Маго, графиня бургундская. Образ Маго Артуа в творчестве Мориса Дрюона. Преди

Робер III был сыном Филиппа д’Артуа (1269-1298), сира Конша, и Бланки де Дрё (1270-1327), дамы де Бри-Комте-Робер, дочери герцога Жана II Бретонского из младшей линии Капетингского Дома. По отцовской линии Робер также происходил из Капетингского дома: его прадед Роберт I Добрый, граф д’Артуа, был третьим сыном короля Людовика VIII Французского.

Биография

Ранние годы (1287-1302)

Борьба за графство Артуа (1302-1331)

После гибели его деда, Робера II Артуа, в битве при Куртре в 1302 году, дочь последнего, Маго, унаследовала в силу обычая графство Артуа. Пятнадцатилетний Робер III предъявил права на графство своего деда, но в том же году был вынесен вердикт, согласно которому притязания Роберта на графство Артуа отвергались и подтверждалось право наследования графини Маго.

В 1308 году Робер потребовал у парламента реституции графства Артуа и третейского суда. Суд был созван и, возглавляемый королём Филиппом IV Красивым, 9 октября 1309 года подтвердил права графини Маго на Артуа. В качестве компенсации за Артуа Роберу было пожаловано графство Бомон-ле-Роже. Участникам тяжбы суд дал следующий совет: «Пусть упомянутый Робер почитает упомянутую графиню Маго как свою любимую тётку, а упомянутая графиня любит упомянутого Робера как своего дорогого племянника».

Весной 1315 года Робер поддержал знать графства Артуа в выступлениях против графини Маго. Летом 1316 года, во время междуцарствия, вызванного тем, что король Людовик X умер, а его возможный наследник ещё не родился (королева, вдова Людовика, была беременна), Роберт открыто вмешался в распрю. Он отправился в Артуа, возглавил мятеж, и захватил города Аррас и Сент-Омер. По соглашению в Амьене от 6 ноября 1316 года он обязывался их оставить, но не сдержал слова и был заточён в тюрьму Шатле королевскими войсками, действовавшими по приказу регента, будущего короля Филиппа V (зятя графини Маго). Впоследствии переведён в Лувр. Освобождён 25 марта 1317 года. Продолжил борьбу против графини Маго, которая была обвинена в 1317 году в преступных действиях, но суд признал её невиновной. Роберт вновь потребовал графство Артуа, но арбитражный трибунал отклонил его прошение 28 мая 1318 года.

После вступления на престол Карла IV Красивого (1322) Робер был возвращён к делам управления и стал членом Королевского совета, так как был зятем графа Карла Валуа, который пользовался огромным влиянием при дворе своего племянника Карла IV. После смерти Карла IV, Робер поддержал сына графа Валуа, своего шурина Филиппа VI при восхождении на престол и стал одним из его ближайших советников. В благодарность за помощь, Филипп VI в январе 1329 года объявил графство Бомон-ле-Роже пэрством и Робер стал пэром Франции.

В 1329 году умерла тётка Робера, графиня Маго д’Артуа, а в начале 1330 года её дочь и наследница, Жанна I Бургундская. Возникли слухи, что обе они были отравлены по проискам Робера. Эти слухи косвенно подтверждаются тем, что после смерти обеих женщин Робер в очередной раз потребовал графство Артуа. На этот раз он выразил готовность представить документы, подтверждающие его права.

Суд и изгнание (1331-1334)

Тем временем Артуа отошло внучке графини Маго, Жанне II, которая была замужем за бургундским герцогом Эдом IV. Бургундский герцог был братом королевы Жанны Хромой, жены Филиппа VI. В результате тяжба Робера (женатого на единокровной сестре короля) вылилась в борьбу политических партий. Победу одержала бургундская партия, так как были найдены убедительные доказательства того, что документы, представленные Робером, были подложными. Главные сообщницы Робера, дамы Жанна Дивион и Беатриса д’Ирсон, признались в своих преступлениях. Следом за ними стали признаваться и другие соучастники. Было назначено судебное разбирательство, многие сообщники Роберта были сурово наказаны. Не дожидаясь, какое решение вынесет суд относительно него самого, Робер в сентябре 1331 года покинул Париж (по официальной версии, уехал в Брюссель).

Вскоре после его бегства над Робером состоялся суд, на котором тот не присутствовал. 19 марта 1332 года он был лишён всех титулов и владений и изгнан из Франции. Робер пытался найти приют у своих родственников - Жана II, графа Намюрского (племянника), Жана III, герцога Брабантского (троюродного дяди) и Вильгельма I, графа Голландского (который был женат на свояченице Роберта). Но все они отказали ему в приюте под давлением короля Филиппа VI. Однако Робер не собирался сдаваться. Были раскрыты его попытки организовать убийство герцога Бургундского, канцлера Гийома де Сент-Мора, главного казначея Форже и, наконец, самого короля Филиппа. Тогда король сослал жену Робера (свою сестру) в Нормандию в Шато-Гайар, а впоследствии заточил в Немурский замок вместе с сыновьями Жаком и Робертом. Сестра Роберта, графиня де Фуа, помогавшая ему в подлоге документов, была обвинена в распутном поведении и заточена в замке Ортез.

Робер несколько лет скитался по Европе, не оставляя попыток отомстить. В 1334 году (по другим данным - в конце 1336) он попросил убежища у английского короля Эдуарда III и получил его.

Пребывание в Англии (1334-1337)

Король Эдуард принял Робера очень любезно и пожаловал ему несколько владений, в том числе Ричмонд. Очевидно, ему нужен был человек, хорошо разбиравшийся во французской политике. Робер активно подстрекал короля к войне с Францией, убеждая требовать французскую корону (на которую тот мог претендовать по династическим связям). На требования Филиппа VI выдать Робера Франции Эдуард III не отвечал. 7 марта 1336 года Робер был объявлен врагом королевства Французского. В 1337 году между Англией и Францией началась Столетняя война.

Участие в Столетней войне и гибель (1337-1342)

Вначале Столетняя война протекала вяло. Роберт решил ускорить события. Во время пира в 1338 году он преподнёс королю Эдуарду цаплю, убитую его соколом. Роберт назвал цаплю «самой трусливой птицей», «которая по праву должна быть подана самому трусливому королю». Согласно Фруассару, после этого Эдуард устыдился и стал действовать против Франции более решительно. Роберт принимал активное участие в первых кампаниях Столетней войны, в частности «в полной мере проявил свои таланты» во Фландрии. В июле 1342 года он был назначен начальником штаба войск, ведущих боевые действия в Бретани. Во главе менее чем пятитысячной армии Роберт пытался осаждать крупнейший город Бретани - Нант, но неудачно. Тогда он атаковал второй город Бретани - Ванн, и захватил его в ходе блестяще продуманной военной операции. Но вскоре ему пришлось оставить город, перед натиском превосходящих сил французов. Однако Роберт снова показал себя блестящим командиром, сумев спасти свою армию и вывести её к городу Эннебу, находившемуся в руках англичан. Вскоре после этого, в конце октября 1342 он умер от потери крови в результате ранений. Прах Роберта был перевезён в Англию и в начале января 1343 года погребён в Соборе Святого Павла в Лондоне.

Роберт Артуа в искусстве

Роберт III Артуа является одним из главных и, по словам автора, «самым любимым» героем цикла исторических романов «Проклятые короли» французского писателя Мориса Дрюона и анонимной английской пьесы XVI века «Эдуард III» (приписываемой Шекспиру), а также двух сериалов, снятых по романам Дрюона. Везде он представлен главным виновником начала Столетней войны.

Значение в истории

Историки до сих пор не пришли к единому мнению о том, какова истинная роль Робера Артуа в развязывании Столетней войны и других событиях первой половины XIV века. Фруассар говорит, что первопричиной Столетней войны стала тяжба Робера со своей тёткой из-за графства Артуа, которая «принесла беду великую в королевство Франции и во многие страны».

Нельзя не отметить дипломатических и военных талантов Робера. Английский военный историк А. Бёрн называет его «одним из самых талантливых командиров Столетней войны» и «правой рукой» Эдуарда III.

Итак, основные выдающиеся дела Робера Артуа таковы:

• Участие в развязывании Столетней войны.
• Талантливое командование английскими войсками в этой войне.
• Участие в возведении на французский престол Филиппа VI Валуа.

Нужно также отметить, что борьба Робера с тёткой из-за графства Артуа, хотя оказала влияние на формирование его личности и предопределила его дальнейшую судьбу, но в истории французского королевства заметного следа не оставила.

Семья и дети

Жена: с 1318 Жанна де Валуа (1304-1363), дочь Карла Французского, графа Валуа, единородная сестра короля Филиппа VI. После изгнания Роберта из Франции его жена была сослана в Нормандию, затем заточена в Немурском замке, впоследствии переведена в крепость Шато-Гайар. После гибели Роберта вновь вошла в милость к своему брату-королю. Дети:

• Луи (1320 - 25 августа 1326)
• Жан Безземельный (1321-1387), граф д"Э
• Жанна (1323-1324)
• Жак (1325 - 1 мая 1347)
• Робер (1326 - 1 мая 1347)
• Шарль (1328-1385), граф де Лонгвиль и де Пезенак

Традиционно у Роберта указывалась еще дочь Екатерина (ум.1368), жена с 1320 Жана II де Понтье (ум. 16 января 1340), графа де Понтье и д’Омаль. Но она вышла замуж в 1320 году, а Роберт и Жанна поженились в 1318 году. Поэтому Екатерина скорее всего была не дочерью, а сестрой Роберта.

