Красивые признания неизвестного автора. Грустные стихи
НЕИЗВЕСТНЫЙ ПОЭТ
Александр Гончаров при жизни не опубликовал ни строчки своих стихотворений. Более того, он даже никому их не показывал. Умер он в Москве в 1979 году, и только через восемь лет после этого его вдова осмелилась принести эти стихи в редакцию журнала «Молодая гвардия», где я в то время работал. Таким образом они попали в мои руки, и я оказался их первым читателем.
Стихи меня захватили. Во-первых - своим поэтическим уровнем. И, во-вторых, таким фактом: на желтых страницах рукописи под стихами стояли очень давние даты: с 1941-го по 1948-й годы. Я тут же позвонил Зинаиде Ивановне Гончаровой - вдове поэта. И вот что я узнал: Александр Александрович Гончаров родился в 1924 году в Москве. Здесь же окончил среднюю школу, курсы шоферов и в 1943 году в свои девятнадцать лет ушел на фронт. Был он простым солдатом, водителем бронемашин. Освобождал Украину, Польшу, Венгрию, Чехословакию, Румынию и после победы над Германией сразу же был направлен на Дальний Восток - воевать дальше, с Японией.
В мирное время старший механик А.Гончаров плавал в Арктике на легендарном «Красине», работал в МВТУ им. Баумана.
Но что примечательно: последние стихи А.Гончарова помечены 1948 годом. То есть расцвет его поэтического дарования пришелся на самые тяжелые для нашей страны годы. Причем в сорок первом году ему было всего семнадцать лет, а в сорок восьмом - двадцать четыре. В дальнейшем А.Гончаров серьезным поэтическим творчеством почти не занимался, так что мне в руки попали стихи молодого, если не сказать юного, человека, написанные в грозное время нашей истории и отмеченные печатью истинного, светлого, пронзительно-русского таланта.
Летит в кюветы веером вода,
Уносится неведомо куда.
Вся мысль - в ревущих яростных моторах,
Вся жизнь - в руках, застывших на руле.
Чтоб, прежде чем идти в смертельный бой,
Стихи семнадцати-двадцатилетнего Александра Гончарова - не по возрасту зрелы, особенно по сравнению со стихами некоторых нынешних «молодых» переростков, поднимаемых на щит современной критикой. Что-то давно мы не видели в наше мирное, сытое время стихов, в столь раннюю пору написанных, в которых проступали бы серьезные приметы мировоззрения, чувствовалась бы закаленная душа, готовая к жизни и к смерти во имя своего идеала.
Во втором номере журнала «Молодая гвардия» за 1988 год, я опубликовал со своим предисловием подборку стихотворений А.Гончарова, сочинявшего их в окопах, блиндажах, за рулем бронемашины, под артобстрелом, бомбежкой. Это стихи поэта тонкого душевного строя, с оружием в руках ковавшего великую победу.
Не могу не привести еще одно его стихотворение «Большой перевал», написанное в Хингане летом 1945 года, когда еще шла война с самурайской Японией.
Мне не спалось. Я встал чертовски рано -
Опять тоска...
Спят облака.
В ночную тьму,
И кажется - за этим перевалом -
Конец всему...
Я вспомнил фронт, карпатские дороги -
Была война,
И - тишина...
И, точно сон, рожденный тишиною,
В лучах луны, -
Как будто снова рядом ты со мною, -
Как до войны...
Как будто ты - неслышно и незримо -
Идешь со мной
В мороз и зной...
Мне кажется, эти строки могли бы достойно встать рядом с сурковской «Землянкой» и симоновским «Жди меня».
Что ж, есть поэты на нашей земле, о которых мы узнаем не сразу, а лишь после их смерти. Таких немало было среди поэтов-фронтовиков. И конечно же, мы до сих пор знаем не всех. Русская земля действительно богата талантами, многие из которых так и уходят не узнанными, не услышанными, не оцененными. Да, впрочем, большинство из них, не знаемых нами, и не стремилось к известности, к признанию. Они жили тихо, скромно, скрывая от знакомых свое тайное общение с Музой... Тем интереснее их открывать, тем благодарнее мы должны относиться к ним сейчас, когда они от нас ушли.
Валерий ХАТЮШИН
Александр ГОНЧАРОВ
А солнце летнее пекло, и день был так хорош!
И так уверенно строчил за домом пулемет,
Что он усталою рукой из ножен вырвал нож
И крикнул: «Что же, подходи! Посмотрим, чья возьмет!»
Передний что-то прокричал еще издалека,
И вскинув быстро автомат, прицеливаться стал...
Он понял всё, хоть и не знал чужого языка,
И, крепче сжав рукою нож, «не сдамся» прошептал.
