Зинаида александровна. «Царица муз и красоты» – княгиня Зинаида Александровна Волконская. Волконская, зинаида александровна

Волконская Мария Николаевна. Дата рождения 25 декабря 1805 (6 января 1806) – день смерти 10 августа 1863 (57 лет). Княгиня, дочь генерала Н.Раевского, жена декабриста С.Волконского, друг А.С.Пушкина.

Их было всего 11 женщин – жен и невест декабристов, которые разделили тяжелую судьбу своих избранников. Их имена помнят вот уже почти две сотни лет. Но все же большинство поэтических произведений, исторических исследований, повестей и романов, театральных спектаклей и фильмов посвящаются Марии Волконской – одной из наиболее таинственных и привлекательных женщин России XIX века.

Тайну княгини, загадку ее характера и судьбы пытались разгадать уже несколько поколений историков и просто любителей старины. Ее имя стало легендарным. А сама она говорила: «Что ж тут удивительного – 5 000 женщин ежегодно делают добровольно то же самое…» Волконской не нужен был памятник. Она исполнила долг жены, может быть, пожертвовав ради этого своим женским счастьем.

Младшая и любимая дочь боевого генерала эпохи наполеоновских войн Н.Н.Раевского и внучки М.Ломоносова, Софии Алексеевны. В доме Раевских царил патриархат. Девочка преклонялась перед чувством долга и беспримерным героизмом отца и братьев. В семье неоднократно звучал рассказ о том, как предчувствуя поражение под Салтановкой генерал приказал 17-ти летнему сыну Александру взять знамя, схватил за руку 11-ти летнего Николая и с возгласом: «Солдаты! Я и мои дети откроем вам путь к славе! Вперед за царя и Отечество!» – ринулся под пули.

Тяжело раненный в грудь картечью, он смог увидеть, как его корпус разгромил превышающие в три раза силы противника. Пылкая и весьма впечатлительная девочка только таким видела настоящего мужчину. (Может быть, потому к ухаживаниям А.Пушкина, который посвятил ей много нежных строк, она относилась с достаточной долей иронии и категорически отказалась от брака с польским помещиком графом Г.Олизаром.)

Девочка получила блестящее домашнее образование, знала несколько иностранных языков. Однако страстным увлечением юности были музыка и пение. Ее удивительным голосом можно было заслушаться. Она без устали разучивала арии, романсы и с блеском исполняла их на званых вечерах, аккомпанируя себе на рояле. В 15 лет Мария уже понимала и чувствовала многое.

На формирование ее характера оказали влияние старшие братья и сестры. От Софьи она переняла педантичность, обязательность и страсть к чтению; от Елены – мягкость, чувствительность и кротость; от Екатерины – резкость и категоричность суждений; а от Александра – скептицизм и ироничность. Девушка будто чувствовала, что повзрослеть доведется рано, и покоряла сердца мужчин уже на первых балах.

Считают, что Мария вышла замуж не по любви, а по настоянию родственников. Генерал Раевский хотел для дочери блестящей и безбедной жизни, его прельстил не только титул жениха – князя Сергея Григорьевича Волконского, несмотря на свои 37 лет, он уже был ветеран войны, генерал-майор, принадлежал к знатнейшей российской фамилии, имел огромные связи при дворе. Но главное, он был удивительно честным, благородным и справедливым – человеком долга и чести, что так ценила Мария в своем отце. Именно эти качества нашли отклик в сердце 17-ти летней Раевской.

После сватовства Волконского и ошеломленных слов Марии: «Папа, я ведь его совсем не знаю!» – Раевский тем же вечером написал Волконскому, что она согласна и можно считать их помолвленными. Генерал отлично знал свою дочь. Не чувствуй она к Сергею сердечного, душевного влечения, ответила бы не тихой растерянностью, сиянием глаз и с трудом сдерживаемой улыбкой, а как-то иначе, более решительно, резко, как и Густаву Олизару. Кстати, Раевский все знал об участии будущего зятя в тайном обществе, но он скрыл это от Марии, хотя и не отказал Волконскому.

Официально помолвка была отпразднована большим балом, на котором было все семейство Раевских-Волконских. Во время танца с Сергеем на Марии загорелось платье: танцуя сложную фигуру мазурки, она случайно задела краем одежды столик с канделябрами, и одна свеча опрокинулась. Благо, несчастье смогли предотвратить, но платье пострадало весьма сильно, да и невеста порядком испугалась – ей показалось что все это очень дурное предзнаменование.

1825 год, январь -на пороге своего 18-ти летия, Мария вышла замуж. Она вырвалась из-под родительской опеки и воодушевленно обустраивала свой новый дом: выписывала занавеси из Парижа, ковры и хрусталь из Италии, беспокоилась о каретах и конюшне, прислуге и новой мебели. Она жила в предчувствии счастья, однако мужа видела мало, он был весь в каких-то своих делах, приходил домой поздно, усталый, молчаливый. Спустя три месяца после свадьбы молодая княгиня неожиданно серьезно заболела. Съехавшиеся к постели медики определили начало беременности и отправили хрупкую будущую мать в Одессу, на морские купания.

Князь Волконский остался при своей дивизии в Умани, а когда изредка приезжал навестить жену, то больше расспрашивал ее, чем говорил сам. Мария написала поздней: «Я пробыла в Одессе все лето и, таким образом, провела с ним только три месяца в первый год нашего супружества; я не имела понятия о существовании тайного общества, которого он был членом. Он был старше меня лет на 20 и потому не мог иметь ко мне доверия в таком важном деле».

В конце декабря князь привез жену в имение Раевских, Болтышку, под Киевом. Он уже знал, что полковника П.Пестеля арестовали, но о событиях 14 декабря 1825 года он не знал. Об этом сообщил зятю генерал Раевский и, предчувствуя, что арест может коснуться и князя, предложил ему эмигрировать. Волконский от такого предложения сразу же отказался, потому как бегство для героя Бородино было бы равносильно смерти.