• История с цаплей, которую Роберт преподнёс королю Эдуарду III, над которой тот поклялся решительно вести войну с Францией, вошла во многие романтические и исторические произведения, она подробно описана Фруассаром; у Й. Хейдиги есть баллада, посвящённая этому событию. Один из старинных авторов описывает это событие таким образом:

• Дрюон отмечает дальнее родство (через семью Фиенн) Робера Артуа с графом Мортимером.
• Морис Дрюон, очень достоверно описавший биографию Роберта Артуа в своих романах, незначительно отступил от истины в следующих случаях:
  • Когда Роберт был в 1316 году заточён в тюрьму, его освободили не в январе 1317 года, в связи с коронацией Филиппа V, как представляет Дрюон, а позже - 25 марта.
  • Мать Роберта, Бланка Бретонская, умерла в 1327 году. Следовательно, он не мог использовать её в политической борьбе 1328 года за права Филиппа VI на французский престол, как это описывает Дрюон в романе «Лилия и лев».
  • Сообщница Роберта в борьбе за графство Артуа Беатриса д’Ирсон не была убита по его приказу после предательства, а сожжена на костре по обвинению в колдовстве.
  • Роберт не был главнокомандующим английских войск в Бретани, а только начальником штаба, общее командование осуществлял граф Нортхэмптон.
  • Роберт не был смертельно ранен во время осады Ванна, ему удалось захватить этот город, он погиб позднее, после отступления.

Могущественная графиня д"Артуа, теща французских королей Филиппа V Длинного и Карла IV Красивого была единственной женщиной в истории Франции, удостоенной звания пэра.
Была дочерью Роберта II Благородного, графа Артуа и Амиции де Куртене, сеньоры де Конш. Как со стороны матери, так и со стороны отца происходила из королевского рода Капетингов.

Жанна Моро в роли Маго Артуа
1 мая 1291 года Маго Артуа была выдана замуж за Оттона IV де Шалона, пфальцграфа Бургундии. В этом браке родилось четверо детей: Жанна Бургундская, Бланка Бургундская, Роберт Молодой (умер в 12 лет) и Алиса (умерла в младенчестве).
После гибели своего отца в битве при Куртре в 1302 году наследовала у него графство Артуа, что в последствии привело к длительной вражде Маго и ее племянника Роберта III Артуа (Робера Артуа), продлившейся до самой смерти первой. Существует версия, что завещание было подделано. Скандал из- за наследства Артуа, как и большая часть жизни самой графини хорошо отражается в цикле Мориса Дрюона "Проклятые короли". Впрочем, доподлинно известно, что немного времени после Филипп IV Красивый заключил договор с Оттоном IV о свадьбе своего сына Филиппа, графа Пуатье (впоследствии короля Филиппа V), с дочерью Оттона и Маго, Жанной. Этот договор был заключен при условии, что Жанна принесет в качестве приданного графство Бургундию. Таким образом, остальные дети Маго и Оттона IV лишались права на Бургундию. В качестве компенсации Филипп IV признал законным наследование Артуа графиней. С этим был не согласен племянник Маго: впоследствие он трижды вступал с ней в тяжбу из- за графства Артуа и все время проигрывал.
В истории графиня Маго осталась, как женщина амбициозная и жестокая. Есть версия, что именно она отравила короля Людовика X Сварливого, когда он отобрал у нее графство Артуа, дабы успокоить баронов, взбунтовавшихся в то время против графини, из- за того, что она злоупотребляла своей властью. В соответствии с романами Мориса Дрюона она сделала это с помощью любимого Людовиком дражже. Также есть право полагать, что не без помощи Маго Артуа отправился на тот свет король Иоанн I, сын Людовика X от Клеменции Венгерской, 5ти дней отроду. Этот младенец также является одной из неразрешимых загадок в мировой истории.* А на момент своего рождения он являлся препятствием для Филиппа V на его пути к трону.
Во время правления своего зятя Филиппа Маго Артуа была неуязвима: он усмирил баронов в графстве Артуа, оправдал Маго на суде по делу убийства королей,а ее право на графство Артуа было подтверждено повторно.
После смерти Филиппа V графине пришлось нелегко: сначала французский престол занял Карл IV Красивый, не любивший ее, после событий дела о Нельской башне**, а после его смерти трон Франции перешел к Филиппу VI Валуа, который водил дружбу с Робером Артуа. Над ней нависла угроза новой тяжбы. В 1329 году она прибыла в Париж, чтобы уяснить свое положение и внезапно скончалась. Скорее всего, Маго Артуа была отравлена по приказу своего племянника. Существует версия, что ее приказал отравить сам король. Однако, принимая во внимание, что графство Артуа было незамедлительно передано Жанне Бургундской, а затем (после ее смерти) ее старшей дочери от Филиппа V Длинного, в то время, как Робер Артуа попал в опалу и был вынужден бежать из Франции, смею предположить, что Филипп VI не был заинтересован отобрать у Маго Артуа графство, как и устранить ее.
В последствии в убийстве Маго Артуа и ее дочери Жанны обвинялась придворная дама первой- Беатриса д" Ирсон, которая якобы действовала в интересах Робера Артуа. Маго похоронена в аббатстве Мобюиссон, рядом со своей второй дочерью Бланкой.
*Существует подлинный кодекс Кола ди Риенцо, где описана вся история с отравлением Маго сына, но не королевы, а кормилицы (подменённый же король, согласно кодексу, воспитывался во Франции, затем в Италии под именем Бальони). Многие современные французские историки считают, что Бальони - и есть Иоанн Посмертный.
**Дело о Нельской башне- судебное разбирательство над невестками короля Филиппа IV Красивого- Маргаритой, Бланкой и Жанной Бургундскими. Жанна и Бланка Бургундские- дочери графини Маго Артуа и жены сыновей Филиппа IV- Филиппа и Карла. Маргарита Бургундская- дочь Роберта II герцога Бургундского и Агнессы Французской, дочери короля Людовика IX Святого. Была женой старшего сына Филиппа IV Людовика.
Женщины обвинялись в измене своим мужьям и автоматически Французской короне. При разбирательстве Жанна Бургундская обвинялась лишь в недоносительстве, т.к доказательств ее прелюбодеяния не нашлось. Маргарита и Бланка Бургундские были осуждены на пожизненное заключение в замок Шато Гайяр.