И ничего, что грудь прожгло расплавленным свинцом.
И что далекое «ура!» в последний слышит раз.
Отряд в бою и он в бою... Он пал к врагу лицом.
Он знал, что пять минут назад он выполнил приказ.
1941 г.
* * *
Когда-нибудь под шорох непогоды,
В осенний вечер, через много лет
Твой позабытый маленький портрет
Мне воскресят потерянные годы...
Напомнит жизнь, что бурно так текла,
Меня в своем потоке увлекая...
Смахну я пыль с разбитого стекла
И оживет лицо твое, сверкая...
А я склонюсь усталой головой
И буду думать... молча... без движенья…
Во власти твоего изображенья -
Душой ничей, но сердцем – вечно твой…
1941 г.
* * *
Опять в пути. Опять переселенье.
Опять, пугливо кутаясь в дожди,
Бегут назад туманные селенья,
Чтобы возникнуть снова впереди.
По сторонам, беззвучно рассыпаясь,
Летит в кюветы веером вода,
И ветерок, на стекла натыкаясь,
Уносится неведомо куда...
Вся мысль – в ревущих яростных моторах,
Вся жизнь – в руках, застывших на руле.
Из-под колес летит змеиный шорох,
Резиною придавленный к земле.
А впереди опять встают туманы,
Плывут навстречу мутной пеленой.
Когда ж блеснет луч солнца долгожданный,
Всему живому близкий и родной?
Брось яркий свет на пасмурные дали!
Чтоб, прежде чем идти в смертельным бой,
Не из обломков перебитой стали,
А средь полей увидеться с тобой.
1942 г.
* * *
Сдернули с мира огромного
Складки невидимых штор.
Месяц из облака темного
Выплыл на синий простор.
Ветер – гуляка отчаянный –
Тихо впорхнул в камыши,
Чтобы, как будто нечаянно,
Что-то шепнуть им в тиши.
Тени, беззвучно рожденные,
По берегам залегли.
Неба глубины бездонные
Стали чернее земли…
Звезды – огни осторожные –
Тихо мерцают в ночи.
Что же ты, сердце тревожное,
В грудь беспокойно стучишь?
Чуешь ли смерть недалекую?
Сам я почуял ее…
Кончилось наше широкое,
Вольное чудо-житье.
Что ж, ты стучишь, недовольное?
Хочешь на небо взглянуть?
Слишком уж небо привольное!
Слишком уж тесная грудь!
Слишком там много страдания,
Много мечтаний пустых!
Но не найдешь сострадания
В россыпях звезд золотых!..
1942 г.
ПАМЯТИ НЕИЗВЕСТНОГО ЛЕТЧИКА
Когда, прорвавшись через пламя дотов,
Наш фронт с боями двинулся вперед,
У кромки леса матушка-пехота
Нашла твой обгорелый самолет...
Он спал, согнув обугленную спину,
Растерзанные крылья разметал,
И на его разбитую кабину
Сосульками наплавился металл...
Ты там сидел – безжизненный и страшный
Склонившись на изогнутый штурвал,
Как будто вспоминая день вчерашний,
В который ты за всё отвоевал...
Мы всю машину молча осмотрели,
Как будто твой боясь тревожить сон,
Но бортовые знаки обгорели
И на тебе истлел комбинезон...
Откуда ты? Какой судьбой закинут?
Что на твоей могиле написать?
Где ждут тебя? В Москве? На Украине?
Кто ждет тебя? Жена? Невеста? Мать?
Мы спорили, ; насупившись угрюмо,
Искали твой планшет и не нашли...
Но знаю я, о чем вчера ты думал
В ста метрах от крутящейся земли...
1943 г.
* * *
Опять все тот же сладкий сон
Моей душе усталой снится…
Мои мечты туманит он,
И не дает мне пробудится…
Среди сомнений и тревог
Я вас зову… Зову и плачу…
Зову, чтоб пасть у ваших ног,
И проклинаю наудачу.
Меня преследует везде
Ваш взгляд, зовущий и далекий,
И я, как путник одинокий,
Бреду к мерцающей звезде.
И нет конца тому пути,
Покуда сердцу счастье снится…
Мне не дано к звезде дойти,
Как не дано мне пробудиться…
1943 г.
* * *
Мои друзья… Товарищи по парте…
Мои друзья во всех концах страны,
Судьба в каком-то яростном азарте
Вас разметала по фронтам войны.
Никто не знает и никто не скажет,
Где мне искать ваш заметенный след…
И я один... И я не знаю даже,
Куда послать мой дружеский привет.
