Чтобы зрелые хлеба не осыпались, их нужно сжать поскорее Поэтому чуть заря займется, пока ребятишки на полатях последние сладкие сны досматривают, все взрослые уж на работу

Из книги Быт и нравы царской России автора Анишкин В. Г.