Особенностью исторических хроник является, пожалуй, то, что они весьма неравномерно распределяют своё внимание между персонажами своих историй - то есть героями настоящей истории человечества. Это, впрочем, вполне закономерно: если какой-то дворянин постоянно вращался в самом центре мировой политики, то о нём банально больше упоминаний, только и всего. Если же хоть таковой и происходил из древнейшего и знатнейшего рода, но большую часть жизнь скромно прожил в собственном владении, изредка выбираясь в столицы для участия в церемониях, как обязывало его положение, то и не стоит ожидать, что о таком персонаже отыщется много сведений.
Тем более если этот персонаж - женщина. Тому причиной гендерные разделения, характерные для средневековой Европы: если женщина есть некое приложение к мужу, то за-чем что-то писать о ней, если куда правильнее - в традициях канонического искусства той эпохи - рассказать о деяниях её мужа, отметив при этом разве что добродетели, которыми обладала жена. Если же она таковыми не обладала, что скорее всего - ибо они суть противоестественны - то наградить её ими, но не более того. Для андроцентричной общественной системы средневековой Европы такое положение дел было не только обычным, но и единственно справедливым, а потому длительным.
Женщины не участвовали в общественной и тем более политической жизни государства в том смысле, который мы сейчас можем вложить в это словосочетание. Хотя подчас их роль была даже значительней, чем то возможно в наши дни, ибо роль эта определялась не-формальным, интимным во всех смыслах этого слова, доступом женщин к своим мужьям - государственным мужам, управляющим королевствами, герцогствами и графствами. Впрочем, грозные женские образы, в некоторых смыслах ничуть не уступающие, а то и превосходящие мужские, не были редкостью. Примерами сильных правящих монархинь и владетельных княгинь испещрены страницы мировой истории.
Подчас же особо ранее не замечавшиеся дамы вдруг каким-то удивительным образом - уж не вступили ли они в сговор с самим сатаной? - поднимались на такие высоты, которых никогда не могли достигнуть многие сановитые мужи. Пример такого восхождения - графиня Маго, или Матильда, правившая графством Артуа и пфальцграфством Бургундией в конце тринадцатого и начале четырнадцатого веков. Эти земли известны нынешним французам и любителям всего французского под скучными именами департамента Па-де-Кале и региона Франш-Конте, то есть Вольного графства. Имя же благородной и владетельной дамы Маго по большей части ныне совсем неизвестно.
Это, впрочем, более чем закономерно, ибо исторических упоминаний о сей госпоже кране немного, да и взоров художников разных мастей она также не привлекала. Пожалуй, единственным творением искусства, где она ожила, хоть и в крайне неприглядном свете, является широко известный цикл романов Мориса Дрюона «Проклятые короли» , где оная графиня относится скорее к второстепенным, нежели главным персонажам. Она вводится в действие постольку, поскольку этого требует изображение жизни главного и любимого ге-роя самого автора - вечного соперника и заклятого врага этой святой женщины - подлого выродка благородной семьи, племянника Маго Робера.
Как же воскрешает знаменитый писатель в своих текстах эту женщину? Какой образ он создаёт для неё, чтобы показать нам могущественную правительницу богатейшей области во всей Франции? Выше мы вскользь отметили, что образ этот весьма непригляден, и потому в этом предисловии постараемся как можно убедительней обосновать столь резкое определение. Забегая вперёд, можно заметить, что практически каждое появление графини Маго в текстах господина Дрюона знаменуется потоком оскорблений этой святой женщины, похожий на обоснования претензий Филиппа Длинного на французскую корону. Вольная трактовка поступков героев в их сравнении и сумме напоминает здесь столь осуждаемый автором цикла закон салических франков.
Мы не будем голословно спорить с мнением уже покойного писателя, но представим здесь доскональную подборку описаний и сцен с участием Маго, сделанных оным мэтром. Итак, в первом романе цикла, в «Железном короле», имя артезианской графини упоминается пять раз, из которых сама Маго действует только в четырёх, а в одной сцене её имя просто упоминается. Впервые оно звучит из уст её племянника Робера в главе «Банк Толомеи», когда он говорит с означенным ломбардцем. Робер называет свою тётку дрянью и мошенницей, обвиняет её и корону в интригах и подлости, желает ей смерти в весьма грубых выражениях и строит планы мести через ни в чём не повинных дочерей Маго.
Так маститый писатель строит образ, закладывает первые камни этого здания. Из маленького диалога мы узнаём, что Маго - интриганка и мошенница, а Робер - якобы жертва её козней. При этом (пока мы просто отметим сей факт) Дрюон оставляет без внимания желание Робера погубить жизнь двух молодых женщин, между прочим - собственных двоюродных сестёр. Главное для писателя - с самого начала убедить читателей, что Маго - существо неприятное, отрицательный персонаж, что она виновница многих несчастий, поразивших французскую корону. Это послание всячески укрепляется далее, и тем более оно показательно, что чужое мнение предваряет явление самой героини.
Оно происходит лишь через семь глав, в восьмой главе той же второй части («Принцессы-прелюбодейки»). Эта глава так и называется – «Маго, графиня Бургундская»; Дрюон приводит её титул по мужу, Оттону IV. Он описывает свою героиню, не жалея мрачных красок: она получается у него мужеподобной тёткой с пробивающими усами, ярко накрашенными губами и самоуверенной улыбкой человека, не сомневающегося в своём прочном положении. Она изображается властолюбивой, знающей все науки управления землями и людьми, жёсткой и не терпящей пререканий. Дрюон даже сравнивает её с прожжённым крючкотвором, добавляя в её образ столь нелюбимый характер бюрократа.
Впрочем, эта глава ещё сохраняет попытки справедливого, по возможности беспристрастного взгляда на эту великую женщину. Закладывая фундамент будущей ненависти к святой графине, писатель всё же отмечает её справедливость (она не мучили народ понапрасну), заботу о дочерях, физическую и умственную силу, а главу завершает примиритель-ным жестом со стороны Маго и её одобряющим заявлением племяннику. Впрочем, отмечает Дрюон, недоверие, а точнее уверенность в том, что Робер ещё причинит ей беды, не покидало графиню даже в этот трогательный момент. Далее мэтр описывает, как Маго выбирала линию поведения своих дочерей, и здесь он снова начинает сгущать краски в художественной реконструкции этого малоизвестного образа.
Он отмечает желание Маго взвалить всю вину на неродную ей Маргариту Наваррскую, жену принца Людовика. Это можно понять как заботу графиню о дочерях, но также как и желание решить собственные проблемы любой ценой, даже за счёт других. Далее показано, как после осуждения дочерей все начинают сторониться Маго, за что она называет их про себя подлецами и трусами. Маго тяжело переживает этот процесс, он плохо сказывается на её богатырском здоровье, и из залы она выходит, опираясь на канцлера и его дочь. Эта глава - своеобразный переломный момент в образе графини.
Далее её положительные черты будут исчезать из текста, зато отрицательные станут особенно яркими, будто бы Маго - единственная, кто имела их, а все прочие были просто ангелами во плоти. В одиннадцатой главе - «На площади Мартрэ» - она плачет, как бы теряя все свои добрые черты, а уже в следующей («Ночной гонец») - она полна не только горя, но и ненависти – в первую очередь к Ногарэ, ведшему процесс её дочерей. Она прощается с ним «полным угрозы голосом», и фраза про божье милосердие как бы оттеняет, усиливает её злость и готовность защищаться и мстить. На этом читатель надолго прощается с артезианской графиней, потому что появится она теперь нескоро.
Следующее её появление происходит во втором романе цикла «Узницы Шато-Гайара», в четвёртой главе первой части («На заре царствования»). Глава называется «Да здравствует король»; она посвящена погребению Филиппа IV, и Маго лишь коротко упоминается там в числе прочей знати, среди которой она, по признанию Дрюона, занимает место всё же по праву, то есть законно. Она изображается суровой, побагровевшей от холода и беспокойной из-за присутствия Робера. Очевидно, её тяготит церемония, потому что именно она первой решает отправиться из храма в свой парижский отель.
Маго пока мало участвует в судьбе династии, поэтому её появления ещё реже нечастых упоминаний о ней: во втором романе таковых всего два, и из этих двух сцен графиня появляется лично лишь однажды. А в главе «Кто же правит Францией?» (четвёртая глава второй части «Волки перегрызлись») имя Маго упоминается лишь в связи с тем, что она, как и прочие потомки Святого Людовика, вывезла в свой замок частицу мощей легендарного короля. На этом участие её в событиях второго романа ограничивается; быть может, эти две столь удачные и столь изящные сцены нужны были лишь затем, чтобы вписать Маго д’Артуа в сюжет второй книги цикла, чтобы Маго не исчезла оттуда совсем, пусть и на время.
Зато в третьем романе цикла «Яд и корона» артезианская графиня перемещается в самый центр событий, что сильно увеличивает число её появлений (оно возрастает до восьми) и упоминаний (таковых аж шесть), итого имя Маго фигурирует в четырнадцати сценах. В третьей части цикла происходит окончательное утверждение за Матильдой образа интриганки, злодейки и мошенницы. Первое же появление графини в тексте (в главе «Приворотное зелье», седьмая глава первой части «Франция ждёт королеву») связано с подготовкой ею при участии придворной дамы Беатрисы д’Ирсон отравления ненавистного ей Ногарэ, ведшего процесс её дочерей, а до того - тамплиеров.
(Появлению этому предшествует упоминание её имени в сговоре, организуемом Робером во время простоя в грязевом походе - одноимённая шестая глава первой части.) Затем Маго притворяется больной и принимает в таком виде принца Филиппа, графа Пуатье. Она излагает ему свою программу действий: необходимо вызволить из Дурдана Жанну, восстановить их брачные отношения, защитить её - Маго - от притеснений со стороны баронов, возглавляемых Робером и т. д. Беатриса подаёт Филиппу приворотное зелье. В этой главе Маго описывается без лишних негативных черт, но и без акцента на том, что она заботится о дочери, о своей земле и тем самым о себе. Дрюон начинает формировать образ интриганки, притворщицы и предательницы короны.