А жизнь летит. Она летит, как птица…
Но прежде, чем меня сметет война,
Хотел бы я увидеть ваши лица,
И вспомнить тех, кого взяла она...
1943 г.
В РУМЫНИИ
У стен монастыря в захваченном селенье,
Где груды кирпича дворца чужих князей
Не вызывали в нас ни капли сожаленья,
А лишь тупую злость за кровь своих друзей,
Там – в зарослях густых, средь гроздей винограда,
Я встретил в темноте пугливые глаза…
Она стояла там у каменной ограды,
Прекрасна, молода, как гибкая лоза…
И встал я, замерев, ее красой плененный,
Со скаткой на плече, с винтовкою в руках…
Над самой головой шептали что-то клены,
И солнца луч играл на острие штыка…
Безмолвна и бледна, она, как привиденье,
Застыла – точно жизнь старалася спасти…
Я тихо отступил, чтоб не спугнуть виденье,
Чтоб в памяти ее такой же унести.
И я ушел вперед... Горели с треском хаты,
У стен монастыря пылал автомобиль,
Лежали вкруг него убитые солдаты,
И черную их кровь не впитывала пыль...
1944 г.
ПИСЬМО
Здесь фронт. Бураны и снега.
И смерть повсюду настигает.
Вдали над дзотами врага
Огни сигнальные мигают.
И дальше черною стеной
Стоят обугленные ели,
Взрывной разметаны волной,
Продуты взмахами метели.
Стоят, готовые упасть,
Черны, беспомощны и тонки.
На них беззубо скалят пасть
Обледенелые воронки.
Дорога меж ночных теней
Змеей взбирается на склоны,
И день и ночь бегут по ней
С боеприпасами колонны.
В тумане тормоза визжат,
Летят машины под откосы,
В кюветах «виллисы» лежат,
Поджав разбитые колеса.
У поворота на тропе,
У свежевырытой землянки,
Где на сосне стоит КП,
Мы поджидаем вражьи танки.
Они появятся из тьмы,
Несущей смерть гремящей тучей.
Вот потому и пишем мы
Своим родным на всякий случай.
Всё может быть в такую тьму:
Не разглядит врага разведка,
Или наводчик по нему
Пошлет снаряд не слишком метко.
Тогда из мрака на расчет
Подбитый танк, гремя, помчится
И на орудие вползет
Своей широкой гусеницей.
Уж мертвый, смерть он принесет,
Своей горящею громадой.
Тогда лишь ловкость нас спасет,
А если нет – грустить не надо.
Хоть будь семи вершков во лбу,
Своей судьбы не угадаешь.
И встретишь ты свою судьбу,
Когда совсем не ожидаешь.
Быть может, смерть меня найдет
С винтовкой в яростной атаке.
Быть может, лишь заря взойдет,
По мне пройдут стальные траки.
А может, после, через год,
В своей семье, в родной столице
Я расскажу про наш поход
И черно-красные петлицы...
1944 г.
БОЛЬШОЙ ПЕРЕВАЛ
Мне не спалось. Я встал чертовски рано –
Опять тоска…
Со мною рядом на хребтах Хингана
Спят облака.
Сырой туман наверх ползет по скалам
В ночную тьму,
И кажется – за этим перевалом –
Конец всему…
Я вспомнил фронт, карпатские дороги –
Была война.
А здесь туман, да горные отроги
И – тишина...
И, точно сон, рожденный тишиною
В лучах луны, –
Как будто снова рядом ты со мною,
Как до войны...
Как будто ты – неслышно и незримо –
Идешь со мной
Через огонь, через завесу дыма,
В мороз и зной…
Ты напиши: «Люблю и ожидаю…»
Пусть это – ложь.
Мне будет трудно, если я узнаю,
Что ты – не ждешь…
Лето 1945 г. Хинган.
БИАНТ ПРИЕНСКИЙ
В чем величайшее благо? В уме справедливом и честном.
В чем человека погибель? Она лишь в другом человеке.
Кто обладает богатством? Довольный. Кто нищ? Ненасытный.
В чем наилучший у женщины дар? В целомудренной жизни.
Кто целомудренна? Та, пред которой молва умолкает.
Свойственно что мудрецу? Хоть и мог бы вредить, да не хочет.
Что отличает глупца? И не может вредить, но стремится.
ПИТТАК МИТИЛЕНСКИЙ
Сказать не сможет, кто не знал молчания.
Коль хвалит честный, - лучше, чем злодеев тьма.
К счастливцам гордым глупый полон зависти.
Смеется глупый над людским несчастием.
Законам, чтя их, должен подчиняться ты.
Когда ты счастлив, много у тебя друзей;
В несчастье, из друзей с тобой немногие.