Роды у Марии проходили очень тяжело, без повивальной бабки 2 января 1826 года она родила сына, которого, по семейной традиции, назвали Николушкой. Сама Мария тогда едва не умерла, родильная горячка продержала ее в жару и бреду несколько суток, и она почти не помнила короткого свидания с мужем, который без разрешения покинул часть, чтобы повидаться с женой и сыном. А спустя несколько дней его арестовали и препроводили в Петербург для первых допросов. Но Мария об этом не знала. Болезнь цепко держала ее в своих объятиях в течении нескольких месяцев.

События меж тем развивались довольно бурно. Следствие по делу бунтовщиков шло полным ходом. Арестовали а после отпустили сыновей Раевского. Старый генерал ездил хлопотать за родственников в Петербург, но только навлек на себя гнев . Лишь возвратившись в апреле в Болтышку, Раевский обо всем сообщил дочери, прибавив, что Волконский «запирается, срамится» и прочее – он не покаялся перед императором и не назвал имена заговорщиков. И конечно, отец сразу же объявил ей, что не осудит ее, если она решит расторгнуть брак с князем.

Можно только представить себе, каково было все это слышать молодой женщине, измученной продолжительной болезнью. Отец рассчитывал на то, что она покорится воле родителей (брат Александр откровенно говорил, что она сделает все, что скажет отец и он), но все получилось наоборот. Мария взбунтовалась. Как ее ни отговаривали, она выехала в Петербург, добилась свидания с мужем в Алексеевском равелине, сблизилась с его родственниками, утешая их и мужественно ожидая приговора.

Но тут неожиданно заболел Николушка, и Мария вынуждена была спешно отправиться к тетке, графине Браницкой, на попечение которой находился ее сын. В имении тетки ее ждало заточение с апреля по август. На протяжении всего этого времени она была лишена известий о муже. Но эти месяцы не прошли зря. В душевном одиночестве, думая о Сергее, Мария как бы рождалась заново. Казалось, вся огромная энергетическая сила рода Раевских перелилась в эту хрупкую женщину. Молодой княгине потребовалась огромная духовная работа, чтобы определить свое отношение к совершенному Сергеем, понять его, прийти к единственному выводу: что бы его ни ожидало, ей необходимо быть рядом с ним.

Это решение тем более ценно, что Волконская выстрадала его. Если А.Муравьева, Е.Трубецкая и другие жены декабристов не были скованны столь жесткими домашними оковами, были вольны общаться друг с другом, находили поддержку друзей, родственников, всех, сочувствующих бунту, то Мария была вынуждена одна бороться за свой смелый выбор, отстаивать его и даже пойти на конфликт с самыми близкими, любимыми ею людьми.

1826 год, июль — подследственным был объявлен приговор. Князь Волконский был осужден по первому разряду на 20 лет каторги и выслан в Сибирь. Как только об этом стало известно, Мария с сыном отправилась в Петербург. Остановилась она в доме свекрови на Мойке (в той самой квартире, где спустя 11 лет умирал А.Пушкин) и направила прошение императору отпустить ее к мужу. Своему отцу она написала: «Дорогой папа, вы должны удивляться моей смелости писать коронованным особам и министрам; что хотите вы – необходимость, несчастие обнаружило во мне энергию решительности и в особенности терпения. Во мне заговорило самолюбие обойтись без помощи другого, я стою на своих ногах и от этого чувствую себя хорошо».

Через месяц был получен благожелательный ответ, и уже на другой день, оставив ребенка свекрови, она отправилась в Москву. До какой же степени сильным было неприятие ее поступков родственникам, что Мария оставила своего первенца малознакомой женщине, пальцем не пошевельнувшей для спасения своего сына! Что ж, она решилась и на это, уверенная в своей правоте: «Мой сын счастлив, мой муж – несчастен, – мое место около мужа». Какой душевной силой и волей надо было обладать, чтобы принять такое решение! (Всего в Сибирь сослали 121 человека, а добились права приезда к своим мужьям лишь 11 женщин.)

В Москве Мария Николаевна на несколько дней остановилась у княгини Зинаиды Волконской, давшей в ее честь знаменитый вечер, на котором были Пушкин, Веневитинов и другие известные люди России. И в канун нового, 1827 года, когда в окрестных домах шли балы, звенели бокалы, молодая женщина покинула Москву. Ей казалось – навсегда. Отцу она сказала, что уезжает на год, ибо он обещал проклясть ее, если она не возвратится… Старик как чувствовал, что более не увидит дочери. Маленький Николенька и генерал Раевский умерли буквально друг за другом в течение двух лет.

Волконская Мария Николаевна неслась в одиночестве через бесконечные метели, жестокие морозы, мужественно перенесла обыски и «всевозможные внушения» чиновников. Обгоняя по дороге измученных каторжан, она понимала, через какие унижения пришлось пройти ее мужу, пострадавшему не за какие-то махинации, а за дело чести. И когда, добившись свидания с Сергеем Григорьевичем, княгиня увидала его истощенного, в цепях, она упала перед ним на колени и поцеловала кандалы, отдавая дань его страданиям. Этот поступок стал хрестоматийным символом полного разделения женой судьбы мужа.

Сибирская жизнь жены декабриста только начиналась. Пройдет еще целых 30 лет, прежде чем придет Указ о помиловании и декабристам будет разрешено выехать в европейскую часть России. До 1830 года жены декабристов жили отдельно от мужей-каторжан. Но после перевода их на Петровский завод Волконская вытребовала разрешения поселиться в остроге. В их маленькую тюремную каморку, а спустя год и в дом вне тюрьмы. Где вечерами собирались гости, читали, спорили, слушали музыку и пение Марии Николаевны.

Присутствие преданных женщин было огромной поддержкой для выброшенных из привычной жизни декабристов. Из 121 ссыльного в живых не осталось и двух десятков. Насколько позволяли средства, декабристки вели благотворительную деятельность, приходили друг другу на помощь в трудные дни, оплакивали умерших и радовались появлению новой жизни. Колония ссыльных сделала немало добрых дел в Иркутской губернии.

Жизнь продолжалась и в далекой Сибири. Там у Волконских родились трое детей. Дочь Софья (1830 г.) умерла в день рождения – очень слаба была Мария Николаевна. Но сын Михаил (1832 г.) и дочь Елена (Нелли, 1834 г.) стали настоящим утешением родителям. Они росли под строгим присмотром матери, получили прекрасное домашнее образование.

