Самые невероятные мистические случаи. Волосы в желудке. Магический шар и язык ангелов

У каждого солдата был свой путь к Победе. О том, какой была его военная дорога, читателям рассказывает гвардии рядовой Сергей Шустов.

Мне полагалось призываться в 1940-м году, но я имел отсрочку. Поэтому попал в Красную Армию только в мае 1941-го. Из райцентра нас сразу привезли на «новую» польскую границу в строительный батальон. Там было ужас сколько народа. И все мы прямо на глазах у немцев строили укрепления и большой аэродром для тяжелых бомбардировщиков.

Надо сказать, что тогдашний «стройбат» был не чета нынешнему. Нас основательно обучали саперному и взрывному делу. Не говоря уж о том, что стрельбы проходили постоянно. Я-то, как парень городской, винтовку знал «от и до». Мы еще в школе стреляли из тяжелой боевой винтовки, умели ее собирать и разбирать «на время». Ребятам же из деревни, в этом плане, конечно, приходилось сложнее.

С первых дней в бою

Когда началась война – а 22 июня в четыре часа утра наш батальон был уже в бою, – нам очень повезло с командирами. Все они, от ротного до комдива, воевали еще в Гражданскую, под репрессии не угодили. Видимо, поэтому и отступали мы грамотно, в окружение не попали. Хотя отходили с боями.

Кстати, вооружены мы были хорошо: каждый боец был буквально увешан подсумками с патронами, гранатами… Другое дело, что от самой границы до Киева мы не видели в небе ни одного советского самолета. Когда мы, отступая, проходили мимо нашего приграничного аэродрома, он был весь забит сожженными самолетами. И там нам попался всего лишь один летчик. На вопрос: «Что случилось, почему не взлетели?!» — он ответил: «Да мы ж все равно без горючего! Поэтому на выходные половина народу и ушла в увольнение».

Первые большие потери

Так мы отходили до старой польской границы, где, наконец, «зацепились». Хотя орудия и пулеметы были уже демонтированы, а боеприпасы вывезены, там сохранились отличные укрепления - огромные бетонные доты, в которые свободно входил поезд. Для обороны тогда использовали все подручные средства.

Например, из высоких толстых столбов, вокруг которых до войны вился хмель, делали противотанковые надолбы… Это место называлось Новоград-Волынский укрепленный район. И там мы задержали немцев на одиннадцать дней. По тем временам это считалось очень много. Правда, там же и полегла большая часть нашего батальона.

Но нам еще повезло, что мы не были на направлении главного удара: немецкие танковые клинья шли по дорогам. И когда мы уже отошли к Киеву, нам рассказали, что пока мы в Новоград-Волынске сидели, немцы обошли нас южнее и уже были на окраинах столицы Украины.

Но нашелся такой генерал Власов (тот самый – авт.), который их остановил. Под Киевом же я удивился: нас впервые за всю службу погрузили на машины и куда-то повезли. Как оказалось – срочно затыкать дыры в обороне. Это было в июле, а чуть позже меня наградили медалью «За оборону Киева».

В Киеве мы строили доты, дзоты в нижних и цокольных этажах домов. Минировали все, что можно, – мин у нас было в избытке. Но в обороне города мы до конца не участвовали – нас перебросили вниз по Днепру. Потому что догадывались: немцы могут форсировать реку там.

Свидетельство

От самой границы до Киева мы не видели в небе ни одного советского самолета. На аэродроме встретили летчика. На вопрос: «Почему не взлетели?!» — он ответил: «Да мы ж все равно без горючего!»

Лента времени Великой Отечественной войны

Как только я прибыл в часть, меня вооружили польским карабином – видимо, во время боевых действий 1939 года трофейные склады захватили. Он представлял собой ту же нашу «трехлинейку» образца 1891 года, но укороченную. И не с обычным штыком, а со штык-ножом, похожим на современный.

Точность и дальность боя у этого карабина была почти такая же, но зато он был значительно легче «прародительницы». Штык-нож же вообще годился на все случаи жизни: им можно было резать хлеб, людей, консервные банки. А при строительных работах он вообще незаменим.