Последнее развивается в виде затяжного конфликта между Маго и бездарным Людовиком Сварливым. Для начала графиня не является на бракосочетание короля (восьмая глава «Сельская свадьба»), сославшись на брожения в графстве. А далее в первой главе «Смутьяны» второй части «После Фландрии - графство Артуа» описываются козни Робера и противостояние им Маго с помощью хитрости, споров, посулов, притворства, крючкотворства. В дело уже введены королевские уполномоченные, которых графиня также старается обмануть и запутать. Дрюон ненавязчиво - пока - намекает, что она ставит интересы графства - то есть свои - выше интересов Франции - то есть короля.
Во второй главе «Графиня Пуатье» говорится о попытке вооружённого захвата Маго её баронами, а в третьей «Вторая королевская чета» Маго прямо называется жестокосердной. При этом через сцену с объятиями Жанны и Филиппа показывается её самолюбие и материнская (или эгоистическая) ревность. Отмечается, что Маго много ест (грех чревоугодия) и подчёркивается, что она управляет человеческими судьбами, почитая это само собой разумеющимся и совершенно естественным. Всё же пока ещё Дрюон отмечает и положительные стороны графини - возможно, по инерции. Он говорит, что она образованна и обладает одной из крупнейших частных библиотек, не скупясь на книги.
Между воссоединением семьи и тяжбой имеются два упоминания Маго. Первое относится к четвёртой главе «Дружба служанки», принадлежит Сварливому и заключается в том, что он называет Маго и её дочерей шлюхами, болезненно припоминая позор Нельской башни. Глава пятая вспоминает о графини лишь формально - там просто говорится о том, что усилиями всех сторон готовится договор между Маго и её вассалами. Таким образом, отмечается, что она способна договориться, если её права будут учтены и уважены - и это непременное условие сговорчивости чересчур самостоятельной графини.
В шестой главе «Тяжба» оно грубо попирается решением Сварливого, продиктованного его дядей Карлом Валуа, сторонником выродка Робера. Маго фактически лишается власти над своими вассалами, а те получают широкую автономию от графской бюрократии (бальи, прево и сенешалей). Это второй переломный момент в истории графини, в каком-то смысле – в ее образе; она проявляет упрямство и отвергает королевское решение. Робер в ответ разражается бранью, всячески оскорбляет тётку, которая отвечает ему лишь спокойной отповедью, а потом про себя желает ему с королём смерти.
Следующее появление временно опальной графини происходит в шестой главе «Беру графство Артуа под свою руку!» третьей части «Срок кометы», где сначала она вынужденно вспоминает якобы убийство Ногарэ, сожалея о том, что сообщника поймали. Её бароны бунтуют и в отсутствие Маго разоряют богатейшее графство Франции, но Дрюон, очевидно, полагает это совершенно нормальным явлением. Он приписывает Маго гневливость, мужские шаги, говорит, что в ярости она ругала всех подряд, а кого-то и била. С особенным цинизмом он подчёркивает, что Маго не любила лишь вынужденных бесед о злодеяниях, но сам замысел преступления и его воплощение её не страшили.
В четвёртой главе этой части («Комета») описывается сложный период в жизни Маго: волею короля она заточена в Париже, не желает идти на позорные уступки, а в это время свиньи-бароны под началом выродка Робера грабят её графство. Положение описывается самим автором так: «Таким образом, великое смятение царило на землях, прилегавших к Артуа, каждый по собственному желанию мог объявить себя сторонником графини или Робера; любое слово увещевания отскакивало, как горох, от баронских кирас и производило столь же малое действие». Важно отметить, что у графини также были сторонники - горожане и городская знать, видевшая в ней реальную опору.
Бессмысленная и незаконная позиция Людовика Сварливого закономерно приводят к полному разрыву между ним и Маго. Дрюон для пущего эффекта охотно берёт неподтверждённую версию об отравлении графиней короля и чернит её образ. В седьмой главе «В отсутствии короля» он, хоть и отмечая мужество Маго, грызшей драже несмотря на боль от сломанного зуба, всё же показывает её законченной предательницей и бессовестным чело-веком. Обманывая наивную дуру Клеменцию, она хладнокровно вбрасывает в кубок отрав-ленное драже – любимое лакомство Сварливого. Более того, для максимального эффекта заботы и доброго визита она использует собственную дочь.
В главе девятой «Траур над Венсенном» Маго в притворном, но весьма правдоподобном изумлении и скорби стоит у одра умирающего Людовика и прощает его за все его прегрешения перед ней. А уже в одиннадцатой главе «Кто будет регентом» на правах пэра активно продвигает кандидатуру Филиппа, супруга своей старшей дочери Жанны. Её поддерживают граф д’Эвре и коннетабль Франции Гоше де Шатийон. Таким образом, Маго изображается хладнокровной и расчётливой убийцей, опытной интриганкой. Теперь этот образ будет присутствовать ещё долго, и до следующего появления всего ничего.
Маго появляется уже в самом начале четвёртого романа цикла «Негоже лилиям прясть», в первой части «Филипп Запри Ворота», в первой главе «Белая королева». Реализуется уже излюбленный Дрюоном приём - предварять появление неприятного ему персонажа отрицательным о нём упоминанием. Карл Валуа беседует с королевой Клеменцией и обвиняет в смерти её мужа многих людей, в том числе и графиню Маго. Далее следует формальное упоминание о ней в третьей главе «Осушим слёзы наши», где говорится, что графиня вместе с д’Эвре и коннетаблем пытается обуздать притязания на регентство Карла Валуа. Противостояние этих двух фигур - Маго и Валуа - уже очевидно.
В седьмой главе «Дворцовые ворота» Маго наконец появляется сама, но никаких описаний не следует – она просто присутствует на признании знатью регентом Филиппа. В следующей главе «Первые визиты графа Пуатье» образ графини обогащается новыми чертами, которые можно трактовать по-разному, в зависимости от отношения к этой фигуре. Писатель говорит, что Маго обладала чисто мужским умом, чисто мужским самолюбием и пеклась о престиже своего рода. С одной стороны это хорошо, но с другой даёт формальное основание обвинить святую женщину в гордыне, высокомерии и т. д. и при желании возвести на неё целый редут напраслины и ложных обвинений.
Что, собственно, Дрюон и делает далее. Уже в той же восьмой главе он отмечает желание Маго, чтобы Клеменция не сумела выносить своего ребёнка до срока, и тот не выжил. Это, впрочем, будет на руку и Филиппу, что тот и понимает. Эта мысль зарождается в сознании обоих, но до поры до времени не реализуется. В девятой главе «Дитя, родившееся в пятницу» Маго рисуется как человек, готовый на всё ради своего клочка земли: она ожесточённо спорит с Филиппом о престольных актах, пытаясь выбить наилучшие для себя условия, пренебрегая при этом интересами королевства в целом. В главе подчёркивается также и её показательная набожность (сцена с ладанкой на груди).
В главе одиннадцатой «Ассамблея трёх династий» упоминается, что врачи графини участвовали в наблюдении королевы Клеменции. В следующей главе «Жених и невеста играют в кошки-мышки» Маго подписывает акт о признании Филиппа регентом Франции. Первая глава «Граф Робер» второй части «Графство Артуа и конклав» снова начинается с нелестного упоминания о Маго: племянник называет её прощелыгой, свиньёй и шлюхой, комментируя так разграбление и разрушение её замков и спорного графства. Ниже мы непременно приведём описание этих действий, дабы показать всю широту души любимого героя писателя, ради которого он клевещет на святую женщину.
А пока процитируем Дрюона, когда он устами Филиппа Длинного описывает своё видение образа графини: «Наша мадам Маго натура властная и считает, что любой человек рождён на свет божий с единственной целью служить ей, отдавать ей всё до последнего лиарда и до последней капли пота». Таким образом, писатель утверждает, что Матильда Бургундская жадная, эгоистичная и обладает неуёмной жаждой власти. Вероятно, поэтому - в представлении автора - она возмущается подлыми действиями Филиппа, посланцы которого, следуя его указаниям, вступили в сговор с вассалами Маго – тупыми скотами, умевшими только жрать, грабить, убивать и насиловать.
Филипп полагает - спасибо Дрюону! – что с такими выродками можно о чём-то договориться, а с графиней Маго - нет. Тогда она признаётся в убийстве Людовика, что делает регента невольным соучастником. Писатель нарочно показывает, как она шантажирует этим признанием регента и говорит о том, что рискует спасением души. Он изображает графиню совершенно бессовестным человеком, не имеющим ничего святого и готовым ради выгоды, ради достижения своей цели на любые гнусности и прегрешения. Показательность её набожности, скорее всего, означает отсутствие такой в душе. Таким образом, образ без-нравственной Маго, идущей по трупам ради клочка земли, завершается.
Далее следует только развитие этого образа, обогащение его новыми примерами и авторскими комментариями. Неприятие автором этого образа только усиливается. В четвёртой главе «Коль скоро нас вынуждают воевать…» Робер прямо угрожает Маго, клевещет на неё, и Филипп в порядке оправдания дамы делает её крёстной сына королевы Клеменции. В пятой главе «Войско регента берёт пленного» Маго соглашается на перемирие с Робером, но появляются свидетельства того, что она покупала яд. Расцвет авторского неприятия образа этой женщины приходится на следующую главу.
Третья часть «Траур и коронование» открывается главой «Да свершится воля божия!», в которой Маго злится из-за того, что Клеменция всё же родила, и родила мальчика. Дрюон отмечает, что она убедила себя, будто действует в интересах всей Франции, а не в своих личных. Она замышляет вместе с Беатрисой убийство новорождённого, а нежеланием совершить это на крестинах подчёркивается её суеверностью. Многие сановники не доверяют Маго; она намёками обсуждает с Филиппом смерть младенца – якобы по естественным причинам, на что говорит - на всё воля божия. Маго так до конца и не понимает слова короля, но план убийства у неё уже готов.
«Эта женщина, знатнейшая из знатных, богачиха, тиранка, по самой своей натуре была закоренелой преступницей. Всякий раз, когда ей требовалось склонить чашу весов на свою сторону, она прибегала к излюбленному оружию - к убийству; ей нравилось вынашивать планы преступления, она жила воспоминаниями о них, в них черпала она свои радости, загораясь при мысли о мучениях жертвы, упиваясь своей изворотливостью и наслаждаясь тайными своими победами. И если одно убийство не оправдывало ее надежд, она горько сетовала на несправедливость судьбы, жалела себя чуть не до слез и сразу же переходила к новым проектам, искала и находила новую жертву - того, кто стоял у нее на пути и должен был поплатиться за это своей головой».
