Паустовский о природе. Паустовский: рассказы о природе. Произведения Паустовского о природе

Константин Георгиевич Паустовский – русский советский писатель; современные читатели в большей степени знают такую грань его творчества, как повести и рассказы о природе для детской аудитории.

Родился Паустовский 31 мая (19 мая по ст. ст.) 1892 года в Москве, его отец был потомком казацкого рода, работал железнодорожным статистиком. Их семья была довольно творческой, здесь музицировали на рояле, часто пели, любили театральные постановки. Как говорил сам Паустовский, отец был неисправимым мечтателем, поэтому места его работы, и соответственно, проживания все время менялись

В 1898 г. семья Паустовских оседает в Киеве. Себя писатель называл «киевлянином по душе», с этим городом были связаны многие годы его биографии, именно в Киеве он состоялся как литератор. Местом учебы Константина была 1-ая киевская классическая гимназия. Будучи учеником последнего класса, он написал свой первый рассказ, который был напечатан. Еще тогда к нему пришло решение быть писателем, но он не мыслил себя в этой профессии без того, чтобы накопить жизненный опыт, «уйти в жизнь». Это пришлось ему сделать еще и потому, что отец бросил семью, когда Константин учился в шестом классе, подросток был вынужден заботиться о поддержании родных.

В 1911 г. Паустовский - студент историко-филологического факультета Киевского университета, где он проучился до 1913 г. Затем он перевелся в Москву, в университет, но уже на юридический факультет, хотя не доучился до конца: учеба была прервана Первой мировой войной. Его, как младшего сына в семье, не призвали в армию, но он работал вагоновожатым на трамвае, на санитарном поезде. В один день, находясь на разных фронтах, погибли два его брата, и из-за этого Паустовский приехал к матери в Москву, но пробыл там лишь некоторое время. В тот период у него были самые разные места работы: Новороссийский и Брянский металлургические заводы, котельный завод в Таганроге, рыбацкая артель на Азове и др. В часы досуга Паустовский работал над первой своей повестью, «Романтики», на протяжении 1916-1923 гг. (опубликована она будет в Москве лишь в 1935 г.).

Когда началась Февральская революция, Паустовский вернулся в Москву, сотрудничал с газетами в качестве репортера. Здесь же встретил Октябрьскую революцию. В послереволюционные годы он совершил большое количество поездок по стране. В гражданскую войну писатель оказался на Украине, где его призвали служить в петлюровскую, а затем в Красную армию. Затем на протяжении двух лет Паустовский жил в Одессе, работая в редакции газеты «Моряк». Оттуда, увлекаемый жаждой дальних странствий, он отправился на Кавказ, жил в Батуми, Сухуми, Ереване, Баку.

Возвращение в Москву состоялось в 1923 г. Здесь он работал редактором РОСТА, а в 1928 г. вышел его первый сборник рассказов, хотя раньше публиковались некоторые рассказы и очерки по отдельности. В этом же году он написал первый роман - «Блистающие облака». В 30-ые гг. Паустовский - журналист сразу нескольких изданий, в частности, газеты «Правда», журналов «Наше достижение» и др. Эти годы также наполнены многочисленными путешествиями по стране, которые дали материал для многих художественных произведений.

В 1932 г. выходит его повесть «Кара-Бугаз», ставшая переломной. Она делает писателя известным, кроме того, с этого момента Паустовский решает стать профессиональным писателем и оставляет работу. Как и прежде, писатель много путешествует, за свою жизнь он объездил практически весь СССР. Его излюбленным уголком стала Мещера, которой он посвятил немало вдохновенных строк.

Когда началась Великая Отечественная война, Константину Георгиевичу также довелось побывать во многих местах. На Южном фронте он работал военным корреспондентом, не оставляя занятий литературой. В 50-ые гг. местом жительства Паустовского были Москва и Тарус на Оке. Послевоенные годы его творческого пути ознаменованы обращением к теме писательского труда. На протяжении 1945-1963 гг. Паустовский работал над автобиографической «Повестью о жизни», и эти 6 книг были главным произведением всей его жизни.

В середине 50-х гг. Константин Георгиевич становится писателем с мировым именем, признание его таланта выходит за границы родной страны. Писатель получает возможность отправиться в путешествие по всему континенту, и он с удовольствием ею пользуется, съездив в Польшу, Турцию, Болгарию, Чехословакию, Швецию, Грецию и др. В 1965 г. довольно длительный срок проживал на острове Капри. В этом же году он был номинантом на получение Нобелевской премии по литературе, но в итоге ее был удостоен М. Шолохов. Паустовский - кавалер орденов «Ленин» и Трудового Красного знамени, был награжден большим количеством медалей.

Отца Вани Зубова каждый год с весны трясла болотная лихорадка. Он лежал на полатях, кашлял и плакал от едкого дыма: в сенцах курили трухлявое дерево, чтобы выжить из избы комаров.

Глухой дед, по прозвищу Гундосый, приходил лечить отца. Дед был знахарь и крикун, его боялись по всей округе, по всем глухим лесным деревням.

Дед толок в ступе сушеных раков, делал из них для отца целебные порошки и кричал, глядя на Ваню злыми дрожащими глазами:

– Разве это земля?! Подзол! На нем даже картоха не цветет, не желает его принимать, дьявола. Пропади он пропадом, тот подзол! Наградил нас царь за работу, – некуды народу податься!

Податься некуды, это верно, – вздыхал отец.

Когда при Берге произносили слово "родина", он усмехался. Он не понимал, что это значит. Родина, земля отцов, страна, где он родился, - в конечном счете не все ли равно, где человек поя-вился на свет. Один его товарищ даже родился в океане на грузовом пароходе между Америкой и Европой.

Где родина этого человека? - спрашивал себя Берг. - Неужели океан - эта монотонная равнина воды, черная от ветра и гнетущая сердце постоянной тревогой?