Уже в Киеве мне выдали новенькую 10-зарядную винтовку СВТ. Я поначалу обрадовался: пять или десять патронов в обойме – в бою это много значит. Но выстрелил из нее пару раз – и у меня обойму заклинило. Да еще пули летели куда угодно, только не в цель. Поэтому я пошел к старшине и сказал: «Верни мне мой карабин».

Из-под Киева нас перебросили в город Кременчуг, который весь горел. Поставили задачу: за ночь вырыть в прибрежной круче командный пункт, замаскировать его и дать туда связь. Мы это сделали, и вдруг приказ: прямо по бездорожью, по кукурузному полю – отходить.

Через Полтаву под Харьков

Мы пошли, и всем - уже пополненным - батальоном вышли к какой-то станции. Нас погрузили в эшелон и повезли вглубь страны от Днепра. И вдруг мы услыхали севернее нас невероятную канонаду. Небо огнем полыхает, все вражеские самолеты летят туда, на нас – ноль внимания.

Так в сентябре немцы прорвали фронт, пошли в атаку. А нас, получается, опять вовремя вывели, и в окружение мы не попали. Через Полтаву нас перебросили под Харьков.

Не доезжая до него 75 километров, мы увидели, что творится над городом: огонь зениток «расчерчивал» весь горизонт. В этом городе мы впервые попали под сильнейшую бомбежку: женщины, дети метались и гибли у нас на глазах.

Там же нас познакомили с инженером-полковником Стариновым, считавшимся одним из главных спецов в Красной Армии по закладке мин. Я потом, после войны, с ним переписывался. Успел поздравить его со столетием и получить ответ. А через неделю он умер…

Из лесистой зоны севернее Харькова нас и бросили в одно из первых в той войне серьезных контрнаступлений. Шли проливные дожди, нам это было на руку: авиация в воздух могла подняться редко. А когда поднималась, немцы сбрасывали бомбы куда попало: видимость-то была почти нулевая.

Наступление под Харьковом — 1942

Под Харьковом же я наблюдал страшную картину. Несколько сот немецких автомобилей и танков намертво застряли в размокшем черноземе. Немцам просто некуда было деться. И, когда у них закончились боеприпасы, наши конники их порубали. Всех до единого.

5 октября уже ударил мороз. А мы все были в летнем обмундировании. И пилотки пришлось выворачивать на уши – так потом изображали пленных .

От нашего батальона опять осталось меньше половины - нас отправили на переформирование в тыл. И мы с Украины шли пешком до Саратова, куда попали под Новый год.

Тогда вообще была «традиция» такая: с фронта в тыл двигались исключительно пешком, а обратно на фронт – в эшелонах и на машинах. Кстати, легендарных «полуторок» мы тогда на фронте почти не встречали: основным армейским автомобилем был ЗИС-5.

Под Саратовом нас переформировали и в феврале 1942 года перебросили в Воронежскую область – уже не как строительный, а как саперный батальон.

Первое ранение

И мы вновь участвовали в наступлении на Харьков – том печально знаменитом, когда наши войска попали в котел. Нас, правда, опять минула.

Я тогда попал с ранением в госпиталь. И прямо туда ко мне прибежал солдат и сказал: «Срочно одевайся и бегом в часть – приказ командира! Мы уходим». И я пошел. Потому что мы все страшно боялись отстать от своей части: там все знакомо, все друзья. А если отстанешь – бог его знает, куда попадешь.

К тому же, немецкие самолеты часто били специально по красным крестам. И в лесу шансов уцелеть было даже больше.

Оказалось, что немцы прорвали танками фронт. Нам дали приказ: минировать все мосты. И, если покажутся немецкие танки, – немедленно взрывать. Даже если не успели отойти наши войска. То есть бросать своих в окружении.

Переправа через Дон

10 июля мы подошли к станице Вешенской, заняли на берегу оборону и получили жесткий приказ: «За Дон немцев не пускать!». А мы их еще и не видели. Потом поняли, что они за нами и не шли. А шпарили по степи с огромной скоростью совсем в другом направлении.

Тем не менее, на переправе через Дон царил настоящий кошмар: она физически не могла пропустить все войска. И тут, как по заказу, явились немецкие войска и с первого захода разнесли переправу.