Когда в 1846 году пришло распоряжение царя отдавать детей в казенные учебные заведения под чужой фамилией, Мария Николаевна первой отказалась от этой «странной» затеи, гордо сказав, что «дети, кто бы они ни были, должны носить имя своего отца». Но Михаила и Елену воспитала как благонамеренных граждан, верных престолу, и сделала все от нее зависящее, чтобы вернуть им положение в обществе. Разделив с мужем судьбу, княгиня так и осталась далека от идей декабристов.

За годы ссылки супруги очень переменились. Воспоминания современников зачастую расходятся, когда характеризуют их союз. Одни считают, ссылаясь на письма и архивы, что в сердце Волконской Марии Николаевны царил только «опальный князь». Другие, приводя в пример те же архивные данные, заверяют, что Мария, оставаясь с мужем, совсем его не любила, а безропотно несла свой крест, как и полагается русской женщине, присягнувшей ему перед Богом. На протяжении долгих лет в Марию был тайно влюблен Михаил Лунин. Но чаще называют имя декабриста Александра Викторовича Поджио.

Их современник Е.Якушкин написал, что, став с годами властной и оставшись такой же решительной, Мария Николаевна, решая судьбу дочери, «не хотела никого слушать и сказала приятелям Волконского, что если он не согласится, то она объяснит ему, что он не имеет никакого права запрещать, потому что он не отец ее дочери. Хотя до этого дело не дошло, но старик, в конце концов, уступил». Дети ощущали внутреннюю отчужденность родителей, они больше любили мать, ее авторитет был намного выше отцовского.

Так уж вышло, что долгие 30 лет «сибирского плена» и по возвращении из ссылки супруги Волконские оставались вместе, несмотря на сплетни, досужие разговоры, усталость лет, видимую несхожесть характеров и взглядов. В 1863 году, находясь в имении сына, тяжело больной князь Волконский узнал, что его жена скончалась 10 августа.

Он страдал оттого, что в последнее время не мог ухаживать за ней и сопровождать на лечение за границу, потому как сам с трудом передвигался. Его похоронили (1865 году) в селе Воронки Черниговской губернии рядом с женой, положив согласно завещанию в ногах ее могилы. А в 1873 году, опять же согласно завещанию, рядом с ними упокоился и Александр Поджио, скончавшись на руках Елены Сергеевны Волконской (во втором браке – Кочубей).

После смерти Волконской Марии Николаевны остались записки, замечательные по скромности, искренности и простоте. Когда сын княгини читал их в рукописи Н.А.Некрасову, поэт по нескольку раз за вечер вскакивал и со словами: «Довольно, не могу» бежал к камину, садился к нему, хватался руками за голову, и плакал, как ребенок. Охватившие его чувства он смог вложить в свои знаменитые посвященные княгиням Трубецкой и Волконской поэмы. Благодаря Некрасову пафос долга и самоотверженности, которым была полна жизнь Волконской Марии Николаевны и ее подруг, навсегда запечатлелся в сознании русского общества.