КЛЕОБУЛ ЛИНДСКИЙ
Пусть, чем больше дано, меньше бы нам желать.
Разве в злобе судьбы сам виноват бедняк?
Счастье только на миг, коль преступленье в нем.
Можешь многим простить, но не прощай себе.
Всякий злого щадит, честного рад сгубить.
Не прославят теперь даже больших заслуг,
Но и за пустяки частый удел - позор.
ПЕРИАНДР КОРИНФСКИЙ
Польза вечно с пристойностью в согласье.
Беспокойный в душе и счастлив больше.
Плохо - смерти желать, бояться - хуже.
Только то исполняй, что сделать должен.
Пусть страшится других, кто страшен многим.
Если счастлив удел, - к чему тревоги;
Если счастия нет, - к чему стараться.
СОЛОН АФИНСКИЙ
Назову я жизнь счастливой, если ход ее свершен.
Коль ровня супруги, - вместе, не ровня, так значит, - врозь.
За случайную услугу не видать тебе заслуг.
Подбирай ты друга втайне, но хвали его при всех.
Лучше, если благородным ты воспитан, - не рожден.
Если жребий предначертан, избегать тогда чего?
Если все неверно в мире, то чего бояться нам?
ХИЛОН СПАРТАНСКИЙ
Пусть не внушу младшему страх и неприязни старшим.
Помня про смерть, жизнь проводи и о здоровье помня.
Беды свои все побеждай, духом силен иль другом.
Если добро ты совершил, помнить о том не надо;
Помни всегда ты о добре, что для тебя свершили.
Нам по душе старость, коль та молодости подобна;
Молодость та тягостна нам, если она как старость.
СКИФ АНАХАРСИС
Бойся, чтоб тайный навет вдруг не коснулся тебя.
Жизнь пронеслась, но ее слава вовек не умрет.
То, что задумал свершить, не торопись объявлять.
Если ты страхом объят, - быть побежденным тебе.
Коль справедливо бранишь, - враг, ты полезен тогда;
Ложно похвалишь, - тогда, будучи другом, вредишь.
Лишку ни в чем: перейти мера в чрезмерность спешит.
СУД ПАРИСА
Суд Приамида привел Елену в славную Трою;
Трою к злому концу суд Приамида привел.
ГЕРО И ЛЕАНДР
Путь проложила любовь Леандру сквозь бурные волны -
К скорбной смерти ему путь проложила любовь.
ДОЛОН И АХИЛЛ
Славной добычей Долон прельстился - упряжкой Ахилла;
Сам, зарезанный, стал славной добычей Долон.
НИС И ЭВРИАЛ
Дружества сладкий удел да будет тебе драгоценен:
Жизни великая часть - дружества сладкий удел.
К АПОЛЛОНУ И К ЧИТАТЕЛЮ
Благодаренье тебе, Аполлон, вдохновитель поэтов!
Друг-читатель, прощай: благодаренье тебе.
ЭПИТАФИЯ
Смерть не погубит меня: по себе оставляю я память.
Ты только, книга, живи: смерть не погубит меня.
Песня гребцов (Б. III, стр. 167). Редкая в античной поэзии стилизация трудовой песни.
Кор, или Портун, римский бог портов и гаваней.
Храм Венеры, разрушенный для постройки стен (Р. 100, Б. IV, 288).
Библиотека, превращенная в обеденный зал (Р. 126, Б, IV, 314).
Водоналивное колесо (Р. 284). Интересно сравнить эпиграмму Антипатра Фессалоникийского о водяной мельнице («Палатинокая Антология», IX, 418), цитируемую К. Марксом в «Капитале» (т. I, Госполитиздат, 1953, стр. 414).
На человека, который сам себе молол муку (Р. 103, Б, IV, 291).
Влюбленный Амур (Р. 240, Б. IV, 410).
Из мифического металла адаманта, по преданию, были сделаны врата Аида.
К Дульции (Р. 381, Б. IV, 535).
Отказ от серьезной поэзии (Р. 429, Б. IV, 39). В ст. 10 принято чтение Беренса. Беренс без достаточных оснований приписывает эту эпиграмму Сенеке.
Сон пьяницы (Р. 30, Б. IV, 219).
Гроздь (Р. - 31. Б. IV, 220).
Книги Энеиды, съеденные ослом (Р. 222, Б. IV, 189).
Кентавр Хирон (Р. 89, Б. IV, 277).