Так Дрюон отзывается о мудрой графине, изображая её какой-то психопаткой, одержимой манией убийства, садисткой, что в корне противоречит первой её характеристике, данной им в главе «Маго, графиня Бургундская» в первом романе. Дальше противоречие только нарастает. В третьей главе «Хитроумный Бувилль» совершенно не доверяет Маго и не пускает её к королеве. В четвёртой «Перед вами король, мессиры» эта особенно сейчас огромная и страшная внушительная великанша убивает младенца и начинает крик с целью отвлечь от себя подозрения. Это ей не удаётся совершить до конца, потому что в пятой главе «Ломбардец в усыпальнице Сен-Дени» Бувилль боится, что Маго отравит его с женой, если откроется правда о подмене младенца.
В шестой главе «Безжалостно разбитые мечты» писатель отмечает, что Бувилль обви-нял Маго, и обвинял её справедливо. В главе восьмой «Отъезды» впечатление от живописаний зверств Маго усиливается пересказом их Робером мессиру Толомеи и Гуччо Бальони. Десятая глава «Реймсские колокола» изображает триумф Маго, но даже тут Дрюон влагает в уста нелюбимой героини пожелание сдохнуть в адрес герцогине Агнессе Бургундской. та-ким образом, в четвёртом романе цикла Маго появляется в восьми сценах, а упоминается ещё в одиннадцати. Всего это имя звучит в девятнадцати главах, оно равномерно распределено по тексту романа, что создаёт эффект постоянного присутствия обозначаемого им персонажа – в этом романе Маго уже никуда не исчезает.
В пятом романе цикла «Французская волчица» появления и упоминания Маго столь же часты - её противостояние с Робером медленно идёт к развязке, поэтому персонажи эти фигурируют всё чаще. В первой главе «Новый клиент мессира Толомеи» первой части «От Темзы до Гаронны» на вопрос банкира Робер отвечает, что пусть Маго стареет, и тогда он её свалит - упоминание формально и негативно. Далее графиня исчезает из сюжета до второй части «Любовь Изабеллы», где появляется в главе первой «Трапеза папы Иоанна». Бувилль рассказывает папе, что она была оправдана советом пэров, за неё вступился король, и она опровергла все обвинения - разумеется, обоснованные.
В следующей главе «Грехи Бувилля замолит папа» имя Маго упоминается вскользь, но и этого достаточно, чтобы назвать её преступницей, лицемеркой и определить смерть её семнадцатилетнего сына Робера как божью кару. Отмечается также, что все пэры и высшие сановники под присягой признали невиновность Маго. В третьей главе «Дорога в Париж» Робер оскорбляет перед Изабеллой Маго и её дочерей, а саму графиню опять называет шлюхой. В седьмой главе «Любой умирающий государь» Маго описывается как грузная, грозная и гигантская. Её появление у одра Карла Валуа вызывает замешательство, она бросает на Изабеллу взгляд, полный застарелой ненависти.
Дрюон пишет, что «все знали, но не смели сказать вслух, что она убила мужа одной [королевы – Клеменции, то есть Сварливого], чтобы дать возможность царствовать другой [своей старшей дочери Жанне]». Таким образом, автор придает своему мнению всеобщность, выдавая его за всем известный, но не установленный законно факт. Автор намеренно опускается до сплетен. В третьей главе «Королева Тампля» третьей части «Похищенный король» Маго (упоминание формально) стоит среди прочей знати, о которой Гуччо Бальони рассказывает своему - как все думают - сыну Джанино.
В главе четвёртой «Совет в Шаали» Маго уже постарела и сильно сдала, отчего, по утверждению автора, производила ещё более грозное впечатление. Незадолго до этого она потеряла младшую дочь - Бланка умерла в тридцать лет от болезней и истощения. Дрюон не преминул заметить, что «Маго сумела воспользоваться даже своим горем», чтобы восстановить доверительные отношения с Карлом Красивым. Она по-прежнему великанша, усатая, с широкими плечами и бёдрами, большой грудью, жирными руками - «настоящая глыба», но уже седая. По договору 1318 года она с подчёркнутой вежливостью обращается к Роберу. Она явилась на совет, чтобы отомстить за дочерей Изабелле.
Несколько месяцев назад она написала Эдуарду, что Изабелла изменила ему с государственным преступником Мортимером, и теперь король Англии требует жену для расправы. Дрюон описывает подтасовывание фактов с целью максимального очернения Изабеллы, она говорит о незажившей кровоточащей ране в груди из-за смерти Бланки. Писатель изображает здесь мстительную и злопамятную женщину. Играя и манипулируя Карлом Красивом, она добивается своей цели и более в пятом романе не фигурирует. Всего в этой части цикла она появляется в двух сценах, а упоминается в пяти, итого её имя равномерно распределено и фигурирует в тексте «Французской волчицы» семь раз.
Шестой роман цикла «Лилия и лев» подводит итоги многолетнего противостояния двух Артуа, и поэтому Маго появляется здесь очень часто. По заведённой писателем традиции сначала - во второй главе «Труды ради короны» первой части «Новые короли» Робер называет в беседе с Филиппом VI Подкидышем Маго разбойницей и отравительницей, а также строит планы получения Артуа через суд или наследование. В третьей главе «Совет у ложа мертвеца» Маго продолжает интриговать, несмотря на старость, слабость, грузность, шум в ушах и палку при ходьбе. Она продолжает сдавать.
В четвёртой главе «Король-подкидыш» Маго теряет свои позиции, а Робер приобретает вес и влияние. Со смертью её канцлера Тьерри д’Ирсона она становится одинокой, а Робер думает подначивать вассалов Артуа во время фламандской кампании и начинает подделывать документы. В пятой главе «Гигант перед зеркалами» Робер намеревается возобновить тяжбу с Маго, которая является на очередную церемонию багроволицей из-за возрастных нарушений кровоснабжения, но по-прежнему уверенной в себе. Робер называет её про себя «воровкой, лгуньей, отравительницей королей, обыкновенной преступницей, что выкрадывает бумаги … из королевских архивов».
В главе шестой «Вассальная присяга и клятвопреступление» Робер перед королём за-являет, что Маго «незаконно, хитростью и предательством захватила титулы и владения графства Артуа». Он в который раз называет эту великаншу-воительницу шлюхой и толкает её на принесение ложной клятвы. В этой сцене Дрюон фактографически обосновывает причастность Маго к уничтожению документов по наследованию Артуа. В первой главе «Свидетели» второй части «Игры дьявола» Маго упоминается в связи с производством расследования и опросом свидетелей по делу об Артуа.
Во второй главе «Расследование ведёт сам истец» Маго упоминается формально в связи с изучением протоколов и сведениями об её сговоре с герцогом Эдом Бургундским. В третьей главе «Подлог» говорится, что «все семейные документы хранились в архивах графства Артуа под неусыпном оком писцов графини Маго». В главе четвёртой «В Рейи собирают гостей» Робер притворно удивляется, что тётка его, оказывается, отказалась от прав на Артуа. Он представляет подложный документ и сам обвиняет Маго в подлоге. Но при этом в понимании писателя он всё равно остаётся положительным персонажем, а Маго - законченной преступницей без совести и какого-либо страха.
Пятая глава «Маго и Беатриса» изображает графиню в бешенстве. Она обвиняет своих людей в подлости, предательстве, кражах. «Жирная великанша» Маго постарела, у неё седая щетина, от волнения проступают красные пятна на шее и груди. Характер её совсем испортился, как и желудок - от обжорства и огромных порций мясных блюд, усилилась подозрительность. Писатель старательно рисует максимально неприятный образ, отталкивающий как внешне, так и внутренне. В следующей главе «Беатриса и Робер» слуга последнего Лормэ формально упоминает Маго, как и Беатриса в главе седьмой «Дом Бонфий».
В восьмой главе «Возвращение в Мобюиссон» Робер боится, что Маго раскроет его подделки и намёками предлагает Беатрисе в крайнем случае убить графиню. Стремясь обелить этого выродка, Дрюон подчёркивает, что он стремился попытаться вначале решить дело миром, через короля и всячески старался избежать убийства. В той же главе Жанна, дочь графини, думает о матери, что та властная, уважаемая и подчиняющая себе людей. Вспоминая прошлое, Маго про себя называет Робера негодяем, мошенником и вонючей сволочью. В беседе с королём держит себя упрямой и гордой.
Далее близится развязка многолетнего противостояния, в которой Морис Дрюон описывает графиню как абсолютную злодейку без малейшей частицы добра. В главе девятой «Плата за злодеяние» она объята смертельным страхом, но остаётся гневливой и вскидчивой, по-прежнему ругает лекарей и думает о наследовании Артуа. Писатель прямо заявляет: ничто не выбило из неё раскаяния или сочувствия. Он с особым вниманием подчёркивает, что даже умирая, она умудрилась - пусть и невольно - обречь на медленную смерть в каменном мешке монаха, её исповедавшего, которому она призналась в убийстве двух королей. Автор, видимо, хочет сказать, что её злоба уже действовала сама по себе, не нуждаясь в указаниях, потому что она была сродни дыханию или сердцебиению.
Когда Беатриса призналась ей в отравлении, «умирающая подняла на Беатрису взгляд, полный недоверия, тут же сменившегося яростной ненавистью, и хотя Маго уже покидала жизнь, последним желанием её было убить». «Когда ее дочь прибыла из Пуасси, Маго, хотя члены уже не повиновались ей, с трудом вытянула негнущийся, уже холодеющий палец и указала на Беатрису; губы ее шевельнулись, но ни звука не слетело с них, и в этом послед-нем порыве ненависти она отдала богу душу». И, наконец, каскад подобных чудовищных утверждений писатель завершает категоричным выводом: «Эта душа не нуждалась в искуплении». Дрюон лишает Маго любых положительных черт.
Но и этого ему кажется мало. После двух формальных упоминаний в четвёртой («Дур-ной день») и восьмой («Честь пэра, честь короля») главах третьей части «Одно падение за другим», а также первой главы «Изгой» четвёртой части «Зачинщик войны», где Робер сваливает всю вину на Маго и других лиц, следует последний удар - Дрюон проходится по па-мяти несчастной графини. Ему мало клеветать на неё, пока она жива, ему мало изображать её воплощением абсолютного зла. Нет, он хочет изгадить даже память об усопшей. Во второй главе «Ночь в Капитолии» эпилога «Иоанн I Неизвестный» он влагает Джанино мысль: «Ох, видно эта графиня Маго была настоящая преступница».
В шестом романе цикла Маго появляется четыре раза, кроме того, упоминается она ещё в четырнадцати сценах. Всего, таким образом, имя это появляется в восемнадцати главах. За все шесть романов (в седьмом - «Когда король теряет Францию» - уже другие персонажи) она появляется и действует сама в двадцати семи эпизодах, а упоминается в тридцати одном. Всего её имя фигурирует в цикле пятьдесят восемь раз, причём от начала цикла к его концу наблюдается некоторое изменение соотношений появлений и упоминаний. В начале превалирую первые (4 к 1 в первом романе, 1 к 1 во втором, 8 к 6 в третьем), а затем - наоборот: 8 к 11 в четвёртом, 2 к 5 в пятом и 4 к 14 в шестом.