История жизни
Обольстительная Италия на многие годы стала для русских путешественников пристанищем и художественной Меккой, а для многих из них и местом успокоения, покоя, творческого наслаждения и душевного тепла, второй Родиной.
...Май 1839 на вилле Зинаиды Волконской. Николай Гоголь на даче княжны «ложился спиной на аркаду тогатых, как называл древних римлян, и по полусуткам смотрел в голубое небо, на мертвую и великолепную римскую Кампанью». Княгиня ревностно оберегала его покой, чем заслужила его благосклонность. Гоголь вообще любил те отношения между людьми, где нет никаких связующих прав и обязательств, где от него ничего не требовали. Княгиня умела ценить эту внутреннюю свободу.
«Общим центром для литераторов и вообще для любителей всякого рода искусств, музыки, пения, живописи служил тогда блестящий дом княгини Зинаиды Волконской», - вспоминал А.Н. Муравьев. А когда-то таким блетящим домом был салон княгини Зизи в Москве…
В объявленный день без специального приглашения сходилась избранная публика, чтобы побеседовать, обсудить и обольстить друг друга словами, музыкой, электричеством особенных отношений. Ни карт, ни застолья, ни танцев такие собрания не предусматривали. «В Москве дом княгини Зинаиды Волконской был изящным сборным местом всех замечательных и отборных личностей современного общества. Тут соединялись представители большого света, сановники и красавицы, молодежь и возраст зрелый, люди умственного труда, профессора, писатели, журналисты, поэты, художники. Все в этом доме носило отпечаток служения искусству и мысли. Бывали в нем чтения, концерты... Посреди артистов и во главе их стояла сама хозяйка дома. Слышавшим ее нельзя забыть впечатления, которое производила она своим полным и звучным контральто и одушевленною игрою... Она в присутствии Пушкина в первый день знакомства с ним пропела элегию его, положенную на музыку Геништою:
Погасло дневное светило,
На море синее вечерний пал туман.
Пушкин был тронут этим обольщением тонкого и художественного кокетства».
Она была великолепной хозяйкой салона, умелым режиссером, удивительно разносторонне одаренной натурой, певицей, музыкантом, поэтом, художником. Все, что казалось в ее салоне непринужденной импровизацией, на самом деле было одухотворено ею. Серьезная музыка соседствовала с разыгрываемыми шарадами, стихи - с эпиграммами и шутками.
Однажды, по неловкости, один из гостей Зинаиды Волконской сломал руку колоссальной статуи Аполлона, которая украшала театральную залу. Пушкин тут же сочинил искрометную эпиграмму:
Лук звенит, стрела трепещет,
И клубясь, издох Пифон,
И твой лик победой блещет,
Бельведерский Аполлон!
Кто ж вступился за Пифона,
Кто разбил твой истукан?
Ты, соперник Аполлона,
Бельведерский Митрофан.
В ответ Пушкин тут же получил злобную эпиграмму от неловкого «Митрофана Бельведерского»:
Как не злиться Митрофану?
Аполлон обидел нас:
Посадил он обезьяну
В первом месте на Парнас.
Эпиграмма была обидная, но не задевала чести, а потому на такие не принято было обижаться.
Когда Пушкин собрался обратно в Михайловское, княгиня Зинаида подарила ему свой портрет в знак особых отношений и послала письмо по-французски: «Возвращайтесь к нам, в Москве легче дышится. Великий русский поэт должен писать в степях или под сенью Кремля, и автор «Бориса Годунова» принадлежит городу царей. Какая мать могла зачать человека, чей гений так полон мощи, свободы, грации? То дикарь, то европеец, то Шекспир, то Байрон, то Ариосто и Анакреон, он всегда останется русским и переходит от лирике к драме, от песен нежных, любовных, простых, к песням суровым, романтическим, язвительным или к наивному и важному языку истории».
Удивительно, как сочеталось в ней это чутье и понимание творческого гения, многих русских гениев и абсолютно сознательная разлука с Русской землей и переход в другую веру? Откуда у родившейся в Италии и толком России не знавшей княжны такое точное представление о том, что великий русский поэт должен писать в степях или под сенью Кремля, откуда уверенность, что автор «Бориса Годунова» принадлежит городу царей? Наверное, это было генетическое чувство России, потому тянулась она не к высшему свету, а к свету творчества, братству художников, артистов, поэтов, которые и были выразителями этого чувства.
В высшем свете она пережила свои первые разочарования. Зинаида Волконская родилась в семье Белосельских-Белозерских, богатой, знатной и знаменитой, ведущей свое родословие по прямой линии от Рюрика, ее отец был русским посланником в Сардинском королевстве. Мать умерла, родив ее, и на всю жизнь отец стал ей заботливым и верным другом и наставником. Отец был одним из самых образованных людей своего времени и сделал из своей дочери поклонницу искусств и наук. Ему она обязана своим происхождением и поэтическим образом. А еще своим одиночеством, когда он умер. Ему и матери поставила она первые стелы в своем саду воспоминаний на итальянской вилле.
Княжна Зизи всегда любила вычурную и эффектную канву сюжета. Ее дом и жизнь всегда были окутаны музыкой. И Пушкин, и Вяземский, и многие другие поэтические натуры приезжали к ней в московский дом, чтобы насладиться музыкой итальянцев и их дивными голосами. Дом ее был волшебным замком музыкальной феи, ногою ступишь за порог, раздаются созвучия. До чего ни дотронешься, тысячи слов гармонически откликнутся. Там стены пели, там мысли, чувства, разговоры, движение, все было пение.
«Там стены пели...» Но в остальном порой в ее доме было много фальши и притворства, много игры и откровенных театральных увлечений хозяйки. Пушкин, человек открытый и искренний, иногда уставал от театра Зинаиды Волконской, которым она была окружена всегда и сама играла в нем. Однажды в ее гостиной Пушкина долго упрашивали что-нибудь прочитать. «В досаде он прочел «Чернь» и, кончив, с сердцем сказал: «В другой раз не станут просить».
«Я от раутов в восхищении и отдыхаю от проклятых обедов Зинаиды», - писал Пушкин в январе 1829 года. И дальше он добавляет непристойность о Зинаиде и ее новом кавалере, милом молодом флорентийце Риччи.
На самом деле увлечение это для Зинаиды Волконской стало настоящей любовью. Но, как всегда, ее любовь несла горе и страдание всем окружающим. Лунина встретилась со своим будущим мужем, итальянским графом, певцом-любителем, красавцем Риччи в Париже. Молодожены, вернувшись в Москву, стали бывать у Волконских. И Зинаида неожиданно влюбилась до беспамятства. Риччи отвечал взаимностью. Это был уже театр чувств, от которого страдали другие. Риччи развелся с Луниной, поклялся всю жизнь посвятить Зинаиде, а она решила перейти в католичество, чтобы вера не разделяла их. Княгиня, дитя мятежного и забывшего Бога XIX века, не поняла, сколь это удалит ее от России. Но любовь не только строящая, но и разрушающая сила. Зинаида, однако, прожила с графом Миниато Риччи до конца его жизни, пережив его на два года. Это был счастливый союз. А потомки тщательно скрывали его подробности, предпочитая не упоминать об этом мезальянсе.
До этого союза было много влюбленностей и разочарований, построенных эфирных замков и разбитых сердец. Когда-то она исполнила волю умершего отца, выйдя замуж за человека, которого не любила. Ей было двадцать лет, она стала женой Никиты Григорьевича Волконского, личного адъютанта императора Александра I. По своему положению она часто бывала при дворе. Александр I обратил внимание на очаровательную молодую княгиню. В годы заграничных походов она часто встречалась с императором и сумела завоевать его особое расположение. Для нее же это было слишком серьезное увлечение.