Пасифая (Б. V, 51). Пасифая, дочь Гелиоса и супруга царя Миноса, воспылала противоестественной страстью к быку; спрятавшись в деревянном чучеле телки, она соединилась с ним и родила от него Минотавра, получеловека, полубыка. Каждый из 22 стихов этого произведения имеет свой особый метрический размер; различными сочетаниями этих 22 стихотворных размеров пользовался в своих строфах Гораций, так что это стихотворение представляет собой как бы беллетризованный метрический справочник к сочинениям Горация. В качестве такого справочника оно приложено к одной из рукописей сочинения грамматика Руфина о метрике; может быть, Руфин и был его автором. Последовательность размеров такова: 1) адоний; 2) дактилический диметр; 3) ферекратей; 4) гликоней; 5) дактилический тетраметр; 6) дактилический гексаметр; 7) трохаический диметр; 8) ямбический диметр; 9) алкеев девятисложник; 10) усеченный ямбический триметр; 11) чистый ямбический триметр; 12) малый асклепиадов; 13) малый сапфический; 14) алкеев одиннадцатисложник; 15) алкеев десятисложник; 16) большой асклепиадов; 17) аристофанов; 18) большой сапфический; 19) ионики; 20) архилохов; 21) элегиямб; 22) ямбэлег.
Претиды - дочери аргосского царя Акрисия, наказанные безумием за отказ почитать Диониса.
Ио, возлюбленная Зевса, превращенная Герой в телку и бежавшая в Египет, в эллинистическое время отождествлялась с египетской богиней Исидой.
Речь идет о Тесее, потомке афинского царя Эрехфея; кносянка - Ариадна (город Кносс был столицей Миноса).
Анациклические стихи (Б. III, 27). Так назывались стихи, которые одинаково читались, слово за словом, от начала к концу и от конца к началу. Русский тонический дистих в отличие от античного. метрического не допускает таких построений; предлагаемый перевод В. Брюсова представляет собой замечательное исключение. Смысл: «Стремление (плывущих) наяд побеждает колыхание волн так же, как пламенеющий Нот (южный ветер) побеждает вал Икгцрова моря».
Змеиные стихи (Р. 40, 48, 57, 63, 77, 79, 80, Б, IV, 229, 236, 245, 251, 265, 267, 268. Об этой стихотворной форме ом. примечания к Пентадию. О Геро и Леандре см. поэму Мусея; рассказ о Долоне - в X книге «Илиады»; рассказ о подвиге друзей Ниса и Эвриала-в IX книге «Энеиды». Весь цикл «змеиных стихов» в Салмазневском сборнике насчитывает 42 двустишия. Беренс без достаточных оснований считает их автором Луксория.
* * *
Смотрю я в зеркало и вижу
Летящий поезд, стук колес.
И лист исписанной бумаги,
Который ветер вдаль унес.
Осенним вечером холодным
В окне горящую свечу.
Один бродячий пес безродный…-
Не надо дальше, я молчу.
Смотрю я в зеркало – там буря,
Соленых брызг поток в глаза.
С чужих ресниц стекает хмуро
Как нить, блестящая слеза.
Автомобильный рев на трассе
И дым со свалки городской.
Большая очередь у кассы,
Глаза, смотрящие с тоской.
Звезда, сорвавшаяся с неба.
Пустая сладкая мечта.
Смотрю, а зеркала и нету.
Зияет пустота.
Гимн Свободе
Хочу воспеть Тебя – Свобода- дар бесценный.
Тобой живут и Тварь, и Человек.
Но ведь благотворишь Ты не для всех,
Кто тащит лямку в Мире Тленном.
Власть, злато, блуд – твои враги.
Их тоже человек в себе посеял.
И тянет соки из него сей сорный плевел,
Исчадье ада – раб своей судьбы.
Остановись, о грешный человече-
Ведь ты не раб, не червь в конце концов.
И сам в себе таишь врагов,
Жизнь прожигая мелко и беспечно.
Перевод с немецкого.
Стихотворение - Regenbogen
Радуга (литературный перевод неизвестного поэта)
Однажды летом вместе с другом
Мы шли по парку. Дождь прошел.
Светило солнце алым кругом
И радуги цветок зацвел.
Но тут товарищу – студенту
Вздохнув, негромко я изрек:
«Обвило небо пестрой летной
Свой ярко-голубой венок.»
Мой друг был физик, с удивленьем
Он осмотрел меня, смеясь:
«Сказал ты глупость, нет сомнений.
Что, лента? Где она взялась?»
И рассказал, что слой воздушный
Свет солнца делит на цвета…
Он говорил – мне стало скучно
Впрок не пошла наука та.
Прошли года, и вот однажды
У нас был физики урок.
Учитель строго, с видом важным
Вопрос мне вот такой изрек:
И я глаголю: «Это небо
Свою светлейшую главу
Повязывает пестрой лентой,
Чтоб ней украсить синеву!»