Берг видел океан. Когда он учился живописи в Париже, ему случалось бывать на берегах ЛаМанша. Океан был ему не сродни.

Варя проснулась на рассвете, прислушалась. Небо чуть синело за оконцем избы. Во дворе, где росла старая сосна, кто-то пилил: жик-жик, жик-жик! Пилили, видно, опытные люди: пила ходила звонко, не заедала.

Варя выбежала босиком в маленькие сенцы. Там было прохладно от недавней ночи.

Варя приоткрыла дверь во двор и загляделась – под сосной с натугой пилили сухую хвою бородатые мужички, каждый ростом с маленькую еловую шишку. Сосновые иглы мужички клали для распилки на козлы, связанные из чисто обструганных щепочек.

Пильщиков было четверо. Все они были в одинаковых коричневых армячках. Только бороды у мужичков отличались. У одного была рыжая, у другого – черная, как воронье перо, у третьего – вроде как пакля, а у четвертого седая.

Озеро около берегов было засыпано ворохами желтых листьев. Их было так много, что мы не могли ловить рыбу. Лески ложились на листья и не тонули.

Приходилось выезжать на старом челне на середину озера, где доцветали кувшинки и голубая вода казалась черной, как деготь.

Там мы ловили разноцветных окуней. Они бились и сверкали в траве, как сказочные японские петухи. Мы вытаскивали оловянную плотву и ершей с глазами, похожими на две маленькие луны. Щуки ляскали на нас мелкими, как иглы, зубами.

Стояла осень в солнце и туманах. Сквозь облетевшие леса были видны далекие облака и синий густой воздух. По ночам в зарослях вокруг нас шевелились и дрожали низкие звезды.

Сын бабки Анисьи, по прозвищу Петя-большой, погиб на войне, и остался с бабкой жить ее внучек, сын Пети-большого – Петя-маленький. Мать Пети-маленького, Даша, умерла, когда ему было два года, и Петя-маленький ее совсем позабыл, какая она была.

– Все тормошила тебя, веселила, – говорила бабка Анисья, – да, видишь ты, застудилась осенью и померла. А ты весь в нее. Только она была говорливая, а ты у меня дичок. Все хоронишься по углам да думаешь. А думать тебе рано. Успеешь за жизнь надуматься. Жизнь долгая, в ней вон сколько дней! Не сочтешь.

Неприятности начались в конце лета, когда в старом деревенском доме появилась кривоногая такса Фунтик. Фунтика привезли из Москвы.

Однажды черный кот Степан сидел, как всегда, на крыльце и, не торопясь, умывался. Он лизал растопыренную пятерню, потом, зажмурившись, тер изо всей силы обслюненной лапой у себя за ухом. Внезапно Степан почувствовал чей-то пристальный взгляд. Он оглянулся и замер с лапой, заложенной за ухо. Глаза Степана побелели от злости. Маленький рыжий пес стоял рядом. Одно ухо у него завернулось. Дрожа от любопытства, пес тянулся мокрым носом к Степану - хотел обнюхать этого загадочного зверя.

Есть такое растение – высокое, с красными цветами. Цветы эти собраны в большие стоячие кисти. Называется оно кипрей.

Об этом кипрее я и хочу рассказать.

Прошлым летом я жил в маленьком городке на одной из наших полноводных рек. Около этого городка сажали сосновые леса.

Как всегда в таких городках, на базарной площади весь день стояли телеги с сеном. Около них спали мохнатые лошаденки. К вечеру стадо, возвращаясь из лугов, подымало красную от заката пыль. Охрипший громкоговоритель передавал местные новости.

Ты что, одурел? - крикнул ветеринар. - Скоро будешь ко мне мышей таскать, оголец!

А вы не лайтесь, это заяц особенный, - хриплым шепотом сказал Ваня. - Его дед прислал, велел лечить.

От чего лечить-то?

Лапы у него пожженные.

Ветеринар повернул Ваню лицом к двери, толкнул в спину и прикрикнул вслед:

Валяй, валяй! Не умею я их лечить. Зажарь его с луком - деду будет закуска.

Детей включает в себя многие аспекты. Одним из них является умение ребенка с наслаждением воспринимать красоту окружающей его природы. Кроме созерцательной позиции, необходимо также воспитывать желание принимать активное участие в природоохранных мероприятиях, понимать взаимосвязи, которые существуют в мире между предметами. Именно такому отношению к окружающему миру учат произведения Паустовского о природе.

Критики о творчестве Паустовского

Замечать все таинства природы и описывать увиденное так, чтобы не оставить равнодушным ни одного читателя, - главное, чем в совершенстве владел Паустовский. Рассказы о природе тому доказательство.

О творчестве Константина Георгиевича Паустовского с любовью говорят его поклонники. Литературные критики высказывают большое уважение к мастеру художественного описания. По их словам, редко какому писателю удается "очеловечить" явления природы, представить их так, что все взаимосвязи станут очевидны. Даже маленький человек способен понять, как хрупок мир, в котором живут люди. По мнению некоторых критиков, именно природа сделала Паустовского великим писателем. Сам Паустовский свое творческое озарение, которое не раз помогало ему в работе, всегда сравнивал с весной в природе. Оно так же прекрасно и радостно.

Как развивал свой творческий дар Паустовский

Рассказы о природе - это результат многолетнего труда. Ни один прожитый не был вычеркнут из его памяти. Все свои жизненные наблюдения, истории, опыт общения с интересными людьми, впечатления, накопившиеся после многочисленных путешествий, Паустовский постоянно записывал. Большая часть этих воспоминаний стала основой произведений писателя.

Творения великих поэтов, писателей, художников, композиторов, в которых воспевалась красота простой всегда были интересны Константину Георгиевичу. Наслаждаясь творчеством признанных мастеров, он удивлялся тому, как точно они умеют передать ощущения своей души, сокровенные мысли.
Спустя годы мог это делать и сам Паустовский. властно притягивают читателя, зачаровывая точными емкими описаниями.