В 1813 году вместе со своим двухлетним сыном и сестрой мужа Софьей Волконской она сопровождала императора в свите по дороге в Германию, они проводили много вечеров вместе. Увлеченный государь посылал ей многочисленные записки. Потом, когда начались военные действия, они уже обменивались письмами. «Верьте, княгиня, в мою привязанность до конца жизни!»
На Венском конгрессе она была в центре внимания. Здесь блистала она впервые как певица с дивным голосом. Особенный успех ждал ее в Париже, где она познакомилась с Россини, пленила его и сама поставила «Итальянку в Алжире», спев заглавную партию.
У княгини родился сын, которого светская молва приписывала императору. Она по-прежнему жила в Европе, что не нравилось ее венценосному покровителю, для которого, однако, не вполне были удобны и слишком откровенные отношения, которых жаждало молодое сердце княгини. Суетность и самостоятельность княгини несколько раздражали монарха: «Если уж я и негодовал на Вас, то уж, конечно, не за Л., а, признаюсь Вам откровенно, за то предпочтение, которое Вы оказываете Парижу со всей его мелочностью. Столь возвышенная и превосходная душа казалась мне не подходящею ко всей этой суетности, и я считал ее жалкой пищей для нее».
Сын умер, она взяла приемного ребенка. Ей пришлось приехать в Петербург, встречи с которым княгиня боялась - там была соперница за сердце императора Нарышкина, там были недоброжелатели. Ей захотелось дерзить из-за невнимания к ней, она нахваливала Европу, к которой двор после победы над французами относился с неприязнью. Это было неслыхано: «Княгиня Волконская сначала хвалила Европу, компрометируя себя, потом уехала в Одессу с сеньором Барбьери, когда все и даже сам Государь советовали ей остаться».
В Одессе она покорила немало сердец, в том числе и поэта Батюшкова. Многие поэты были увлечены ею всерьез и до самой смерти. Она пережила сумасшествие и смерть Батюшкова. Пыталась писать, но это скорее ей не удавалось. Ее образ - образ главной героини из романа Жермены де Сталь «Коринна». Волконскую стали называть Северной Коринной, как называл ее Гете. Но Северной Коринне стало плохо на родине, и через десять лет она возвратилась в Италию.
Здесь ее дом и стал пристанищем для художников и поэтов. Художники Кипренский, Щедрин, Бруни, архитекторы Тон и Глинка - все кружились вокруг нее в вихре завораживающего танца поклонения музе. Ей льстило столь высокое и тонкое понимание ее натуры. Самый красивый и самый молодой Федор Бруни влюбился в нее пылко и безнадежно, изобразил ее в необыкновенно романтическом виде - в костюме из написанной и поставленной ею оперы «Жанна Д’Арк». Опера, как и портрет, имела необыкновенный успех. Но чувств княгиня в ответ не испытывала, все осталось там, в Петербурге. Однако поклонение было приятно, льстило, радовало.
Она опять попыталась вернуться в Россию. Умер единственно искренне и всем сердцем любимый ею человек - Александр I. Она положила на его гроб букет незабудок, сочинила кантату его памяти. А Николай I не смог занять ее сердца - все в нем было другим. Не простила она ему и ссылки и казни декабристов. Своей золовке Марии Волконской она устроила пышные проводы в своем московском доме.
Сорок лет спустя после того вечера Мария Волконская писала: «В Москве я остановилась у Зинаиды Волконской, моей невестки, которая приняла меня с такой нежностью и добротой, которых я никогда не забуду. Она окружила меня заботами, вниманием, любовью и состраданием. Зная мою страсть к музыке, она пригласила всех итальянских певцов, которые были тогда в Москве, и несколько талантливых певиц. Прекрасное итальянское пенье привело меня в восхищение, а мысль, что слышу его в последний раз, делала его для меня еще прекраснее. Дорогой я простудилась и потеряла голос, а они пели как раз те вещи, которые я изучила лучше всего, и я мучилась от невозможности принять участие в пении. Я говорила им: «Еще! Еще! Подумайте только, ведь я никогда больше не услышу музыки...»
Мария, как и Зинаида, считала музыку целебным зельем, способным утешить боль сердца и вылечить раны. Княжна Зизи, жившая в мире звуков, понимала, что нужно Марии. «Третьего дня ей минуло двадцать лет. Эта интересная и вместе с тем могучая женщина, больше своего несчастья. Она его преодолела, выплакала, источник слез уже иссох в ней. Она чрезвычайно любит музыку. В продолжении всего вечера она слушала, как пели, и когда один отрывок был отпет, она просила другого. До 12 часов ночи она не входила в гостиную, потому что у кн. Зинаиды было много гостей, но сидела в другой комнате, за дверью, куда к ней беспрестанно ходила хозяйка, думая о ней только и стараясь ей угодить...» - вспоминал об этом вечере А. Веневитинов.
Княгиня действительно была искренней в своем желании помочь невестке, кроме того, она никогда не упустила бы случая пофрондерствовать и выказать свою независимость двору. Она посвятила Марии восторженное стихотворение в прозе по-французски, которое имело хождение во всех светских московских гостиных. В нем Мария Волконская изображалась индусской вдовою, восходящей на костер. «Мне сдается, что твои грациозные движения творят ту мелодию, которую древние приписывали движению небесных светил».
В Москве у Зинаиды появился и новый поклонник. Опять поэт. Двадцатилетний Дмитрий Веневитинов, для которого эта безответная любовь стала трагедией и закончилась смертью. Она все время убеждала его в невозможности земной любви и счастья, оттого он сжигал себя на костре этого чувства:
Придет мой час, когда удастся мне
Любить тебя с восторгом наслажденья,
Как я любил твой образ в светлом сне»…
Зинаида надела на его палец перстень из античного Геркуланума, чтобы он не забыл ее в Петербурге, и злым роком рассекла его сердце. Он предчувствовал свою судьбу
Когда же я в час смерти буду
Прощаться с тем, что здесь люблю,
Тебя в прощаньи не забуду:
Тогда я друга умолю,
Чтоб он с руки моей холодной
Тебя, мой перстень, не снимал,
Чтоб нас и гроб не разлучал»…
Ему, умершему двадцати двух лет от роду, надели перстень, не разлучив с ней и в могиле. Сколь страшна и велика была сила этой женщины!
Она не нашла при новом царствовании внимания к себе, более того, Николай I, естественно, был крайне недоволен тем, что она приняла католичество в России. Все сходилось на том, что надо возвращаться на свою теплую и гостеприимную вторую родину. Или первую?
На ее отъезд многие поэты написали стихи. Это был отъезд навсегда. Баратынский, пожалуй, точнее всех сказал о княжне Зизи:
Из царства виста и зимы,
Где жизнь какой-то тяжкий сон,
Она спешит на юг прекрасный,
Под Авзонийский небосклон -
Одушевленный, сладострастный,
Где в кущах, в портиках палат
Октавы Тассовы звучат;
Где в древних камнях боги живы,
Где в новой, чистой красоте
Рафаэль дышит на холсте;
Где все холмы красноречивы,
Но где не стыдно, может быть,
Герои, мира властелины,
Ваш Капитолий позабыть
Для капитолия Коринны;
Где жизнь игрива и легка,
Там лучше ей, чего же боле?
Зачем же тяжкая тоска
Сжимает сердце поневоле?
Когда любимая краса
Последним сном смыкает вежды,
Мы полны ласковой надежды,
Что ей открыты небеса,
Что лучший мир ей уготован,
Что славой вечною светло
Там заблестит ее чело;
Но скорбный дух не уврачеван,
Душе стесненной тяжело,
И неутешно мы рыдаем.
Так, сердца нашего кумир,
Ее печально провожаем
Мы в лучший край и лучший мир.
Для нее шли годы в забытьи и счастье старой и новой дружбы: Брюллов, Мицкевич, Кипренский, Жуковский, Гоголь... Многие оставили след в ее аллее воспоминаний и в ее сердце. Ее след для многих стал роковым. Бывают такие женщины, чей след никогда не исчезает в песке времени.