У нас были сотни лодок, но и их не хватало. Что делать? Переправляться на подручных средствах. Лес там был весь тонкий и на плоты не годился. Поэтому мы стали выламывать в домах ворота и мастерить из них плоты.

Через реку натянули трос, и вдоль него соорудили импровизированные паромы. Поразило еще вот что. Вся река была усеяна глушеной рыбой. И местные казачки под бомбежкой, под обстрелом вылавливали эту рыбу. Хотя, казалось бы, надо забиться в погреб и носа оттуда не показывать.

На родине Шолохова

Там же, в Вешенской, мы увидели разбомбленный дом Шолохова. Спросили у местных: «Он что, погиб?». Нам ответили: «Нет, перед самой бомбежкой он нагрузил машину детьми и увез их на хутор. А вот мать его осталась и погибла».

Потом многие писали о том, что весь двор был усеян рукописями. Но лично я никаких бумаг не заметил.

Только мы переправились, как нас отвели в лесок и стали готовить… обратно к переправе на тот берег. Мы говорим: «Зачем?!» Командиры отвечали: «Будем атаковать в другом месте». И еще получили приказ: если будут переправляться немцы в разведку, в них не стрелять – только резать, чтобы не поднимать шума.

Там же мы повстречали ребят из знакомой части и удивились: у сотен бойцов – один и тот же орден. Оказалось, что это был гвардейский значок: они одними из первых такие значки получили.

Потом мы переправились между Вешенской и городом Серафимович и заняли плацдарм, который немцы не могли взять до 19 ноября, когда оттуда началось наше наступление под Сталинградом. На этот плацдарм переправлялось много войск, в том числе танков.

Причем танки были самые разные: от новеньких «тридцатьчетверок» до древних, неизвестно как уцелевших «пулеметных» машин выпуска тридцатых годов.

Кстати, первые «тридцатьчетверки» я увидел, кажется, уже на второй день войны и тогда же впервые услышал фамилию «Рокоссовский».

В лесу стояло несколько десятков машин. Танкисты были все как на подбор: молодые, веселые, прекрасно обмундированные. И мы все сразу поверили: вот они сейчас как долбанут – и все, мы немцев разобьем.

Свидетельство

На переправе через Дон царил настоящий кошмар: она физически не могла пропустить все войска. И тут, как по заказу, явились немецкие войска и с первого захода разнесли переправу

Голод не тетка

Потом нас погрузили на баржи и повезли по Дону. Надо было как-то питаться, и мы стали прямо на баржах жечь костры, варить картошку. Боцман бегал и кричал, но нам было все равно - не с голоду же помирать. Да и шанс сгореть от немецкой бомбы был куда больше, чем от костра.

Потом еда кончилась, бойцы стали садиться на лодки и уплывать за провизией в села, мимо которых мы плыли. Командир опять же бегал с наганом, но сделать ничего не мог: голод не тетка.

И так мы плыли до самого Саратова. Там нас поставили посреди реки и окружили заграждениями. Правда, привезли сухой паек за прошедшее время и всех наших «беглецов» обратно. Они ведь были неглупые – понимали, что дело пахнет дезертирством – расстрельным делом. И, «подпитавшись» немного, являлись в ближайший военкомат: мол, отстал от части, прошу вернуть обратно.

Новая жизнь «Капитала» Карла Маркса

И тут на наших баржах образовалась настоящая барахолка. Из консервных банок мастерили котелки, меняли, что называется, «шило на мыло». А самой большой ценностью считался «Капитал» Карла Маркса – его хорошая бумага шла на папиросы. Такой популярности у этой книги я ни до, ни после не видел…

Главной трудностью летом было — окапываться – эту целину можно было взять только киркой. Хорошо, если окоп удавалось вырыть хотя бы в полроста.

Однажды по моему окопу прошел танк, а я только думал: заденет он мою каску или нет? Не задел…

Еще запомнилось тогда, что наши противотанковые ружья немецкие танки совершенно «не брали» - только искры по броне сверкали. Вот так я и воевал в своей части, и не думал, что покину ее, но…

Судьба распорядилась по-другому

Потом меня отправили учиться на радиста. Отбор был жесткий: тех, у кого не было музыкального слуха, отбраковывали сразу.