Класс рассмеялся: «Что он мелет?
Он со Степановки сбежал!»
И лишь учитель, зная дело,
Класс успокоив, мне сказал:
«Вы, юноша, поэт по духу
И к вам претензий больше нет.
А к гениям и мы не глухи
Быть может, я в душе поэт!
Но вдохновенью божью внемля
Витая с музой в облаках.
Спуститесь, юноша, на землю
И говорите о делах.»
(Степановка- местонахождение дома для душевнобольных)
Размышление при луне.
(стихотворение пессимистическое - неизвестного поэта)
Считая годы, недели, дни
Рыдая горько - смеясь беспечно.
Гляжу на порченный лик Луны
Жизнь коротка – а Природа вечна.
Сомненьем мучаюсь каждый час
Подобно безумному Датскому Принцу
И ошибался уже много раз
Веря, что Правда всегда без границы.
Но Человеку она не нужна.
В ней лишь Безумец счастье находит.
Так же для всех нас светит Луна,
Но восхищает она лишь не многих.
Нет! Человеку не надо Идей
От них только боль идет головная.
Ему надо кушать и спать каждый день,
Работать, семью заводить, прозябая.
Нет, все же несколько неправ был Сократ,
Пытаясь собою понять Человека.
Будь он человечней Себя во сто Крат
И то бы запутался с этим калекой.
И вот, если кто-то, себя не щадя
Кому-то пытается доброе сделать.
Мы скажем ехидно: «Дурак- он! Дитя!
Наивен и глуп, Дон Кихот неумелый!»
Пусть Я – Эгоист, но ведь Мир- Эгоизм.
Намного страшней Моего Эгоизма.
А в небе туманно горел лунный диск
Слегка освещая всю эту К…
* * *
Меня преследует кошмар
Тупой, коварный и жестокий.
В сознанье бьет электротоком
И словно вырвавшийся пар.
Исполосованный и битый,
Кривым помеченный клеймом,
Скитаясь жизненным путем,
Я стал спокойным, гладким, сытым.
Смеяться, плакать не умел,
Со стороны все наблюдая.
Несется где-то жизнь крутая,
А я на все плевать хотел.
Но вот пришла она- не знаю,
Зачем связался с ней тогда.
Проходят месяцы, года.
Но как забыть не понимаю.
Она не пара мне- умом,
Презрел я с первого же раза.
Но вот природа, как проказа
В душе оставила клеймо.
Горю, страдаю, но молчу.
«Та женщина тебя не стоит!»-
Ум говорит, но беспокоит
Душа крича: «Хочу, хочу»
И давит горло, как угар
Тоска с обидой одинокой.
Слепой, коварный и жестокий
Меня преследует кошмар.
Сегодня не стало великого скульптора. В Нью-Йорке ушел из жизни Эрнст Неизвестный. В 60-х его работы, сильные и не похожие на официальное советское искусство, расценили как вызов системе. За свой взгляд и принципы пришлось бороться. Выдающийся мастер уехал за границу, но и после этого сделал для отечественного и мирового искусства очень много.
Русский скульптор в Америке - так Эрнст Неизвестный говорил про себя, сидя в нью-йоркской мастерской. Фигурки в окне он когда-то расставил сам.
В 1962 году выставка в Манеже должна была поставить крест на творчестве: гнев Никиты Хрищева обрушился на него лично. Звучали язвительные замечания: "Этот Неизвестный довольно известный, если посчитать, сколько он стоит государству!"
Свою фабрику "уродов" пытался защитить перед собравшимися скульптор Эрнст Неизвестный. Он же имел смелость ответить: "Вы не разбираетесь в искусстве, ваши информаторы обманывают вас". Молодой скульптор был единственным авангардистом, кто возразил генсеку.
А через девять лет не кому-нибудь, а именно ему закажут надгробный памятник Хрущеву. Так пожелают родные. Черно-белая глыба - беспристрастный взгляд на личность и эпоху.
«Если бы меня спросили, встречал ли я гениальных людей или нет? Я бы сказал, что да, встречал. Эрнст», - говорит художник и друг Эрнста Неизвестного Виталий Волович.
Художник Волович дружил с Неизвестным - они оба выросли в Екатеринбурге, где создан музей знаменитого скульптора. Здесь замер его Орфей, главный символ телевизионной премии "ТЭФИ". Здесь то, за что полвека ругали, а затем превозносили.
«Он работал неистово совершенно. И я приходил к нему в мастерскую на Сретенке небольшую и уже в большую мастерскую на проспекте Мира и всегда поражался. У меня было ощущение, что там работает огромная бригада скульпторов», - рассказывает Виталий Волович.