Природа в произведениях Паустовского

Особенностью рассказов является то, что в них, главным образом, представлена небогатая по своим краскам и разнообразию видов природа средней полосы России. Но сделано это писателем так мастерски, что читатель оказывается зачарован и поражен этой неброской красотой.

Паустовский всегда писал на основе личных наблюдений. Именно по этой причине все факты, представленные Паустовским в своих произведениях достоверны. Писатель признавался, что, работая над тем или иным рассказом, он постоянно открывал для себя что-то новое, но тайн при этом не становилось меньше.
Описанные в произведениях растения, животные, явления природы легко узнаваемы читателем. Рассказы наполнены звуковыми, зрительными образами. Без труда можно почувствовать и запахи, которыми наполнен воздух.

Значение пейзажа в произведениях писателя

Паустовский считал, что читатель для более полного восприятия произведения обязательно должен погрузиться в обстановку, которая окружает героев. Это легко можно сделать, если писатель использует приемы пейзажной характеристики.
Рассказы Паустовского о природе, короткие и более объемные, обязательно содержат художественные описания леса, реки, поля, сада или какого-либо иного Вдумчивое чтение этих характеристик помогает читателю более глубоко понять смысл всего произведения или отдельных его частей.

Пейзаж, по словам мастера, не является каким-то дополнением к прозе или ее украшением. Он должен логично войти в структуру рассказа и погрузить читателя в мир родной природы.

Рассказы Паустовского для детей

Бережное вдумчивое отношение к окружающему миру необходимо воспитывать с самого раннего возраста. Большую помощь в этом оказывают русских писателей. К. Г. Паустовский - один из тех, чьи произведения включены в школьную программу по литературному чтению. В список рекомендуемых для чтения произведений входит целая серия рассказов о природе. Их перечень можно представить следующими названиями: "Заячьи лапы", "Кот-ворюга", "Барсучий нос", "Собрание чудес", "Мещерская сторона" и многими другими. Истории, рассказанные Паустовским, трогают душу ребенка. Герои произведений запоминаются навсегда. А сам писатель для многих маленьких читателей становится другом, образцом для подражания. Именно об этом говорят строчки из детских сочинений, которые были написаны школьниками после знакомства с рассказами Константина Георгиевича Паустовского.

Константин Георгиевич Паустовский; СССР, Москва; 19.05.1892 – 14.07.1968

Константин Паустовский один из известнейших советских писателей. Его творчество еще в годы жизни писателя было по достоинству оценено во всем мире. Паустовского рассказы и повести не раз были экранизированы, а сам писатель вместе с номинировался на Нобелевскую премию по литературе. И сейчас книги Паустовского читать настолько популярно, что это позволило ему занять высокое место среди . А такие произведения писателя как «Повесть о жизни», «Телеграмма» и многие другие входят в классику мировой литературы.

Константина Паустовского биография

Константин Паустовский родился в Москве в семье железнодорожного статистика. Он был третьим ребенком в семье, а всего детей было четверо. Корни отца Паустовского восходили к имени запорожского гетмана Павла Скоропадского и поэтому не удивительно, что в 1898 году семья переехала в Киев. Здесь Константин поступил в гимназию. В 1908 году их семья распалась вследствие чего он один год жил в Брянске, но вскоре вновь вернулся в Киев.

В 1912 году Константин Паустовский поступил в Киевский университет на историко-филологический факультет. Уже на этом этапе его жизни любовь будущего писателя к литературе вылилась в первые Паустовского рассказы «Четверо» и «На воде». В 1914 году писатель был вынужден переехать в Москву, где жила его мать и братья. Здесь он поступил в Московский университет, но уже в 1915 году пошел на фронт полевым санитаром.

Причины возвращения Константина Паустовского с линии фронта были трагичными. Оба его брата погибли в один день на разных участках фронта. Дабы поддержать мать и сестру Константин сначала возвращается в Москву. Но финансовое положение требует от него устроится на работу и до самой Октябрьской революции писатель вынужден работать в Екатеринославле, Юзовке, Таганроге и в рыбацкой артели на побережье Азовского моря. Кстати именно в Таганроге появляются первый строки романа Паустовского «Романтики».

С началом Октябрьской революции писатель устраивается журналистом в одну из московских газет. Но в 1919 году решает покинуть Москву, и вернутся в Киев. Здесь он попадает сначала в ряду Украинской Повстанческой Армии, а затем в ряды Красной Армии. После этого он отправляется на родину – Одессу. А отсюда в путешествие по югу России. Лишь в 1923 году он возвращается в Москву. Здесь он устраивается редактором в телеграфное агентство и активно работает над своими новыми произведениями. Некоторые из них начинают издаваться.

Наибольшую популярность Паустовский зарабатывает в 30-х годах. Издаются такие его произведения как «Кара-Бугаз», «Великан на Каме», «Озерный фронт» и многие другие. Паустовский заводит дружбу с , а также получает Орден Трудового Красного Знамени.

С началом Второй мировой войны он отправляется на фронт и как , с которым он переписывается и которому посвятил один из своих рассказов, работает военным корреспондентом. Но примерно в середине войны Паустовский вместе с семьей был эвакуирован в Алма-Ату. После окончания войны популярность Паустовского читать распространяется и на Европу. Ведь благодаря разрешению от властей он объехал ее практически всю. Кстати именно после окончания войны и практически до самой смерти Паустовский пишет автобиографическое произведение «Повесть о жизни».

Интересным фактом является и знакомство писателя с Марлен Дитрих. Во время ее гастролей в СССР у нее поинтересовались заветным желанием. Каково же было удивление журналистов, когда она выразила желание познакомиться с Константином Паустовским. Ведь рассказ Паустовского «Телеграмма» произвел на нее не изгладимое впечатление. Поэтому уже больного Паустовского очень попросили приехать на ее концерт. А после выступления, когда Паустовский поднялся на сцену, Марлен Дитрих упала перед ним на колени. Но, к сожалению, астма и несколько инфарктов окончательно подкосили здоровье писателя и в 1968 году он умер.