Это позволяет сделать следующие выводы. В начале романе Маго ещё не изображена как законченная злодейка, а в конце она лишается всех положительных черт, даже справедливости, которую оставил ей Дрюон в первом её появлении. Таким образом, негативные её черты лучше всего и обильно проявляются… - со слов третьих лиц, в первую очередь – её ненавистного племянника Робера. Иными словами, пока Маго была обычной женщиной, с плюсами и минусами, как и все люди, она появлялась чаще, чем о ней упоминали. Когда же она стала вдруг конечной злодейкой, упоминать о ней стало удобнее, чем описывать все эти так называемые злодейства, якобы ею совершенные.
Подытоживая экспликацию сцен и описаний, можно очертить образ графини Маго, воссозданный в цикле романов Мориса Дрюона «Проклятые короли» как крайне однобокий, во многом нелогичный и явно несправедливый ни к ней, ни в целом к сообществу персонажей, если рассматривать их в сравнении. Абсолютизация негативных черт личности Маго лишает этот образ естественности, так как с приписываемой ей жадностью и жесткостью она не могла эффективно управлять двумя графствами и не мучить людей понапрасну, как отмечает вначале сам автор. Кроме того, если бы она была столь жесткой, едва ли она получила бы поддержку городских верхов графства.
Можно добавить также, что Маго заботится о своих детях, ведя себя куда лучше, чем тот же Робер, бросающих их на растерзание Филиппа Подкидыша и сбегая во враждебное королевство. Но Дрюон опорочивает даже материнские чувства, говоря устами Жанны, что великанша подчиняла себе дочь. Он лишает этот образ даже родительской заботы, превращая его в механизм по защите прав на графство ради самого этого графства. Это приводит к бессмыслице, получается, что Маго стремится оставить Артуа себе исключительно ради принципа и денег, однако её участие в судьбах осуждённых дочерей заставляет всё же думать иначе. Допустим даже, что вызволение Жанны было политически мотивировано, но ведь перевод Бланки в монастырь не мог иметь властного подтекста.
Кроме того, Дрюон противоречит сам себе в создании этого образа. Представляется, что в процессе работы над циклом он пересматривал свои позиции и менял, исходя из этого, образы. В пользу такой мысли говорит то, что Маго вначале не представлена как злодейка - такое её позиционирование начинается примерно с середины цикла, а до этого она просто обычная дворянка, вынужденно интригующая. Негативные моменты заложены сразу же, но их недвусмысленное развитие происходит во второй половине цикла, когда Маго называется автором убийцей, тиранкой, преступницей до мозга костей и т. п. Поскольку ровно в таких же выражениях о ней отзывается Робер, можно предположить некое слияние отношения автора и отношения одного персонажа к другому.
Дрюон создаёт некий образ, для которого он не находит ни одного доброго слова, и это в особенности поражает сознание. Бесконечно огорчает и оскорбляет то, что писатель оправдывает любых злодеев, тупиц, дур, скотов, но твёрдо стоит на том, что Маго Бургундская не нуждается в прощении и искуплении. Политический идиот Карл Валуа, мечтающий воевать с другими феодалами и чеканить собственную монету, на пороге смерти вдруг становится у писателя удивительно мудрым в том смысле, что понимает всю тщету своих поисков трона, политических игр и т. д. Он уходит в мир иной по всем канонам католичества, испросив прощения у своих врагов и совершив все приготовления.
Безумный Людовик Сварливый вызывает у писателя жалость, как вызывает её и обезумевшая блаженная Клеменция, не понимавшая, откуда берутся деньги и потому швырявшая их направо и налево из государственной казны, и без того вечно пустой. Но, конечно, самую большую скорбь вызывает у него кончина Робера. В конце цикла беспринципный выродок, готовый громить собственное - как он считает - графство и обрекать тысячи людей на смерть от меча или голода, вдруг становится заботливым мужем, прозорливым отцом, мудрым пэром. И автора даже не смущает откровенная попытка обмануть короля и всё королевство, предательство собственной страны, развязывание двух войн – Аквитанской и Столетней, оставление детей и жены во враждебной Франции.
Господин Дрюон настолько проникается бандитским обаянием мнимообманутого по-донка, что с лёгкостью прощает ему невинных людей, погибших при взрывах в Аквитании, сотни тысяч умерших во время Столетней войны, бесчинства в Артуа, которые сам автор и описывает подробно: «Расхитили библиотеку, насчитывавшую дюжины томов, украли шахматы из яшмы и халцедона. А платья, пеньюары, белье графини Маго мелкопоместные дворянчики торжественно преподнесли в дар своим возлюбленным и ждали ночи, когда их горячо отблагодарят за великодушный дар. Даже из кухни унесли все запасы перца, имбиря, шафрана и корицы… // Под ногами хрустели осколки посуды, шелестели обрывки парчи; повсюду валялись балдахины, поломанная мебель, сорванные гобелены».
И более того: «Робер отрядил своего Лорме, которого не брал хмель, с надежным эс-кортом в город - пускай обшарят все дома и доставят сюда девушек, чтобы бароны могли позабавиться. В поисках требуемого товара Лорме со стражниками не особенно церемонились и стаскивали с постелей всех женщин подряд - будь то невинная девица или же честная мать семейства. И вскоре Лорме пригнал к замку ревущую от страха толпу женщин в одних ночных рубашках. В разгромленных покоях графини Маго начался безудержный шабаш. Визг женщин лишь еще больше распалял высокородных рыцарей, которые бросались в атаку на свои жертвы, словно перед ними было воинство неверных…».
И наконец: «В графстве Артуа … Робер распоясался, как на вражеской территории, и вел опасную, дикую, лихорадочную жизнь, что вполне отвечало его вкусам. Он наслаждался тем, что при его приближении все трепещет, но не замечал, что сеет вокруг себя ненависть. Слишком много повешенных на первом попавшемся суку, слишком много обезглавленных и зарытых живьем в землю под радостное ржанье его приспешников, слишком много испорченных девушек, на чьей нежной коже сохранились царапины от медных кольчуг, слишком много пожаров отмечало его победоносный путь. Матери, желая утихомирить расхныкавшееся дитя, грозили позвать его светлость Робера; но как только он появлялся поблизости, они хватали своих ребятишек и бежали прятаться в соседний лес».
И этот образ вызывает у автора больше симпатии и сочувствия, чем образ одинокой старой женщины, которая вынуждена заботиться о себе и о своих детях, потому что больше некому это сделать, кроме неё. Стареющая и теряющая здоровье Маго, причастность которой к двум убийствам королей - ничем не доказанный миф, легенда, которых полна история, становится злодейкой. А она, между прочим, стремилась править мирно, платила королю налоги, жертвовала на бедность и на храмы, поддерживала искусства и науки в своём графстве, не развязывала войн и не убивала людей сотнями из пьяной прихоти, не строила козни первой и заботилась о графстве и детях. Даже если она и убила двух королей, что -повторимся, не доказано, и даже более того, опровергнуто советом пэров - эти две жертвы
не видны на фоне кровавых и многочисленных бесчинств выродка Робера.
Меня глубоко оскорбляет такое отношение великого писателя к воссоздаваемым им
образам, такая несправедливость, с которой он готов обвинять старую больную одинокую женщину, из последних сил пытающуюся защитить себя и своих детей, во всех смертных грехах. Он приписывает ей обжорство и некрасивую, жирную фигуру, он делает всё, чтобы в глазах читателей она выглядела как можно хуже. Стоит ли удивляться, почему в тематических сообществах, созданных в социальных сетях, Маго Бургундская одна из наименее популярных персонажей его романов. Подавляющее большинство читателей слепо поверили бессовестным наветам нечестного писателя и согласились с тем, что эта несчастная женщина, в одиночку отбивавшаяся от стаи скотов-вассалов, - конченая преступница.
Но я заявляю, что даже если весь мир согласится с этим и назовёт Маго Бургундскую убийцей, мошенницей и другими бранными словами, - Я никогда не соглашусь с этим и не поверю в то, что она причинила зла больше, чем её сволочной племянник. Я никогда не по-верю в то, что он повинна в большем количестве смертей, чем этот убийца и государственный изменник. Я никогда не соглашусь с тем, что Маго Бургундская обворовала Робера, нет! - напротив, он сам раз за разом обворовывал себя, когда грабил и разорял города и замки Артуа! Она мудро правила двумя феодами, умножая их состояние, и уже тогда Артуа было богатейшим владением Франции. Даже если она и уничтожила документы, она сделала это во благо графства, ибо Робер разорил бы его.
Робер и многочисленные его приспешники - тупые, ограниченные скоты, ратующие за уродские обычаи Святого Людовика, дававшие им права грабить, насиловать, мучить, убивать и проводить время в жратве и пьянстве. Маго Бургундская, графиня Артуа - мудрая правительница, под властью которой земли жили в мире и процветании. Я не побоюсь сказать, что она мыслила, во многом опережая своё время. Это следует хотя бы из того, что она стала пэром, получила титул, сам название которого так перекликается с французским словом «отец». Она, женщина, в тёмные время средневековья, когда женщин едва считали за людей, стала отцом королевства! Она не скупилась на книги, она была готова - я нисколько в этом не сомневаюсь! - так же эффективно управлять графствами при любом социальном устройстве, располагавшем к миру.
Мой роман - попытка представить эту женщину такой, какой она скорее всего была, честной и умной, справедливой и рачительной, заботливой и отнюдь не жестокосердной. Если она и приобрела жёсткость и грубость, то лишь оттого, что некому было защитить её от полчищ её врагов под началом подлого племянника. Господин Дрюон с высоты своего писательского пьедестала высокомерно осудил её, лишив даже права на раскаяние, но я оправдаю великую женщину, бургундскую и артезианскую графиню Маго! И если уж Людовик Десятый, сжигавший сотнями евреев и других иноверцев, вдруг стал с подачи Филиппа Красивого святым, то и оправданную в двух убийствах Маго можно с чистой совестью назвать святою. И для меня эта великая женщина - истинно святая, ибо не жесткой убийцей, а прозорливой правительницей и доброй матерью была Святая Маго.