Он был далек от соцреализма и всего, что в СССР называли "искусством для народа". Но как скульптор-монументалист, зависел от госзаказов. За всю жизнь он получил их только пять, в их числе - декоративный рельеф в пионерском лагере «Артек», фасад здания ЦК Компартии Туркмении в Ашхабаде, монумент "Дружба народов" для Асуанской плотины в Египте. Долгое время его скульптуры были никому не нужны.
"25 лет я был выброшен в принципе из профессиональной работы художника, я работал кем угодно: и литейщиком, и каменщиком, и даже погрузчиком соли на Трифоновском вокзале", - рассказывал Эрнст Неизвестный.
Последней каплей стал варварский разгром его мастерской. Он вернулся домой, а там - только груда осколков. Почти все, что было создано за десятилетия, разбито, уничтожено.
"Я сам не хотел уезжать, но если тебе ломают ребра, работы, переносицу и пальцы, то ты бежишь, это естественно. Я же, я же не Бог, я всего только животное, только в человеческом облике", - говорил скульптор.
Сначала Швейцария, потом Америка. Он писал домой близким: "Если бы моя родина была бы ко мне чуть-чуть поласковее…" И она стала после перестройки: Неизвестный снова начала творить для России. Композиция «Древо жизни» в Москве, «Памятник погибшим шахтерам» в Кузбасе. В Магадане воздвиг "Маску скорби" - грандиозный монумент памяти жертв сталинских репрессий.
Он даже в Манеж вернулся с триумфом. Персональная юбилейная выставка. Кстати, во всех его биографиях есть неточность. Уходя добровольцем на фронт, он приписал себе год. Получается, будто прожил 91, а не 90. Но это уже неважно.
"Я помереть могу сам - без разрешения. Я убежден, что если тело тленно, то дух – вечен", - говорил Эрнст Неизвестный.
Его карьера в изгнании сложилась удачней всех шестидесятников, покинувших страну. Работы Неизвестного хранятся в Лувре, Прадо, в Ватикане.
Темные окна, шторы, мастерская в Нью-Йорке опустела. Фигурки в окне Эрнст Неизвестный когда-то расставил сам. С ним столько раз прощались, казалось, навсегда: в 45-м родным пришла похоронка: «Ваш сын геройски погиб». Орден Красной Звезды вручили посмертно. А он очнулся в морге и, несмотря на ранение в позвоночник, смог и ходить, и работать.
Фильм о выдающемся скульпторе смотрите на Первом канале сегодня после вечерней трансляции из Рио-де-Жанейро. В 0:40 - - фильм первый. Вторая часть завтра в это же время.
Я больше никому не верю!
Ведь все равно все фикция, обман.
Души своей я не открою двери,
Там накопилось слишком много ран.
Я больше не позволю сердцу -
Любить, страдать, привязываться, ждать.
Там не осталось вовсе места,
Его нет смысла даже там искать.
Я все за "чистую монету" -
Любезности, улыбки, похвалу.
Я душу открывала человеку,
Очередную получая рану.
Я поняла улыбка - маскировка,
За ней удобно истину скрывать.
Такая нужная уловка,
Чтоб правдой никого не обижать.
Ах, сколько я жалела раз,
Что искренна была не с теми.
Не сразу догадалась, кто предаст,
А кто со мной последнее разделит.
Я больше ни кому не верю!
Я слишком через многое прошла.
Теперь мои закрыты двери,
И в мою душу тишина вошла.
Я сложный человек, меня не понимают,
И многие считают легкомысленной,
На самом деле, ведь никто не знает,
Какие посещают меня мысли.
Я сложный человек, меня никто не знает,
Мне трудно быть весельчаком в толпе,
Когда внутри все в клочья разрывает,
И хочется рыдать мне в темноте.
Не просто всем сквозь слезы улыбаться,
А ночью грусть делить свою с подушкой,
В себе намного проще замыкаться,
И засыпать, прижав к груди игрушку...
Просто помогите мне забыться,
Убежать туда, где с лаской ждут,
Не могу здесь больше находиться,
Жизнь походит на девятый ада круг.
Общество рисует снова рамки,
А что делать? Нужно подражать.
Снова надеваю маску,
Отправляюсь людям угождать.
Почему никто не видит, как мне трудно?
И не понимают, как болит в груди?
Я же знаю - это не простуда,
Это чувства разрывают изнутри.
Хочется кричать, но не услышат.
Плакать? - это пройденный этап.
Взрослые, наверное, забыли, что душа подростка,
Это ценный клад.
Почему же они так жестки
К миру, что по нраву нам?