Книги Константина Паустовского на сайте Топ книг

Произведения Паустовского читать настолько популярно, что сразу несколько его книг могли попасть на страницы нашего рейтинга , но к сожалению небольшие Паустовского рассказы не могут участвовать в рейтингах нашего сайта. Так рассказ Паустовского «Телеграмма» читать настолько популярно, что он наверняка бы занял высокое место в рейтингах лучших произведений. Пока же в рейтинге представлено главное произведение Паустовского «Повесть о жизни», которое учитывая стабильно высокий интерес еще не раз, будет представлено на страницах нашего сайта.

Константина Паустовского список книг

Далекие годы
Беспокойная юность
Начало неведомого века
Время больших ожиданий
Бросок на юг

Весь день мне пришлось идти по заросшим луговым дорогам. Только к
вечеру я вышел к реке, к сторожке бакенщика Семена.
Сторожка была на другом берегу. Я покричал Семену, чтобы он подал мне
лодку, и пока Семен отвязывал ее, гремел цепью и ходил за веслами, к берегу
подошли трое мальчиков. Их волосы, ресницы и трусики выгорели до соломенного
цвета. Мальчики сели у воды, над обрывом. Тотчас из-под обрыва начали
вылетать стрижи с таким свистом, будто снаряды из маленькой пушки; в обрыве
было вырыто много стрижиных гнезд. Мальчики засмеялись.
- Вы откуда? - спросил я их.
- Из Ласковского леса, - ответили они и рассказали, что они пионеры из
соседнего города, приехали в лес на работу, вот уже три недели пилят дрова,
а на реку иногда приходят купаться. Семен их перевозит на тот берег, на
песок.
- Он только ворчливый, - сказал самый маленький мальчик. - Все ему
мало, все мало. Вы его знаете?
- Знаю. Давно.
- Он хороший?
- Очень хороший.
- Только вот все ему мало, - печально подтвердил худой мальчик в кепке.
- Ничем ему не угодишь. Ругается.
Я хотел расспросить мальчиков, чего же в конце концов Семену мало, но в
это время он сам подъехал на лодке, вылез, протянул мне и мальчикам шершавую
руку и сказал:
- Хорошие ребята, а понимают мало. Можно сказать, ничего не понимают.
Вот и выходит, что нам, старым веникам, их обучать полагается. Верно я
говорю? Садитесь в лодку. Поехали.
- Ну, вот видите, - сказал маленький мальчик, залезая в лодку. - Я же
вам говорил!
Семен греб редко, не торопясь, как всегда гребут бакенщики и
перевозчики на всех наших реках. Такая гребля не мешает говорить, и Семен,
старик многоречивый, тотчас завел разговор.
- Ты только не думай, - сказал он мне, - они на меня не в обиде. Я им
уже столько в голову вколотил - страсть! Как дерево пилить - тоже надо
знать. Скажем, в какую сторону оно упадет. Или как схорониться, чтобы комлем
не убило. Теперь небось знаете?
- Знаем, дедушка, - сказал мальчик в кепке. - Спасибо.
- Ну, то-то! Пилу небось развести не умели, дровоколы, работнички!
- Теперь умеем, - сказал самый маленький мальчик.
- Ну, то-то! Только это наука не хитрая. Пустая наука! Этого для
человека мало. Другое знать надобно.
- А что? - встревоженно спросил третий мальчик, весь в веснушках.
- А то, что теперь война. Об этом знать надо.
- Мы и знаем.
- Ничего вы не знаете. Газетку мне намедни вы принесли, а что в ней
написано, того вы толком определить и не можете.
- Что же в ней такого написано, Семен? - спросил я.
- Сейчас расскажу. Курить есть?
Мы скрутили по махорочной цигарке из мятой газеты. Семен закурил и
сказал, глядя на луга:
- А написано в ней про любовь к родной земле. От этой любви, надо так
думать, человек и идет драться. Правильно я сказал?
- Правильно.
- А что это есть - любовь к родине? Вот ты их и спроси, мальчишек. И
видать, что они ничего не знают.
Мальчики обиделись:
- Как не знаем!
- А раз знаете, так и растолкуйте мне, старому дураку. Погоди, ты не
выскакивай, дай досказать. Вот, к примеру, идешь ты в бой и думаешь: "Иду я
за родную землю". Так вот ты и скажи: за что же ты идешь?
- За свободную жизнь иду, - сказал маленький мальчик.
- Мало этого. Одной свободной жизнью не проживешь.
- За свои города и заводы, - сказал веснушчатый мальчик.
- Мало!
- За свою школу, - сказал мальчик в кепке. - И за своих людей.
- Мало!
- И за свой народ, - сказал маленький мальчик. - Чтобы у него была
трудовая и счастливая жизнь.
- Все вы правильно говорите, - сказал Семен, - только мало мне этого.
Мальчики переглянулись и насупились.
- Обиделись! - сказал Семен. - Эх вы, рассудители! А, скажем, за
перепела тебе драться не хочется? Защищать его от разорения, от гибели? А?
Мальчики молчали.