Командир сказал: «Ну, их к черту, эти рации! Немцы их засекают и прямо по нам бьют». Так что пришлось мне взять в руки катушку с проводом – и вперед! А провод-то там был не витой, а цельный, стальной. Пока его один раз скрутишь – все пальцы обдерешь! У меня сразу вопрос: как его резать, как зачищать? А мне говорят: «У тебя карабин есть. Открой и опусти прицельную рамку – так и отрежешь. Ей же – и зачищать».

Нас обмундировали по-зимнему, но мне не досталось валенок. А какой свирепой была та – написано очень много.

Среди нас были узбеки, которые буквально замерзали насмерть. Я же без валенок отморозил пальцы, и мне их потом ампутировали без всякого наркоза. Хотя я все время и колотил ногами – это не помогло. 14 января меня снова ранило, и на этом моя Сталинградская битва закончилась…

Свидетельство

Самой большой ценностью считался «Капитал» Карла Маркса – его хорошая бумага шла на папиросы. Такой популярности у этой книги я ни до, ни после не видел

Награды нашли героя

Нежелание попадать в госпиталь «аукнулось» многим фронтовикам уже после войны. Никаких документов об их ранениях не сохранилось, и даже получить инвалидность было большой проблемой.

Приходилось собирать свидетельства однополчан, которые потом проверяли через военкоматы: «А служил ли в то время рядовой Иванов вместе с рядовым Петровым?»

За свой ратный труд Сергей Васильевич Шустов награжден орденом Красной Звезды, орденом Отечественной Войны первой степени, медалями «За оборону Киева», «За оборону Сталинграда» и многими другими.

Но одной из самых дорогих наград он считает значок «Фронтовик», которые начали выдавать недавно. Хотя, как думает бывший «сталинградец», сейчас эти значки выдают «всем, кому не лень».

DKREMLEVRU

Невероятные случаи на войне

Несмотря на все ужасы войны, самым запомнившимся эпизодом в его эпопее оказался случай, когда не бомбили и не стреляли. О нем Сергей Васильевич рассказывает осторожно, глядя в глаза и, видимо, подозревая, что ему все-таки не поверят.

Но я поверил. Хотя рассказ этот и странный, и страшный.

— Про Новоград-Волынский я уже рассказывал. Именно там мы вели страшные бои, и там же полегла большая часть нашего батальона. Как-то в перерывах между боями мы оказались в маленькой деревушке под Новоградом-Волынским. Украинское село всего-то несколько хат, на берегу речки Случь.

Заночевали в одном из домов. Там жила хозяйка со своим сыном. Ему было лет десять-одиннадцать. Худой такой вечно грязный парнишка. Он все просил у бойцов дать ему винтовку, пострелять.

Прожили мы там всего два дня. Во вторую ночь нас разбудил какой-то шум. Тревога для солдат дело привычное, поэтому проснулись все сразу. Нас было четверо.

Женщина со свечой стояла посреди хаты и плакала. Мы всполошились, спросили, что произошло? Оказалось, что пропал ее сын. Мы, как могли, успокоили мать, сказали, что поможем, оделись и вышли искать.

Уже светало. Мы прошли по селу, кричали: «Петя…», - так звали мальчонку, но нигде его не было. Вернулись обратно.

Женщина сидела на лавочке возле дома. Мы подошли, закурили, сказали, что волноваться и тревожиться пока не стоит, неизвестно куда мог убежать этот сорванец.

Когда я прикуривал папиросу, то отвернулся в сторону от ветра, и заметил в глубине двора открытую яму. Это был колодец. Но сруб куда-то делся, скорее всего, пошел на дрова, а доски, которыми была прикрыта яма, оказались сдвинуты.

С нехорошим предчувствием я подошел к колодцу. Заглянул. На глубине метров пяти плавало тело мальчика.

Зачем он пошел ночью во двор, что ему понадобилось возле колодца, неизвестно. Может, достал патронов и пошел закапывать, чтобы сохранить свой детский секрет.