Посреди ночи из ворот замка Мобюиссон выехали два всадника: один был Робер Артуа, а второй – его верный, его неразлучный Лорме, не то слуга, не то оруженосец, неизменный его спутник, его поверенный и надежный исполнитель всех замыслов своего господина.

С того самого дня, как Робер Артуа отличил его от всех прочих крестьян в поместье Конш и приблизил к своей особе, Лорме, как говорится, ни на шаг не отходил от хозяина. Было даже забавно смотреть, как этот низенький, коренастый, уже полуседой человечек хлопотал вокруг молодого великана, пекся о нем, как нянька, следовал за ним по пятам, старался уберечь от опасности. Коварство его было столь же велико и столь же полезно для Робера, как и его поистине безграничная преданность. Это он в ту роковую ночь, когда братья д"Онэ попались в ловушку, доставил их под видом лодочника к Нельской башне.

Занималась заря, когда наши всадники достигли ворот Парижа. Они пустили шагом своих лошадей, от которых уже валил пар. Лорме то и дело громко зевал. Хотя Лорме стукнуло все пятьдесят, он не хуже любого молодого конюшего переносил самые длительные переезды, но не переносил раннего вставания – не выспавшись, он впадал в мрачность.

На Гревской площади, как и обычно, уже толпился народ: каждое утро здесь собирался простой люд в надежде получить работу. В толпе сновали десятники, руководившие королевскими стройками, владельцы речных судов: они вербовали подмастерьев, грузчиков и рассыльных. Робер Артуа пересек площадь и въехал в улицу Моконсей, где проживала его тетушка Маго Артуа, графиня Бургундская.

– Видишь ли, Лорме, – пояснил великан, – я хочу, чтобы эта разжиревшая сука от меня первого узнала о своем несчастье. Вот и наступило лучшее утро в моей жизни, большего удовольствия я еще никогда не получал. Даже самое хорошенькое личико молодой, страстно влюбленной красотки не доставит мне такого наслаждения, как та богомерзкая рожа, которую непременно скорчит моя тетушка, когда услышит рассказ о том, что произошло в Мобюиссоне. Пусть едет в Понтуаз, пусть своими руками готовит себе гибель, пусть ревет перед королем, пусть сдохнет от досады.

Лорме сладко зевнул.

– Сдохнет, ваша светлость, сдохнет, – пообещал он, – будьте покойны, вы уж постараетесь, чтобы сдохла.

Они подъехали к роскошному особняку, принадлежащему графам Артуа.

– И подумать только, что мой дед выстроил эти хоромы, и подумать только, что мне полагалось бы здесь жить! – продолжал Робер.

– Будете жить, ваша светлость, будете.

– А тебя я произведу в привратники и назначу тебе жалованье сто ливров в год.

– Спасибо, ваша светлость, спасибо, – ответил Лорме таким тоном, будто уже стоял в богатой ливрее, исполняя свои обязанности, и будто сто золотых уже лежали у него в кармане.

Робер Артуа соскочил со своего першерона, бросил поводья Лорме и, схватив деревянный молоток, принялся стучать в дверь, которая затрещала под градом ударов.

Грохот потряс весь дом сверху донизу. Створка двери приоткрылась, и на пороге показался страж достаточно крепкого телосложения и с внушительной дубинкой в руках, одного удара которой было достаточно, чтобы уложить на месте быка. Сон мигом соскочил с него.

– Кто таков? – спросил он, возмущенный нахальством гостя.

Робер Артуа, не отвечая, оттолкнул слугу и вошел в дом. В коридорах и на лестнице царило оживление; с десяток слуг и служанок убирали барские покои, мыли полы, вытирали пыль. При виде незваного гостя у многих вытянулись лица. Но Робер, не обращая ни на кого внимания, расталкивая челядь своей тетушки, поднялся во второй этаж, где были расположены покои графини Маго, и так зычно крикнул «эй», что целый табун лошадей взвился бы от страха на дыбы.

На крик выскочил перепуганный слуга, держа в руке ведро.

– Где тетушка, Пикар? Мне необходимо немедленно видеть тетушку.

Пикар, малый с приплюснутым черепом, покрытым реденькими волосами, поставил на пол ведро и ответил:

– Они завтракают, ваша светлость!

– Пусть завтракает! Мне-то что за дело! Предупреди ее о моем приезде, да поживее!

Поспешно придав своей физиономии удрученное и испуганное выражение и скорбно скривив рот, Робер Артуа последовал за слугой в опочивальню графини Маго; под его тяжестью дрожали половицы.

Графиня Маго Артуа, правительница Бургундии, носившая титул пэра Франции, была могучая дама лет сорока, ширококостная, с массивной фигурой и крутыми бедрами. Ее некогда прекрасное лицо, превратившееся теперь в бесформенную, заплывшую жиром маску, сияло спокойной и горделивой уверенностью. Лоб у нее был высокий, выпуклый, волосы темные, почти без седины, над верхней губой чернели заметные усики, подбородок был слишком тяжелый, а губы слишком яркие.

Все в этой женщине: черты лица, руки, ноги, равно как вспышки гнева, страсть к стяжательству, любовь к власти – было непомерно огромно. С энергией опытного военачальника и упорством прожженного крючкотвора она переезжала из Артуа в Бургундию, посещала свой двор в Аррасе, а затем свой двор в Доле, зорко следила за управлением двух своих графств, требовала полного повиновения от своих вассалов, не мучила людей понапрасну, но, обнаружив врага, разила его беспощадно.

Двенадцать лет борьбы с собственным племянником позволили ей достаточно хорошо изучить его повадки. Всякий раз, когда возникали какие-нибудь затруднения, всякий раз, когда подымали голову вассалы графства Артуа, всякий раз, когда в каком-нибудь городе выражалось недовольство по поводу налогов, она знала, что тут надо искать руку Робера.

«Это же настоящий волк, жестокий и вероломный, – говорила она, когда речь заходила о ее племяннике. – Но, слава богу, у меня голова покрепче, и рано или поздно его погубят собственные козни».

Тетушка и племянник годами не разговаривали и встречались лишь на королевских приемах.

Сейчас она сидела перед маленьким столиком, придвинутым вплотную к постели, и, аккуратно отрезая кусок за куском, лакомилась заячьим паштетом, которым обычно начинался ее утренний завтрак.

Подобно тому как племянник старался придать себе расстроенный и взволнованный вид, так и тетушка при виде его сделала спокойную и равнодушную мину.

– Вы, племянничек, как видно, подымаетесь до зари! – произнесла она обычным голосом, стараясь скрыть свое удивление. – И ворвались ко мне как буря! Что заставило вас так спешить?

– Тетушка, тетушка, – завопил Робер, – все пропало!

Графиня Маго все так же спокойно и неторопливо отхлебнула из кубка глоток арбуазского вина ярко-рубинового цвета, которое выделывалось в ее поместьях и которое она предпочитала к утреннему завтраку всем прочим напиткам, ибо, по ее словам, оно давало бодрость на целый день.