- Вот я и вижу, что вы не все понимаете, - заговорил Семен. - И должен
я, старый, вам объяснить. А у меня и своих дел хватает: бакены проверять, на
столбах метки вешать. У меня тоже дело тонкое, государственное дело. Потому
- эта река тоже для победы старается, несет на себе пароходы, и я при ней
вроде как пестун, как охранитель, чтобы все было в исправности. Вот так
получается, что все это правильно - и свобода, и города, и, скажем, богатые
заводы, и школы, и люди. Так не за одно это мы родную землю любим. Ведь не
за одно?
- А за что же еще? - спросил веснушчатый мальчик.
- А ты слушай. Вот ты шел сюда из Ласковского леса по битой дороге на
озеро Тишь, а оттуда лугами на Остров и сюда ко мне, к перевозу. Ведь шел?
- Шел.
- Ну вот. А под ноги себе глядел?
- Глядел.
- А видать-то ничего и не видел. А надо бы поглядывать, да примечать,
да останавливаться почаще. Остановишься, нагнешься, сорвешь какой ни на есть
цветок или траву - и иди дальше.
- Зачем?
- А затем, что в каждой такой траве и в каждом таком цветке большая
прелесть заключается. Вот, к примеру, клевер. Кашкой вы его называете. Ты
его нарви, понюхай - он пчелой пахнет. От этого запаха злой человек и тот
улыбнется. Или, скажем, ромашка. Ведь ее грех сапогом раздавить. А медуница?
Или сон-трава. Спит она по ночам, голову клонит, тяжелеет от росы. Или
купена. Да вы ее, видать, и не знаете. Лист широкий, твердый, а под ним
цветы, как белые колокола. Вот-вот заденешь - и зазвонят. То-то! Это
растение приточное. Оно болезнь исцеляет.
- Что значит приточное? - спросил мальчик в кепке.
- Ну, лечебное, что ли. Наша болезнь - ломота в костях. От сырости. От
купены боль тишает, спишь лучше и работа становится легче. Или аир. Я им
полы в сторожке посыпаю. Ты ко мне зайди - воздух у меня крымский. Да! Вот
иди, гляди, примечай. Вон облак стоит над рекой. Тебе это невдомек; а я
слышу - дождиком от него тянет. Грибным дождем - спорым, не очень шумливым.
Такой дождь дороже золота. От него река теплеет, рыба играет, он все наше
богатство растит. Я часто, ближе к вечеру, сижу у сторожки, корзины плету,
потом оглянусь и про всякие корзины позабуду - ведь это что такое! Облак в
небе стоит из жаркого золота, солнце уже нас покинуло, а там, над землей,
еще пышет теплом, пышет светом. А погаснет, и начнут в травах коростели
скрипеть, и дергачи дергать, и перепела свистеть, а то, глядишь, как ударят
соловьи будто громом - по лозе, по кустам! И звезда взойдет, остановится над
рекой и до утра стоит - загляделась, красавица, в чистую воду. Так-то,
ребята! Вот на это все поглядишь и подумаешь: жизни нам отведено мало, нам
надо двести лет жить - и то не хватит. Наша страна - прелесть какая! За эту
прелесть мы тоже должны с врагами драться, уберечь ее, защитить, не давать
на осквернение. Правильно я говорю? Все шумите, "родина", "родина", а вот
она, родина, за стогами!
Мальчики молчали, задумались. Отражаясь в воде, медленно пролетела
цапля.
- Эх, - сказал Семен, - идут на войну люди, а нас, старых, забыли! Зря
забыли, это ты мне поверь. Старик - солдат крепкий, хороший, удар у него
очень серьезный. Пустили бы нас, стариков, - вот тут бы немцы тоже
почесались. "Э-э-э, - сказали бы немцы, - с такими стариками нам биться не
путь! Не дело! С такими стариками последние порты растеряешь. Это, брат,
шутишь!"
Лодка ударилась носом в песчаный берег. Маленькие кулики торопливо
побежали от нее вдоль воды.
- Так-то, ребята, - сказал Семен. - Опять небось будете на деда
жаловаться - все ему мало да мало. Непонятный какой-то дед.
Мальчики засмеялись.
- Нет, понятный, совсем понятный, - сказал маленький мальчик. - Спасибо
тебе, дед.
- Это за перевоз или за что другое? -- спросил Семен и прищурился.
- За другое. И за перевоз.
- Ну, то-то!
Мальчики побежали к песчаной косе - купаться. Семен поглядел им вслед и
вздохнул.
- Учить их стараюсь, - сказал он. - Уважению учить к родной земле. Без
этого человек - не человек, а труха!
Рассказ написан в 1943 г. Применительно к нашему времени речь идет,
конечно, о неохраняемых цветах и травах. Хотя цветы лучше вообще никакие не
срывать. Нигде дикий цветок не будет выглядеть так красиво, как там, где он
вырос.
Рискую слишком вольным толкованием рассказа, но, опять-таки, в
контексте сегодняшнего дня враги - это не только, и, наверное, не столько
внешние враги ("натовцы"), сколько нарушители экологического
законодательства, лица с дурным отношением к природе.