Мария Николаевна Волконская (урождённая Раевская) (25 декабря 1805 – 10 августа 1863, с. Воронки Черниговской губернии) - княгиня, жена , мемуаристка.

Биография

Родилась в семье героя Отечественной войны 1812, генерала Н. Н. Раевского. По матери приходилась правнучкой М. В. Ломоносову.

Получила хорошее домашнее образование. 11 января 1825 вышла замуж за . После приговора добилась разрешения на отъезд в Сибирь и выехала, несмотря на сопротивление семьи и запрет взять с собой сына. Прибыв в январе 1827 в , остановилась в доме городского головы, купца Е. А. Кузнецова.

В Благодатском руднике, Чите и Петровском Заводе М.Н. Волконская, как могла, старалась облегчить участь мужа и его товарищей: писала письма от имени каторжников, вносила крупные суммы в декабристскую артель, выписывала книги и периодические издания, участвовала в концертах, устраиваемых в каземате.

В 1836 семья (у Волконских было двое детей) поселилась в с. Урик, в 18 верстах от . В 1845 в связи с необходимостью обучения сына в ирк. гимназии В. разрешили переехать в город, а позже туда перебралась вся семья. Из Урика был перевезен двухэтажный дом (сейчас в нем ). Дом Волконских стал настоящим культурным центром . Здесь впервые в городе ставились домашние спектакли (например, «Недоросль» Фонвизина), устраивались концерты, литературные чтения. По окончании гимназии сын, Михаил Волконский, стал чиновником особых поручений при генерал-губернаторе . В 1850 М.Н. Волконская против воли мужа выдала дочь Елену за иркутского чиновника Молчанова (замужество это оказалось неудачным). Таким образом М.Н. Волконская обеспечила им возможность возвращения в Россию.

Вернувшись на родину, М.Н. Волконская написала воспоминания о пережитом. Ее «Записки» послужили исходным материалом для поэмы Н. А. Некрасова «Русские женщины». Похоронена в с. Воронки Черниговской губернии, принадлежавшем второму мужу дочери. Могила сохраняется.

Сочинения

Записки княгини М. Н. Волконской. - СПб., 1914.
Записки М. Н. Волконской. - М., 1977.

Литература

Калугин Ю. А. Жена декабриста. - Киев, 1963.
Сергеев М. Д. Несчастью верная сестра. - Иркутск, 1978.
Филин М. Мария Волконская: «Утаенная любовь» Пушкина. - М., 2006.

Внуки попросили бабушку рассказать что-нибудь интересное, но она отказывается:

Но их прогнала я:

«Успеете слушать; рассказов моих Д

останет на целые томы,

Но вы еще глупы: узнаете их,

Как будете с жизнью знакомы!»...

Прогнав внуков гулять, она пишет записки, чтобы рассказать о пережитом, о людях и событиях.

Мария Николаевна Волконская родилась под Киевом, в тихом имении отца. Род их был древним и богатым. Отец ее, генерал Раевский, герой войны с Наполеоном, считал важнейшим в жизни исполнение своего долга перед Родиной. Маша была любимицей семьи, училась «всему, //Что нужно богатой дворянке», хорошо пела. Старый генерал Раевский писал воспоминания, читал журналы и задавал балы, на которые съезжались бывшие его соратники. Царицей бала всегда была Маша - голубоглазая, черноволосая красавица с густым румянцем и гордой поступью. Девушка легко пленяла сердца гусаров и улан, стоявших с полками близ имения Раевских, но никто из них не трогал ее сердца.

Когда Маше исполнилось восемнадцать лет, отец выбрал ей жениха - генерала Сергея Волконского, героя войны 1812 г., раненного под Лейпцигом:

Постарше тебя... а собой молодец,

Волконский! Его ты видала На царском смотру... и у нас он бывал,

По парку с тобой все шатался! -

«Да, помню! Высокий такой генерал...»

Он самый! - Старик засмеялся...

«Отец! он так мало со мной говорил!» - Заметила я, покраснела...

Ты будешь с ним счастлива! - круто решил Старик, - возражать я не смела...

Две недели спустя Мария пошла под венец. После свадьбы она не часто видела мужа: он был в служебных разъездах, и даже из Одессы, куда отправился отдохнуть с беременной женой, князь Волконский неожиданно отвез Машу к отцу. Отъезд был тревожным: Волконские уезжали ночью, сжигая перед этим какие-то бумаги.

Мария Волконская жила у родных, мужа она больше не видела. Княгиня волновалась, она не могла понять причин столь стремительного и тревожного отъезда мужа:

Я долго не знала покоя и сна,

Сомнения душу терзали:

«Уехал, уехал! опять я одна!..»

Родные меня утешали,

Отец торопливость его объяснял Каким-нибудь делом случайным...

Родня утешала Марию, отец говорил о скором возвращении ее мужа, о том, что Маше следует беречь себя и будущего ребенка.

Роды были тяжелыми, два месяца Мария не могла оправиться. Вскоре после выздоровления она поняла, что домашние скрывают от нее судьбу мужа. Ей упорно не желали рассказывать о Волконском, ограждали ее от общения, газет и прочего. Мария чувствовала, что не все благополучно, но отец ее, любя дочь, старался пощадить ее, не сознавая, что причиняет этим еще большее горе. Княгиня пыталась писать родне мужа, но ответа не получала.

О том, что князь Волконский был заговорщиком и готовил низвержение властей, Маша узнала только из приговора. Она тут же решила, что последует за мужем, куда бы ни пришлось отправиться. Ее решение только укрепилось после свидания с мужем в мрачной зале Петропавловской крепости.

Я громко сказала: «Да, я не ждала Найти тебя в этой одежде».

И тихо шепнула: «Я все поняла.

Люблю тебя больше, чем прежде...»