Пока мы думали, как достать тело, пока искали веревку, обвязывали ею самого легкого из нас, пока поднимали тело, прошло не меньше двух часов. Тело мальчугана было скрюченным, задеревенело, и было очень трудно разогнуть ему руки и ноги.

Вода в колодце была очень холодная. Мальчишка был мертв уже несколько часов. Я видел много , много трупов и у меня не было сомнения. Мы занесли его в комнату. Пришли соседи и сказали, что все подготовят к похоронам.

Вечером убитая горем мать сидел рядом с гробом, который уже успел смастерить сосед-плотник. Ночью, когда мы улеглись спать, за ширмой я видел возле гроба ее силуэт, дрожащий на фоне мерцавшей свечки.

Свидетельство

Несмотря на все ужасы войны, самым запомнившимся эпизодом в моей эпопее оказался случай, когда не бомбили и не стреляли

Страшные необъяснимые факты

Позже я проснулся от шепота. Говорили двое. Один голос был женский и принадлежал матери, другой детский, мальчишечий. Я не знаю украинского языка, но смысл все равно был понятен.
Мальчик говорил:
- Я сейчас уйду, меня не должны видеть, а потом, когда все уедут, вернусь.
- Когда? — Женский голос.
- Послезавтра ночью.
- Ты, взаправду, придешь?
- Приду, обязательно.
Я подумал, что хозяйку навестил кто-то из друзей мальчика. Я поднялся. Меня услышали, и голоса стихли. Я подошел, отодвинул занавеску. Посторонних там не было. Все так же сидела мать, тускло горела свеча, а тело ребенка лежало в гробу.

Только лежало оно почему-то на боку, а не на спине, как положено. Я стоял в оцепенении и ничего не мог сообразить. Какой-то липкий страх словно обволок меня, как паутиной.

Меня, который каждый день ходил под , каждую минуту мог погибнуть, которому завтра предстояло опять отбивать атаки врага, превосходившего нас в несколько раз. Я посмотрел на женщину, она повернулась ко мне.
- Вы с кем-то разговаривали, - я слышал, что голос у меня хрипит, как будто я только что выкурил целую пачку папирос.
- Я… - Она как-то неловко провела рукой по лицу… - Да.… Сама с собой.… Представляла, что Петя еще жив…
Я постоял еще немного, повернулся и пошел спать. Всю ночь я прислушивался к звукам за занавеской, но там все было тихо. Под утро усталость все-таки взяла свое и я заснул.

Утром было срочное построение, нас опять отправляли на передовую. Я зашел попрощаться. Хозяйка все так же сидела на табуретке …перед пустым гробом. Я опять испытал ужас, даже забыл, что через несколько часов бой.
- А где Петя?
- Родственники из соседней деревни забрали его ночью, у них до кладбища ближе, там будем хоронить.

Никаких родственников ночью я не слышал, хотя, может быть, просто не проснулся. Но почему тогда не забрали гроб? Меня окликнули с улицы. Я приобнял ее за плечи и вышел из хаты.

Что было дальше, я не знаю. В это село мы больше не возвращались. Но чем больше проходит времени, тем чаще я вспоминаю эту историю. Ведь это мне не приснилось. И я тогда узнал голос Пети. Мать не могла так его сымитировать.

Что это тогда было? До сих пор я никогда и никому ничего не рассказывал. Зачем, все равно или не поверят или решат, что на старости лет с ума сошел.

Он закончил рассказ. Я посмотрел на него. Что я мог сказать, лишь пожал плечами… Мы еще долго сидели, пили чай, от спиртного он отказался, хотя я предложил сгонять за водкой. Потом попрощались, и я пошел домой. Была уже ночь, тускло светили фонари, а в лужах мелькали отблески фар проезжавших мимо машин.

Свидетельство

С нехорошим предчувствием я подошел к колодцу. Заглянул. На глубине метров пяти плавало тело мальчика

1994 год — Мауро Проспери из Италии обнаружили в пустыне Сахара. Невероятно но мужчина пробыл девять дней среди изнурительной жары, но остался в живых. Мауро Проспери принимал участие в марафонском забеге. Из-за песчаной бури он сбился с дороги и заблудился. Через два дня у него закончилась вода. Майро решился вскрыть вены и , но у него не вышло: в связи с недостатком воды в организме кровь стала сворачиваться очень быстро. Через девять дней спортсмена нашла семья кочевников; к этому моменту марафонец был практически в бессознательном состоянии и похудел на 18 кг.