БАРСУЧИЙ НОС

Озеро около берегов было засыпано ворохами желтых листьев. Их было так
много, что мы не могли ловить рыбу. Лески ложились на листья и не тонули.
Приходилось выезжать на старом челне на середину озера, где доцветали
кувшинки и голубая вода казалась черной, как деготь.
Там мы ловили разноцветных окуней. Они бились и сверкали в траве, как
сказочные японские петухи. Мы вытаскивали оловянную плотву и ершей с
глазами, похожими на две маленькие луны. Щуки ляскали на нас мелкими, как
иглы, зубами.
Стояла осень в солнце и туманах. Сквозь облетевшие леса были видны
далекие облака и синий густой воздух. По ночам в зарослях вокруг нас
шевелились и дрожали низкие звезды.
У нас на стоянке горел костер. Мы жгли его весь день и ночь напролет,
чтобы отгонять волков, - они тихо выли по дальним берегам озера. Их
беспокоили дым костра и веселые человеческие крики.
Мы были уверены, что огонь пугает зверей, но однажды вечером в траве у
костра начал сердито сопеть какой-то зверь. Его не было видно. Он озабоченно
бегал вокруг нас, шумел высокой травой, фыркал и сердился, но не высовывал
из травы даже ушей.
Картошка жарилась на сковороде, от нее шел острый вкусный запах, и
зверь, очевидно, прибежал на этот запах.
С нами был маленький мальчик. Ему было всего девять лет, но он хорошо
переносил ночевки в лесу и холод осенних рассветов. Гораздо лучше нас,
взрослых, он все замечал и рассказывал.
Он был выдумщик, но мы, взрослые, очень любили его выдумки. Мы никак не
могли, да и не хотели доказывать ему, что он говорит неправду. Каждый день
он придумывал что-нибудь новое: то он слышал, как шептались рыбы, то видел,
как муравьи устроили себе паром через ручей из сосновой коры и паутины.
Мы делали вид, что верили ему.
Все, что окружало нас, казалось необыкновенным: и поздняя луна,
блиставшая над черными озерами, и высокие облака, похожие на горы розового
снега, и даже привычный морской шум высоких сосен.
Мальчик первый услышал фырканье зверя и зашипел на нас, чтобы мы
замолчали. Мы притихли. Мы старались даже не дышать, хотя рука невольно
тянулась к двустволке, - кто знает, что это мог быть за зверь!
Через полчаса зверь высунул из травы мокрый черный нос, похожий на
свиной пятачок. Нос долго нюхал воздух и дрожал от жадности. Потом из травы
показалась острая морда с черными пронзительными глазами. Наконец показалась
полосатая шкурка.
Из зарослей вылез маленький барсук. Он поджал лапу и внимательно
посмотрел на меня. Потом он брезгливо фыркнул и сделал шаг к картошке.
Она жарилась и шипела, разбрызгивая кипящее сало. Мне хотелось крикнуть
зверьку, что он обожжется, но я опоздал - барсук прыгнул к сковородке и
сунул в нее нос...
Запахло паленой кожей. Барсук взвизгнул и с отчаянным воплем бросился
обратно в траву. Он бежал и голосил на весь лес, ломал кусты и плевался от
негодования и боли.
На озере и в лесу началось смятение. Без времени заорали испуганные
лягушки, всполошились птицы, и у самого берега, как пушечный выстрел,
ударила пудовая щука.
Утром мальчик разбудил меня и рассказал, что он сам только что видел,
как барсук лечит свой обожженный нос. Я не поверил.
Я сел у костра и спросонок слушал утренние голоса птиц. Вдали
посвистывали белохвостые кулики, крякали утки, курлыкали журавли на сухих
болотах - мшарах, плескались рыбы, тихо ворковали горлинки. Мне не хотелось
двигаться.
Мальчик тянул меня за руку. Он обиделся. Он хотел доказать мне, что он
не соврал. Он звал меня пойти посмотреть, как лечится барсук.
Я нехотя согласился. Мы осторожно пробрались в чащу, и среди зарослей
вереска я увидел гнилой сосновый пень. От него тянуло грибами и йодом.
Около пня, спиной к нам, стоял барсук. Он расковырял пень и засунул в
середину пня, в мокрую и холодную труху, обожженный нос.
Он стоял неподвижно и холодил свой несчастный нос, а вокруг бегал и
фыркал другой маленький барсучок. Он волновался и толкал нашего барсука
носом в живот. Наш барсук рычал на него и лягался задними пушистыми лапами.
Потом он сел и заплакал. Он смотрел на нас круглыми и мокрыми глазами,
стонал и облизывал своим шершавым языком больной нос. Он как будто просил о
помощи, но мы ничем не могли ему помочь.
Через год я встретил на берегах этого же озера барсука со шрамом на
носу. Он сидел у воды и старался поймать лапой гремящих, как жесть, стрекоз.
Я помахал ему рукой, но он сердито чихнул в мою сторону и спрятался в
зарослях брусники.
С тех пор я его больше не видел.