– Что у вас такое пропало, Робер? Проиграли еще одну тяжбу? – осведомилась она.

– Тетушка, клянусь вам, сейчас не время язвить друг друга. Несчастье, обрушившееся на нашу семью, слишком велико, теперь уж не до шуток.

– Что же произошло? Какое несчастье для вас может стать несчастьем для меня и наоборот? – спросила она спокойным и циничным тоном.

– Тетушка, наша жизнь и честь в руках короля.

В глазах графини Маго промелькнуло беспокойство. Но она молчала, размышляя, какую еще ловушку расставил ей племянник и что означает это вступление.

Жестом, вошедшим у нее в привычку, она засучила рукава до локтей. Потом хлопнула ладонью по столу и позвала:

– Тьерри!

– Тетушка, я не могу говорить при посторонних, мы должны побеседовать наедине, – воскликнул Робер. – То, что я вам скажу, затрагивает честь всей нашей семьи.

– Ерунда, ты прекрасно можешь говорить при моем канцлере.

Тетушка просто не доверяла племяннику и хотела на всякий случай запастись свидетелем.

С минуту они молча глядели друг на друга: она с преувеличенным вниманием, а он – внутренне наслаждаясь разыгрываемой комедией. «Зови хоть всех своих людей, – думал Робер. – Зови, пусть послушают».

Странное зрелище представляли два этих существа, которые зорко следили друг за другом, оценивали каждый возможности противника, мерились силами; природа наделила их множеством общих черт, и, словно два быка одной породы, они были удивительно похожи и яростно ненавидели один другого.

Дверь распахнулась, и в опочивальню графини вплыл Тьерри д"Ирсон. Бывший капитульный настоятель Аррасского собора, ныне канцлер графини Маго, управитель графства Артуа и, как утверждали, любовник графини, был невысок ростом, пухл, круглолиц, с острым и неестественно белым носом; он производил впечатление человека самоуверенного и властного. Во взоре его горела жестокость, а безгубый рот складывался в улыбку. Он верил только в хитрость, ум и настойчивость.

Поклонившись Роберу Артуа, он произнес:

– Вы у нас редкий гость, ваша светлость.

– Мой племянник уверяет, что явился сообщить нам о какой-то огромной беде, – пояснила Маго.

– Увы! – вздохнул Робер, бессильно опустившись в кресло.

Он выжидал; Маго уже явно стала терять терпение.

– У нас с вами, тетушка, не раз выходили недоразумения, – начал наконец Робер.

– Хуже, племянник, пренеприятнейшие ссоры, и оканчивались они обычно плохо для вас.

– Верно, верно, и бог свидетель, я желал вам всяческих бед.

Робер и сейчас прибег к излюбленному своему приему – грубоватая, но не оставляющая сомнений искренность, откровенное признание дурных своих умыслов: так ему удавалось скрывать удар, которым он готовился поразить противника.

– Но такого несчастья я вам никогда не желал, – продолжал он. – Ибо, как вам известно, я настоящий рыцарь и строг в отношении всего, что касается нашей чести.

– Да в чем же дело, в конце концов? Говори же, – не сдержавшись, крикнула Маго.

– Ваши дочери и мои кузины уличены в прелюбодеянии и арестованы по приказу короля, равно как и Маргарита.

Маго не сразу осознала всю силу нанесенного ей удара. Она и впрямь не поверила Роберу.

– От кого ты слышал эту басню?

– Ни от кого, тетушка, я сам узнал, и весь двор тоже знает. Произошло это еще вчера вечером.

Робер испытывал истинное наслаждение, терзая свою толстуху тетку, поджаривая ее на медленном огне; взвешивая каждое слово, он рассказал ровно столько, сколько хотел рассказать о том, как весь Мобюиссон был разбужен гневным криком короля.

– А они признались? – спросил Тьерри д"Ирсон.

– Не знаю, – ответил Робер. – Но молодые д"Онэ, конечно, признаются, ибо в настоящий момент находятся в руках вашего друга Ногарэ.

– Терпеть не могу Ногарэ, – отозвалась графиня Маго. – Даже будь они невинны, как ангелы, из его рук они выйдут чернее ворона.

– Тетушка, – начал Робер, – темной ночью я проскакал десять лье от Понтуаза до Парижа, чтобы известить вас, ибо никто не подумал этого сделать. Неужели вы до сих пор считаете, что я действовал под влиянием дурных чувств?

Графиня Маго вскинула глаза на своего гиганта племянника; душевное ее смятение и тревога были так велики, что она невольно подумала: «Возможно, что и он способен иногда на добрые порывы».

Потом хмуро спросила:

– Хочешь завтракать?

Услышав эту фразу, Робер понял, что удар нанесен, и нанесен метко.

Не заставляя себя долго просить, Робер схватил со стола холодного фазана, разорвал руками на две половинки и впился в него зубами. Вдруг он заметил, что его тетушка переменилась в лице. Сначала побагровела грудь, прикрытая горностаевой опушкой платья, затем краска залила шею, потом подбородок. Наконец кровь бросилась ей в лицо, покрыла пурпурными пятнами лоб. Графиня Маго поднесла руку к сердцу.

«Вот оно, – подумал Робер. – Сдыхает. Сейчас сдохнет».

Но он ошибся. Графиня быстро поднялась с постели, и одновременно раздался грохот. Заячьи паштеты, кубки и серебряные блюда, которые она резким движением смахнула со стола, звеня и подпрыгивая, покатились по полу.

– Потаскухи! – заревела она. – И это после всего, что я для них сделала, устроила им такие блестящие партии... Попались как непотребные девки. Все загубили! Пусть их бросят в темницу, пусть сажают на кол, пусть вешают!

Бывший каноник даже бровью не повел. Он уже давно привык к гневным вспышкам своей покровительницы.

– Вот, вот, я тоже, тетушка, сразу об этом подумал, – пробурчал Робер с набитым ртом. – Так вас отблагодарить за все ваши заботы...

– Я немедленно должна ехать в Понтуаз, – воскликнула Маго, не слушая племянника. – Должна их повидать и научить, что надо отвечать на допросах.

– Боюсь, что вам это не удастся, тетушка. Их держат взаперти и никого не пускают...

– Тогда я поговорю с королем. Беатриса! Беатриса! – закричала она, хлопнув в ладоши.

Откинув занавес, в комнату неторопливым шагом вошла девушка лет двадцати; она была просто восхитительна: высокая, черноволосая, длинноногая, с упругой грудью и крутыми бедрами. При первом же взгляде на красотку Робер Артуа так весь и загорелся.

– Беатриса, надеюсь, ты все слышала? – спросила Маго.

– Да, сударыня, – ответила девушка. – Я, как всегда, стояла у дверей.

Говорила Беатриса неестественно медленно, неестественно медленны были ее жесты, ее походка, даже веки она подымала медленнее, чем все люди. От ее гибкого по-кошачьему тела веяло таким невозмутимым спокойствием, что, казалось, влети в окно молния, и тогда девушка не вздрогнет, не сотрет со своих губ ленивую усмешку. Однако из-под длинных черных ресниц блестели насмешливые глаза. Несчастье ближних, их тревоги, страшные драмы, калечащие их жизнь, только веселили ее.

– Это племянница Тьерри, – сказала Маго племяннику, указывая на Беатрису, – я назначила ее своей первой придворной дамой.

Беатриса д"Ирсон поглядела на Робера Артуа с простодушным бесстыдством. Ей явно хотелось узнать поближе этого великана, о котором она столько слышала в доме Маго, где его поносили как последнего негодяя.

– Беатриса, – продолжала Маго, – вели подать мне носилки и запрячь шесть лошадей. Едем в Понтуаз!

Но Беатриса по-прежнему не отрывала глаз от Робера, точно не слышала слов своей благодетельницы. В этой молодой красавице было что-то остро волнующее, что-то темное. При первом же взгляде между нею и любым мужчиной устанавливалось негласное сообщничество, и каждому казалось, что при любом его решительном шаге она немедленно уступит домогательствам. И в то же время каждый втайне спрашивал себя, уж не дурочка ли она или, может быть, просто втихомолку насмехается над людьми.

«Рано или поздно, – думал Робер, глядя, как Беатриса все той же неторопливой походкой удаляется из комнаты, – рано или поздно я ее заполучу, не знаю, когда, но заполучу непременно».

От фазана не осталось даже косточки, ибо обглоданный костяк Робер бросил в камин. Ему захотелось пить. Но вина ему не принесли. Поэтому Робер из осторожности – еще отравят, с них станется, – взял с поставца кубок, из которого пила дражайшая тетушка, и допил оставшееся вино.

Графиня взволнованно шагала по спальне, машинальным жестом засучивая рукава и кусая губы.

– Сегодня я вас ни за что не оставлю одну, тетушка, – сказал Артуа. – Буду вас сопровождать. Это мой прямой долг как вашего племянника.

Маго вскинула на Робера глаза, в которых вспыхнуло прежнее недоверие. Потом вдруг решилась и дружески протянула ему руку.

– Ты причинил мне много зла, Робер, и, уверена, причинишь еще немало. Но сегодня, должна признаться, ты вел себя молодцом.