Девять часов на дне

Невероятно повезло хозяину прогулочной яхты 32-х летнему Рою Левину, его подружке, его двоюродному брату Кену, а самое главное – жене Кена, 25-и летней Сьюзен. Все они выжили.
Яхта спокойно дрейфовала под парусом в водах Калифорнийского залива, когда с ясного неба неожиданно налетел шквал. Яхта опрокинулась. Сьюзен, находящаяся в это время в каюте, вместе с суденышком пошла ко дну. Случилось это неподалеку от берега, но в пустынном месте, и очевидцев не было.

«Невероятно, что судно затонуло, не получив повреждений», – говорит спасатель Билл Хатчисон. И еще одна случайность: погружаясь, яхта снова перевернулась, так что легла на дно в «нормальном» положении. У «пловцов», которые оказались за бортом, не было спасательных жилетов и поясов. Но они смогли продержаться на воде два часа, пока они не были подобраны проходящим мимо катером. Владельцы катера связались с береговой охраной, к месту катастрофы тут же была направлена группа аквалангистов.

Прошло еще несколько часов.
«Нам было известно, что одна пассажирка оставалась на борту, но обнаружить ее живой не надеялись – продолжает Билл. – Можно было уповать лишь на чудо».

Иллюминаторы были плотно задраены, дверь салона была закрыта герметично, но вода все же просачивалась, тем самым вытесняя воздух. Женщина из последних сил держала голову над водой – под самым потолком еще оставалась воздушная прослойка…

«Приникнув к иллюминатору, я увидал белое как мел лицо Сьюзен, – рассказывает Билл. С момента катастрофы прошло уже без малого 8 часов!».

Освободить несчастную оказалось не простым делом. Яхта была на двадцатиметровой глубине, а передать ей акваланг – означало бы пустить воду внутрь. Надо было что-то срочно предпринимать. Билл поднялся наверх за кислородным баллоном. Его коллеги знаками показали Сьюзен, что ей следует задержать дыхание и открыть дверь салона. Она поняла. Но вышло иначе. Дверь открылась, но из нее выплыло бездыханное тело в нарядном платье для коктейлей. Она все-же набрала в легкие воды. Счет пошел на секунды. Билл подхватил женщину и устремился на поверхность. И успел! Врач на катере буквально вытащил Сьюзен с того света.

Механик на крыле

1995 год, 27 мая — во время тактических маневров МиГ-17, сойдя с полосы ВВП, застрял в грязи, механик наземной службы Петр Горбанев вместе с товарищами кинулись на выручку.
Совместными усилиями самолет смогли вытолкать на ВВП. Освободившийся от грязи МиГ начал быстро набирать скорость и через минуту поднялся в воздух, «прихватив» механика, которого воздушным потоком перегнуло вокруг передней части крыла.

При наборе высоты, пилот истребителя почувствовал, что самолет ведет себя странно. Осмотревшись, он увидал на крыле посторонний предмет. Полет проходил в ночное время, и потому рассмотреть его не удалось. С земли дали совет стряхнуть «посторонний предмет» при помощи маневрирования.

В это время пилоту силуэт на крыле показался очень похожим на человека, потому он запросил разрешения на посадку. Самолет приземлился в 23 часа 27 минут, пробыв в воздухе около получаса.
Все это время Горбанев был в сознании на крыле истребителя – его крепко держало встречным воздушным потоком. После посадки выяснили, что механик отделался сильным испугом и переломом двух ребер.

В объятиях смерча

Рене Трута осталась в живых после того, как ужасный ураган поднял ее на 240 м в воздух и спустя 12 мин опустил в 18 км от дома. В результате невероятного приключения несчастная женщина потеряла одно ухо, сломала руку, потеряла все волосы и получила множество мелких ран.