Что делать? И в каторге буду я жить (Покуда мне жить не наскучит). -

«Ты жив, ты здоров, так о чем же тужить?

(Ведь каторга нас не разлучит?)»

Все хлопоты о смягчении участи Волконского оказались тщетны, он был отправлен в Сибирь. Не помогли ни связи, ни просьбы о помиловании. Мария решила ехать за мужем. Но прежде ей пришлось выдержать сопротивление родных.

Отец умолял ее пожалеть несчастного ребенка, родителей, хладнокровно подумать о собственном будущем:

Не знаю, как мне удалось устоять,

Чего натерпелась я... Боже!..

Была из-под Киева вызвана мать,

И братья приехали тоже:

Отец «образумить» меня приказал.

Они убеждали, просили,

Но волю мою сам Господь подкреплял,

Их речи ее не сломили!

Тем не менее Марии пришлось очень тяжело. Родные расписывали ей ужасы путешествия, уговаривали забыть мужа и подумать о ребенке, о них. Маша, выдержав очередную бурю, обратилась к молитве:

А я, чуть жива, пред иконой святой Упала - в истоме душевной...

Мария не спала всю ночь, она молилась и размышляла, ей многое пришлось понять:

Я Божию матерь на помощь звала,

Совета просила у Бога,

Я думать училась: отец приказал

Подумать... нелегкое дело!

Давно ли он думал за нас - и решал,

И жизнь наша мирно летела?

Мария поняла, что до сей поры ей не приходилось думать и принимать решения, все это было делом отца. Даже под венец она шла по его настоянию. Теперь же образ измученного тюрьмой мужа стоял перед ее мысленным взором, и Волконская не могла его забыть. Она ощущала собственное бессилие, горечь и боль разлуки и понимала, что единственно возможное решение - последовать за супругом. Именно в этом состоит ее долг:

Место мое не на пышном балу,

А в дальней пустыне угрюмой,

Где узник усталый в тюремном углу

Терзается лютою думой,

Один... без опоры... Скорее к нему!

Там только вздохну я свободно.

Делила с ним радость, делить и тюрьму Должна я... Так небу угодно!..

Мария Волконская согласна покинуть недавно родившегося ребенка, она считает, что должна быть вместе с мужем, поддерживать его в тяжелой ситуации:

Да, ежели выбор решить я должна Меж мужем и сыном - не боле,

Иду я туда, где я больше нужна,

Иду я к тому, кто в неволе!

Но если останусь я с ним... и потом Он тайну узнает и спросит:

«Зачем не пошла ты за бедным отцом?..»

И слово укора мне бросит...

Оставляя ребенка без надежды когда-нибудь его увидеть, Мария Волконская понимала: лучше заживо лечь в могилу, чем лишить мужа утешения, а потом за это навлечь на себя презрение сына. Она верит, что старый генерал Раевский, во время войны выводивший под пули своих сыновей, поймет ее решение.

Сказав отцу о своем решении, Волконская столкнулась с тоской и недовольством родных. Мария Николаевна написала письмо царю, вскоре она получила ответ: в письме царь восхищался решимостью молодой женщины, давал разрешение на отъезд к мужу и намекал, что возврат безнадежен. Волконскую, до которой дошли слухи о препятствиях на пути ее предшественницы Трубецкой, позволение царя воодушевило. За три дня Мария Николаевна собралась в путь, заложила самые ценные свои вещи, купила кибитку. Последнюю ночь она провела у колыбели сына:

Последнюю ночь провела я С ребенком. Нагнувшись над сыном моим, Улыбку малютки родного Запомнить старалась; играла я с ним Печатью письма рокового.

Играла и думала: «Бедный мой сын!

Не знаешь ты, чем ты играешь!

Здесь участь твоя: ты проснешься один,

Несчастный! Ты мать потеряешь!»

Утром Волконская уезжала. Родные провожали ее в угрюмом молчании. Попрощавшись с матерью, сестрой и братьями, Мария обратилась к молчаливому и печальному отцу:

«Я еду! хоть слово, хоть слово, отец!

Прости свою дочь, ради бога!..»

Старик на меня поглядел наконец Задумчиво, пристально, строго И, руки с угрозой подняв надо мной,

Чуть слышно сказал (я дрожала):

Смотри! через год возвращайся домой,

Не то - прокляну!.. -

Я упала...

Княгиня Волконская на три дня остановилась в Москве у сестры Зинаиды, которая решила устроить пир. Волконская была «героинею дня», ею восхищались поэты, артисты. На прощальном вечере она встретилась с Пушкиным, которого знала с юности. В те давние годы они встречались в Гурзуфе, и Пушкин даже казался влюбленным в Машу Раевскую - хотя в те времена он в кого только не влюблялся. Встреча ее с Пушкиным в Москве была печальна - Пушкин был подавлен горем Марии. Великий поэт оценил ее подвиг. Пушкин рассказывал о своих планах писать «Пугачева», ехать на Урал, а там, если получится, навестить декабристов. «Пугачева» поэт написал, но в Сибирь поехать ему не позволили.

Распрощались с Волконской тепло:

И каждый сказал мне: «Господь вас храни!», - Прощаясь со мной со слезами...

Княгиня пустилась в путь. По дороге ей встречались обозы, толпы богомолок, казенные фуры, солдаты-новобранцы. Слышала она горькие стоны жен и дочерей, провожавших солдат.

Первую остановку Мария сделала в Казани. Из окон гостиницы увидела бал, вздохнула. Был канун Нового года.

Выехав из Казани, Волконская попала в метель. Ей пришлось заночевать в сторожке лесника, дверь которой была придавлена камнями - от медведей. Утром лесник вывел на дорогу. Начались сильные морозы, заставляющие княгиню сидеть в кибитке:

Совсем я закрыла кибитку мою -

И темно, и страшная скука.

Что делать? Стихи вспоминаю, пою,

Когда-нибудь кончится мука!

Пусть сердце рыдает, пусть ветер ревет

И путь мой заносят метели,

А все-таки я подвигаюсь вперед!

Так ехала я три недели...

В дороге Волконская узнала от солдата, что узники живы и находятся в руднике Благодатском. В храме Мария заказала молебен:

Казалось, народ мою грусть разделял,

Прося об изгнанниках Бога...