ЗАЯЧЬИ ЛАПЫ

К ветеринару в наше село пришел с Урженского озера Ваня Малявин и
принес завернутого в рваную ватную куртку маленького теплого зайца. Заяц
плакал и часто моргал красными от слез глазами...
- Ты что, одурел? - крикнул ветеринар. - Скоро будешь ко мне мышей
таскать, оголец!
- А вы не лайтесь, это заяц особенный, - хриплым шепотом сказал Ваня. -
Его дед прислал, велел лечить.
- От чего лечить-то?
- Лапы у него пожженные.
Ветеринар повернул Ваню лицом к двери, толкнул в спину и прикрикнул
вслед:
- Валяй, валяй! Не умею я их лечить. Зажарь его с луком - деду будет
закуска.
Ваня ничего не ответил. Он вышел в сени, заморгал глазами, потянул
носом и уткнулся в бревенчатую стену. По стене потекли слезы. Заяц тихо
дрожал под засаленной курткой.
- Ты чего, малый? - спросила Ваню жалостливая бабка Анисья; она привела
к ветеринару свою единственную козу.- Чего вы, сердешные, вдвоем слезы
льете? Ай случилось что?
- Пожженный он, дедушкин заяц, - сказал тихо Ваня. - На лесном пожаре
лапы себе пожег, бегать не может. Вот-вот, гляди, умреть.
- Не умреть, малый, - прошамкала Анисья. -- Скажи дедушке своему, ежели
большая у него охота зайца выходить, пущай несет его в город к Карлу
Петровичу.
Ваня вытер слезы и пошел лесами домой, на Урженское озеро. Он не шел, а
бежал босиком по горячей песчаной дороге. Недавний лесной пожар прошел
стороной на север около самого озера. Пахло гарью и сухой гвоздикой. Она
большими островами росла на полянах.
Заяц стонал.
Ваня нашел по дороге пушистые, покрытые серебряными мягкими волосами
листья, вырвал их, положил под сосенку и развернул зайца. Заяц посмотрел на
листья, уткнулся в них головой и затих.
- Ты чего, серый? - тихо спросил Ваня. - Ты бы поел.
Заяц молчал.
- Ты бы поел, - повторил Ваня, и голос его задрожал. - Может, пить
хочешь?
Заяц повел рваным ухом и закрыл глаза.
Ваня взял его на руки и побежал напрямик через лес - надо было поскорее
дать зайцу напиться из озера.
Неслыханная жара стояла в то лето над лесами. Утром наплывали вереницы
белых облаков. В полдень облака стремительно рвались вверх, к зениту, и на
глазах уносились и исчезали где-то за границами неба. Жаркий ураган дул уже
две недели без передышки. Смола, стекавшая по сосновым стволам, превратилась
в янтарный камень.
Наутро дед надел чистые онучи[i] и новые лапти, взял посох и кусок
хлеба и побрел в город. Ваня нес зайца сзади. Заяц совсем притих, только
изредка вздрагивал всем телом и судорожно вздыхал.
Суховей вздул над городом облако пыли, мягкой, как мука. В ней летал
куриный пух, сухие листья и солома. Издали казалось, что над городом дымит
тихий пожар.
На базарной площади было очень пусто, знойно; извозчичьи лошади дремали
около водоразборной будки, и на головах у них были надеты соломенные шляпы.
Дед перекрестился.
- Не то лошадь, не то невеста - шут их разберет! - сказал он и сплюнул.
Долго спрашивали прохожих про Карла Петровича, но никто толком ничего
не ответил. Зашли в аптеку. Толстый старый человек в пенсне и в коротком
белом халате сердито пожал плечами и сказал:
- Это мне нравится! Довольно странный вопрос! Карл Петрович Корш -
специалист по детским болезням -- уже три года как перестал принимать
пациентов. Зачем он вам?
Дед, заикаясь от уважения к аптекарю и от робости, рассказал про зайца.
- Это мне нравится! -сказал аптекарь. -- Интересные пациенты завелись в
нашем городе. Это мне замечательно нравится!
Он нервно снял пенсне, протер, снова нацепил на нос и уставился на
деда. Дед молчал и топтался на месте. Аптекарь тоже молчал. Молчание
становилось тягостным.
- Почтовая улица, три! - вдруг в сердцах крикнул аптекарь и захлопнул
какую-то растрепанную толстую книгу. - Три!
Дед с Ваней добрели до Почтовой улицы как раз вовремя - из-за Оки
заходила высокая гроза. Ленивый гром потягивался за горизонтом, как
заспанный силач распрямлял плечи и нехотя потряхивал землю. Серая рябь пошла
по реке. Бесшумные молнии исподтишка, но стремительно и сильно били в луга;
далеко за Полянами уже горел стог сена, зажженный ими. Крупные капли дождя
падали на пыльную дорогу, и вскоре она стала похожа на лунную поверхность:
каждая капля оставляла в пыли маленький кратер.
Карл Петрович играл на рояле нечто печальное и мелодичное, когда в окне
появилась растрепанная борода деда.
Через минуту Карл Петрович уже сердился.
- Я не ветеринар, - сказал он и захлопнул крышку рояля. Тотчас же в
лугах проворчал гром. - Я всю жизнь лечил детей, а не зайцев.
- Что ребенок, что заяц - все одно, - упрямо пробормотал дед. - Все
одно! Полечи, яви милость! Ветеринару нашему такие дела неподсудны. Он у нас
коновал. Этот заяц, можно сказать, спаситель мой: я ему жизнью обязан,
благодарность оказывать должен, а ты говоришь - бросить!
Еще через минуту Карл Петрович - старик с седыми взъерошенными бровями,
- волнуясь, слушал спотыкающийся рассказ деда.
Карл Петрович в конце концов согласился лечить зайца. На следующее утро
дед ушел на озеро, а Ваню оставил у Карла Петровича ходить за зайцем.
Через день вся Почтовая улица, заросшая гусиной травой, уже знала, что
Карл Петрович лечит зайца, обгоревшего на страшном лесном пожаре и спасшего
какого-то старика. Через два дня об этом уже знал весь маленький город, а на
третий день к Карлу Петровичу пришел длинный юноша в фетровой шляпе,
назвался сотрудником московской газеты и попросил дать беседу о зайце.
Зайца вылечили. Ваня завернул его в ватное тряпье и понес домой. Вскоре
историю о зайце забыли, и только какой-то московский профессор долго
добивался от деда, чтобы тот ему продал зайца. Присылал даже письма с
марками на ответ. Но дед не сдавался. Под его диктовку Ваня написал
профессору письмо:
Заяц не продажный, живая душа, пусть живет на воле. При сем остаюсь
Ларион Малявин.
...Этой осенью я ночевал у деда Лариона на Урженском озере. Созвездия,
холодные, как крупинки льда, плавали в воде. Шумел сухой тростник. Утки
зябли в зарослях и жалобно крякали всю ночь.
Деду не спалось. Он сидел у печки и чинил рваную рыболовную сеть. Потом
поставил самовар - от него окна в избе сразу запотели и звезды из огненных
точек превратились в мутные шары. Во дворе лаял Мурзик. Он прыгал в темноту,
ляскал зубами и отскакивал - воевал с непроглядной октябрьской ночью. Заяц
спал в сенях и изредка во сне громко стучал задней лапой по гнилой половице.
Мы пили чай ночью, дожидаясь далекого и нерешительного рассвета, и за
чаем дед рассказал мне наконец историю о зайце.
В августе дед пошел охотиться на северный берег озера. Леса стояли
сухие, как порох. Деду попался зайчонок с рваным левым ухом. Дед выстрелил в
него из старого, связанного проволокой ружья, но промахнулся. Заяц удрал.
Дед пошел дальше. Но вдруг затревожился: с юга, со стороны Лопухов,
сильно тянуло гарью. Поднялся ветер. Дым густел, его уже несло белой пеленой
по лесу, затягивало кусты. Стало трудно дышать.
Дед понял, что начался лесной пожар и огонь идет прямо на него. Ветер
перешел в ураган. Огонь гнало по земле с неслыханной скоростью. По словам
деда, даже поезд не мог бы уйти от такого огня. Дед был прав: во время
урагана огонь шел со скоростью тридцати километров в час.
Дед побежал по кочкам, спотыкался, падал, дым выедал ему глаза, а сзади
был уже слышен широкий гул и треск пламени.
Смерть настигала деда, хватала его за плечи, и в это время из-под ног у
деда выскочил заяц. Он бежал медленно и волочил задние лапы. Потом только
дед заметил, что они у зайца обгорели.
Дед обрадовался зайцу, будто родному. Как старый лесной житель, дед
знал, что звери гораздо лучше человека чуют, откуда идет огонь, и всегда
спасаются. Гибнут они только в тех редких случаях, когда огонь их окружает.
Дед побежал за зайцем. Он бежал, плакал от страха и кричал: "Погоди,
милый, не беги так-то шибко!"
Заяц вывел деда из огня. Когда они выбежали из леса к озеру, заяц и дед
- оба упали от усталости. Дед подобрал зайца и понес домой. У зайца были
опалены задние ноги и живот. Потом дед его вылечил и оставил у себя.
- Да, - сказал дед, поглядывая на самовар так сердито, будто самовар
был всему виной, - да, а перед тем зайцем, выходит, я сильно провинился,
милый человек.
- Чем же ты провинился?
- А ты выдь, погляди на зайца, на спасителя моего, тогда узнаешь. Бери
фонарь!
Я взял со стола фонарь и вышел в сенцы. Заяц спал. Я нагнулся над ним с
фонарем и заметил, что левое ухо у зайца рваное. Тогда я понял все.
[i] Онучи - обмотки для ноги под сапог или лапоть, портянка