«Все случилось так быстро, что мне кажется, что это был сон, – рассказывала Рене, после выписки из больницы 27 мая 1997 года. Я позировала перед камерой, и тут меня что-то подхватило, как сухой лист. Был шум, как от товарного поезда. Я очутилась в воздухе. Грязь, мусор, палки били по моему телу, и я почувствовала острую боль в правом ухе. Меня поднимало все выше, и я потеряла сознание».

Когда Рене Трута пришла в себя, она лежала на вершине холма в 18 км от дома. Сверху видна была свежевспаханная полоса земли шириной метров шестьдесят – это «поработал» смерч.
В полиции сообщили, что больше от смерча никто в округе не пострадал. Как оказалось, подобные случаи уже бывали. 1984 год – поблизости Франкфурта-на-Майне (Германия), смерч поднял в воздух 64 школьника(!) и опустил их невредимыми в 100 метрах от места «взлета».

Великое висение

Йог висел на восьми крюках, зацепленных за кожу спины и ног, на протяжении целых 87 дней – для обычной тренировки.
Йог из города Бхопала Рави Варанаси подвесил себя вполне сознательно, прямо на глазах у изумленной публики. А когда спустя три месяца перешел из висячего положения в стоячее, то как ни в чем не бывало начал выполнять комплекс физических упражнений.

Во время «великого висения» Рави Варанаси был на высоте одного метра над землей. Для увеличения эффекта ученики проткнули ему иглами кожу на руках и язык. Все это время питался йог довольно умеренно – горстка риса и чашечка воды в течении дня. Висел он в сооружении, походящем на палатку – во время дождя на деревянный остов накидывался брезент. Рави охотно общался с публикой и находился под наблюдением немецкого врача Хорста Гронинга.

«После висения он оставался в отличной физической форме, – рассказывает доктор Гронинг. – Жаль, что науке по сей день неизвестна методология самовнушения, которую применяют йоги для остановки кровотечения и снятия боли».

Девушка – ночной светильник

Нгуен Тхи Нга жительница небольшой деревушки Антхэонг уезда Хоанан что в провинции Биньдинь (Вьетнам). До недавних времен и сама деревня, и Нгуен не отличались чем-то особым – деревня как деревня, девушка как девушка – училась в школе, помогала родителям, собирала с подругами апельсины и лимоны на окрестных плантациях.

Но 3 года назад, когда Нгуен легла спать, ее тело стало ярко светиться, как бы фосфоресцировать. Огромный нимб обволок голову, а от рук, ног и туловища начали исходить золотисто-желтые лучи. Утром повели девушку к целителям. Те делали какие-то манипуляции – но ничего не помогало. Тогда родители отвезли дочь в Сайгон, в больницу. Нгуен положили на обследование, но никаких аномалий в здоровье не обнаружили.

Неизвестно, чем бы могла закончиться эта история, если бы Нгуен не осмотрел известный в тех краях знахарь Тханг. Он спросил, доставляет ли ей беспокойство это свечение. Она ответила, что нет, а беспокоит лишь сам непонятный факт, случившийся на второй день нового года по лунному календарю.

«Самое благоприятное время для благодати всевышнего, – успокоил ее знахарь. – В это время Бог воздает по заслугам. А если ты еще ничего не заслужила, значит, еще заслужишь.»
К Нгуен возвратилось душевное спокойствие. А свечение осталось…

Великанша из Краснокутска

Великаны встречаются в мире редко: на 1 000 человек попадаются 3-5 ростом более 190 сантиметров. Рост Лизы Лыско, которая жила в прошлом столетии, намного выходит за этот предел…
Родители Лизы – жители заштатного городка Краснокутска Богодуховского уезда Харьковской губернии – были небольшого роста. В семье было 7 детей. Никто, кроме Лизы, ничем не отличался от сверстников. До трехлетнего возраста она росла обычным ребенком, а вот на четвертом стала расти, можно сказать, не по дням, а по часам. В семь лет она по весу и росту соперничала со взрослыми женщинами, а к 16-и годам была ростом 226,2 см, и весила 128 кг.