Убогий, в пустыне затерянный храм!

В нем плакать мне было не стыдно,

Участье страдальцев, молящихся там,

Убитой душе не обидно...

Дальнейший путь тоже протекал не гладко. Ночью ямщик не сумел сдержать лошадей, и кибитка вместе с княгиней полетела с крутой горы Алтая. В Иркутске, говорила Волконская, «проделали то же со мной, // Чем там Трубецкую терзали...». Переправа через Байкал была тяжелой. Потом пришлось оставить кибитку и пересесть в телегу, кончилась санная дорога. Княгиня узнала холод и голод пути, не у кого было что-либо купить. И только под Нерчинском ка- кой-то купец устроил ей бал.

В Нерчинске Волконская догнала княгиню Трубецкую, от которой узнала, что их мужья содержатся в Благодатске:

Они в Благодатске! - Я бросилась к ней, Счастливые слезы роняя...

В двенадцати только верстах мой Сергей,

14 декабря исполняется 227 лет со дня рождения одной из самых выдающихся женщин XIX в., хозяйки литературно-художественного салона, певицы и поэтессы, княгини Зинаиды Волконской. Она покоряла не только поэтов, художников и музыкантов – от нее потерял голову даже император Александр I. А. Пушкин называл ее то «царицей муз и красоты», то ведьмой. Говорили, что она приносит несчастье всем, с кем ее сталкивает судьба. Но когда Волконская переехала из России в Италию, она заслужила прозвище Благочестивой и славу святой.

Князь А. М. Белосельский-Белозерский

Она родилась в 1789 г. в семье князя Белосельского-Белозерского, который славился и своей красотой, и блестящей эрудицией, за что получил прозвище «московского Аполлона». Зинаида получила прекрасное образование: знала 8 языков, пела не хуже оперной певицы, писала стихи, хорошо разбиралась в искусстве. Она стала первой женщиной среди членов Общества любителей древностей российских при Московском университете.

Портрет З. А. Волконской. Гравюра М. Майера с утраченной акварели К. Брюллова, 1830

Она с легкостью покоряла сердца самых блестящих кавалеров, но ее любовью на долгие годы стал император Александр I. Он не отвечал Зинаиде Александровне такими же пылкими чувствами, но долгие годы их связывали платонические отношения, нежная переписка и взаимное восхищение. Замуж ее отдали за нелюбимого – богатого князя Никиту Волконского. Этот брак был номинальным, они жили «семьей врозь», и когда в 1811 г. у княгини родился сын, в свете шептались, что настоящим отцом его был император. Хотя, судя по их переписке, оснований для таких утверждений на самом деле не было.

Особняк княгини Волконской на Тверской

Князь Волконский жил в Петербурге, а княгиня с 1824 г. обосновалась в Москве, в том самом доме, который позже стал известен как «Елисеевский магазин». Здесь она организовала литературно-художественный салон, частыми гостями которого стали самые выдающиеся культурные деятели тех времен: Е. Баратынский, П. Вяземский, А. Дельвиг, А. Мицкевич и А. Пушкин. Многие поэты, художники и музыканты с первого взгляда теряли голову от княгини.

Портреты З. А. Волконской 1820-х гг. Слева – П. Бенвенути. Справа – неизвестный художник

Г. Мясоедов. В салоне Зинаиды Волконской, 1907

В нее был безнадежно влюблен итальянский художник и скульптор М. Барбиери, который расписывал стены ее театра и работал над интерьерами гостиных. Поэт Батюшков посвящал ей стихи, художник Ф. Бруни писал портреты, оба были в нее влюблены. Самыми нашумевшими стали две драматические истории, связанные с именем княгини Волконской и навсегда закрепившие за ней славу «famme fatale».

Ф. Бруни. Слева – Автопортрет, 1810-е гг. Справа – Портрет З. А. Волконской в костюме Танкреда

Княгиня Волконская вскружила голову поэту Д. Веневитинову, который был моложе нее на 15 лет. Она не отвечала ему взаимностью, но и не гнала прочь. Однажды она подарила ему перстень, найденный при раскопках Геркуланума и Помпеи, и поэт заявил, что наденет его или перед свадьбой, или перед смертью. Предчувствия не обманули Веневитинова: вскоре он скончался (от простуды, но все говорили, что от несчастной любви), а перстень унес с собой в могилу.

П. Соколов. Портрет Д. Веневитинова, 1827

Говорили, что княгиня Волконская приносит несчастье всем, кто в нее влюбляется. Нередко ее салон обвиняли в излишней театрализованности, а его хозяйку – в лицемерии. А. Пушкин, поначалу называвший Волконскую «царицей муз и красоты» в стихах, вдохновленных ею, затем величал ее ведьмой и в непристойных выражениях писал о ней и ее кавалере, итальянском певце Миниато Риччи. «Я от раутов в восхищении и отдыхаю от проклятых обедов Зинаиды», – писал Пушкин в 1829 г.

Л. Берже. Зинаида Волконская, 1828

Неизвестный художник. Портрет Миниато Риччи

Граф Риччи из-за Волконской развелся с женой, а Зинаида Александровна перешла в католичество и уехала с ним в Италию. Они прожили вместе до конца дней Риччи, которого княгиня пережила на два года. О последних 30 годах жизни Волконской в Италии сохранились весьма противоречивые свидетельства. Говорят, что княгиня не только стала ревностной католичкой, но и дошла до религиозного фанатизма.

Слева – Данс и Амели Ромилли. Портрет княгини З. А. Волконской, 1831. Справа – Баттистелли. Портрет З. А. Волконской |

Один знакомый, посетивший ее в Риме незадолго до смерти, писал: «Прелаты и монахи окончательно разорили ее... Ее дом, все ее имущество, даже склеп, где лежало тело ее мужа, проданы за долги». Она дала обет нищеты, пожертвовала все свое состояние на благотворительность, ходили даже слухи о том, что она простудилась и умерла после того, как отдала нищему свой плащ. Одни считали ее эксцентричной ханжой, другие – истинной католичкой. В Риме ее называли святой и дали одной из улиц ее имя.

К. Брюллов. Портрет княгини З. А. Волконской, ок. 1842 г.