СИВЫЙ МЕРИН

На закате колхозных лошадей гнали через брод в луга, в ночное. В лугах
они паслись, а поздней ночью подходили к огороженным теплым стогам и спали
около них, стоя, всхрапывая и потряхивая ушами. Лошади просыпались от
каждого шороха, от крика перепела, от гудка буксирного парохода, тащившего
по Оке баржи. Пароходы всегда гудели в одном и том же месте, около переката,
где был виден белый сигнальный огонь. До огня было не меньше пяти
километров, но казалось, что он горит недалеко, за соседними ивами.
Каждый раз, когда мы проходили мимо согнанных в ночное лошадей, Рувим
спрашивал меня, о чем думают лошади ночью.
Мне казалось, что лошади ни о чем не думают. Они слишком уставали за
день. Им было не до размышлений. Они жевали мокрую от росы траву и вдыхали,
раздув ноздри, свежие запахи ночи. С берега Прорвы доносился тонкий запах
отцветающего шиповника и листьев ивы. Из лугов за Новоселковским бродом
тянуло ромашкой и медуницей, - ее запах был похож на сладкий запах пыли.
Из лощин пахло укропом, из озер - глубокой водой, а из деревни изредка
доносился запах только что испеченного черного хлеба. Тогда лошади подымали
головы и ржали.
Однажды мы вышли на рыбную ловлю в два часа ночи. В лугах было сумрачно
от звездного света. На востоке уже занималась, синея, заря.
Мы шли и говорили, что самое безмолвное время суток на земле всегда
бывает перед рассветом. Даже в больших городах в это время становится тихо,
как в поле.
По дороге на озеро стояло несколько ив. Под ивами спал сивый мерин.
Когда мы проходили мимо него, он проснулся, махнул тощим хвостом, подумал и
побрел следом за нами.
Всегда бывает немного жутко, когда ночью лошадь увяжется за тобой и не
отстает ни на шаг. Как ни оглянешься, она все идет, покачивая головой и
перебирая тонкими ногами. Однажды днем в лугах ко мне вот так же пристала
ласточка. Она кружилась около меня, задевала за плечо, кричала жалобно и
настойчиво, будто я у нее отнял птенца, и она просила отдать его обратно.
Она летела за мной, не отставая, два часа, и в конце концов мне стало не по
себе. Я не мог догадаться, что ей нужно. Я рассказал об этом знакомому делу
Митрию, и он посмеялся надо мной.
- Эх ты, безглазый! - сказал он. - Да ты глядел или нет, чего она
делала, эта ласточка. Видать, что нет. А еще очки в кармане носишь. Дай
покурить, тогда я тебе все объясню.
Я дал ему покурить, и он открыл мне простую истину: когда человек идет
по некошеному лугу, он спугивает сотни кузнечиков и жуков, и ласточке
незачем выискивать их в густой траве - она летает около человека, ловит их
на лету и кормится без всякой заботы.
Но старый мерин нас не испугал, хотя и шел сзади так близко, что иногда
толкал меня мордой в спину. Старого мерина мы знали давно, и ничего
таинственного в том, что он увязался за нами, не было. Попросту ему было
скучно стоять одному всю ночь под ивой и прислушиваться, не ржет ли
где-нибудь его приятель, гнедой одноглазый конь.
На озере, пока мы разводили костер, старый мерин подошел к воде, долго
ее нюхал, но пить не захотел. Потом он осторожно пошел в воду.
- Куда, дьявол! - в один голос закричали мы оба, боясь, что мерин
распугает рыбу.
Мерин покорно вышел на берег, остановился у костра и долго смотрел,
помахивая головой, как мы кипятили в котелке чай, потом тяжело вздохнул,
будто сказал: "Эх вы, ничего-то вы не понимаете!" Мы дали ему корку хлеба.
Он осторожно взял ее теплыми губами, сжевал, двигая челюстями из стороны в
сторону, как теркой, и снова уставился на костер - задумался.
- Все-таки, - сказал Рувим, закуривая, - он, наверное, о чем-нибудь
думает.
Мне казалось, что если мерин о чем-нибудь и думает, то главным образом
о людской неблагодарности и бестолковости. Что он слышал за всю свою жизнь?
Одни только несправедливые окрики: "Куда, дьявол!", "Заелся на хозяйских
хлебах!", "Овса ему захотелось - подумаешь, какой барин!". Стоило ему
оглянуться, как его хлестали вожжой по потному боку и раздавался все один и