Для великанши, казалось бы, надо больше пищи, да и остальные требования по сравнению с обычным человеком у ее другие. Но у Лизы ничего подобного не наблюдали. У нее был умеренный аппетит, сон и поведение – такие же, как у обычных людей.
Дядя, заменивший Лизе умершего отца, начал путешествовать с ней по России и другим странам, демонстрируя ее как чудо природы. Лиза была красивой, умной и довольно развитой. Во время странствий она научилась говорить по-немецки и по-английски, получила среднее образование. В Германии ее осмотрел знаменитый профессор Рудольф Вирхов. Он предсказал, что она должна вырасти еще на 13 вершков (57,2 см)! Дальнейшая судьба Лизы Лыско неизвестна. Оправдался ли прогноз профессора?

Живой микроскоп

При проведении эксперимента перед 29-и летним художником Джоди Остройтом положили кусочек мяса и листик растения. Рядом стоял обыкновенный электронный микроскоп. Джоди пару минут внимательно разглядывал предметы невооруженным глазом, после взял лист бумаги и изобразил их внутреннюю структуру. Затем исследователи могли подойти к микроскопу и убедиться, что художник увеличил масштаб, но ничуть не исказил сущность изображаемого.

«Это пришло ко мне не сразу, – говорит Джоди. – Вначале я почему-то стал скрупулезно рисовать фактуру разных предметов – деревьев, мебели, животных. После начал замечать, что вижу гораздо более мелкие детали, неуловимые обычным глазом. Скептики говорят, что я пользуюсь микроскопом. Но где мне взять электронный микроскоп?!».

Джоди Остройт видит мельчайшие клетки вещества, как бы фотографирует их, а после переносит на бумагу сверхтонкими кистями и карандашом. И вот перед вами тонкая «фотография» селезенки кролика или цитоплазмы эвкалипта…
«Лучше бы мой дар достался какому-то ученому. Мне-то он зачем? Пока мои картинки раскупают, но мода на них пройдет. Хоть я и вижу глубже любого профессора, но только в буквальном смысле слова…».

Волосы в желудке

Тамми Мелхауз 22 года – она с сильными болями в животе была доставлена в госпиталь города Феникс, штата Аризона. Еле успели, еще немного – и девушка умерла бы. А после хирурги извлекли из пищеварительного тракта огромный… волосяной шар.
Тамми призналась, что когда она нервничает, жует волосы: «Я даже не замечала, как это делала, попросту машинально откусывала и глотала. Постепенно они накапливались в желудке. У меня давно уже пропал аппетит, а после начались дикие боли».
Рентген показал наличие какого-то большого образного образования. Операция по удалению клубка продолжалась 4 часа, и спустя несколько дней Тамми была выписана домой.

Капитан за лобовым стеклом

1990 год, 10 июня — капитан авиалайнера BAC 1-11 Series 528FL Тим Ланкастер остался в живых после продолжительного пребывания за пределами своего самолета на высоте около 5 000 м.
Пристегнуться ремнем важно не только для водителей автомобилей: командир самолета BAC 1-11 компании British Airways Тим Ланкастер, вероятно, навсегда запомнит это элементарное правило безопасности после 10 июня 1990 года.
Управляя лайнером на высоте в 5 273 м., Тим Ланкастер расслабил ремень безопасности. В скором времени после этого у авиалайнера лопнуло лобовое стекло. Капитан сразу вылетел через проем, и был прижат спиной к фюзеляжу самолета с наружной стороны.

Ноги пилота застряли между штурвалом и панелью управления, а сорванная воздушным потоком дверь кабины пилотов приземлилась на радио- и навигационную панель, разбив ее.
Находящийся в кабине бортпроводник Найджел Огден не растерялся и крепко ухватил капитана за ноги. Второму пилоту удалось посадить самолет лишь через 22 мин, все это время капитан самолета находился снаружи.

Бортпроводник, державший Ланкастера, полагал, что он мертв, но не отпускал, так как боялся, что тело попадет в двигатель и тот сгорит, уменьшив шансы самолета на благополучную посадку.
После приземления выяснили, что Тим жив, медики диагностировали у него синяки, а также переломы правой руки, пальца на левой руке и правого запястья. Через 5 месяцев Ланкастер вновь сел за штурвал.
Стюард Найджел Огден отделался вывихнутым плечом, обморожением лица и левого глаза.