Их упреки ведь приносят столько боли,
Разрушая внутренний ребенка храм.
Оттого и хочется забыться.
Оттого и рвет все изнутри.
Потому что близкие, по-сути, лица
Поступают хуже, чем враги.
даже если я умру,
обо мне никто не вспомнит.
просто я уйду во тьму,
а по Русски просто здохну.
ну с тобой всё ясно то,
ты как все ни как не лучше.
просто если я умру,
(это так на всякий случай)
ты забудешь про меня,
и не вспомнишь больше.
но а если ты и вправду
так мечтаешь обо мне,
то уйдёшь за мной ты следом,
без раздумий и забот.
но не будет этого,
знаю я то это точно.
просто про меня забудь,
и не вспоминай ты больше...
Хочу уснуть и не проснуться,
Хочу уйти и не вернуться.
Уснуть, уйти и умереть во век.
Чтоб стать всего лишь ангелом хранителем,
Того кого люблю я больше жизни.
Хочу лишь пусть родные люди мне узнают,
О том что умерла.
Что улетела я на небо,
И больше не живу я на земле.
Я умерла...
И стала я всего лишь ангелом на синем небе.
Всего лишь ангелом и больше ничего...
Что поменять, не в силах, жизнь свою.
Я б сделал это крайне осторожно,
И не обидел тех кого люблю.
Как жаль, что мы не в силах возвращаться,
Туда куда дороги нет.
Порой нам надо исправляться,
Но в прошлое не продадут билет.
Как жаль что мы не в силах думать,
О том что делаем сейчас.
Как нам пути свои продумать,
Что б огонек в пути у нас не гас.
Как жаль, ужасно и прискорбно,
Что миг не можем дважды проживать.
Наверно это очень сложно,
Ошибок меньше совершать.
Шагая по жизни в потерянном мире
Мы ищем людей, чтобы стали родными.
Свои чувства раскроем, позабудем обиды,
Чтобы близкими были совершенно чужие...
Совместные песни, не теряя страницы,
Мы пишем вдвоём, чтобы вместе гордиться!
Проходим с тобою душевные раны,
Я этим живу, жаль мечты так коварны...
Лучше б не было дня, тех минут расставания,
Теперь это приносит мне боль и страданья.
И я снова один, и судья - моё время,
И по жизни несу я предательства бремя...
Сигареты, перо, пару грустненьких строк...
Я не думал, что мир вокруг очень жесток,
Прямо в спину ножом, лучше б выстрелом кончил...
Подожди, читай дальше, я ещё не закончил!
Помнишь наши слова, что навеки мы вместе?
Помнишь радости наши от написанных песен?
Нет... ты не помнишь, наверно забыл...
Как желаю чтоб в сердце след пули остыл...
Весь мой жизненный путь был тобою разбит,
Вот звезда упадёт, я разрушу тупик...
Нет, не в чудо я верю, а только в себя,
Ведь доверия нет ни к кому, хоть и зря...
Люди полные лжи окружают повсюду,
Стоит это понять, а не следовать чувству,
Наша лестница в рай не ползет по рукам...
Стоит верить себе, а не гнусным словам.
Я терплю, но обида не стынет в груди,
Я себя потерял и пытаюсь найти...
Это сложно, не думать об этом в те дни...
Когда хочется слышать с твоих уст: "Умоляю! Прости!"
Он говорил не раз: "Не привыкай ко мне.
Я против постоянных отношений."
Но каждый раз вновь возвращался к ней
После побед тяжелых и сражений.
Он твердо уверял: "Не привыкай ко мне.
Любви на свете, знаешь, не бывает...
Я одиночество свое топлю в вине,
И чувствами других я, иногда, играю."
Он убеждал ни раз: "Не привыкай ко мне.
Я не хочу, чтоб ты потом страдала.
Я просто отношусь тепло к тебе,
Но не хочу, чтоб планы составляла."
Он ей твердил ни раз: "Не привыкай ко мне."
И был с ней честен - никогда не лгал,
Но лишь ее родное имя он шептал во сне,
В объятиях нежных, как ребенок засыпал.
Он повторял ни раз: "Не привыкай ко мне."
Молчала... Никаких привычек и упреков.
А он, ведь, был единственным на всей Земле
И без него ей было очень одиноко...
Шептал на ушко ей: "Не привыкай ко мне."
Она ждала, терпела, а потом пропала...
Ему так стало одиноко при большой луне,
И понял, что давно сердце его украла.
Он, улыбаясь, говорил: "Не привыкай ко мне."
Не слышал внутренний душевный крик...
Теперь бессонно он страдает в тишине...
Он говорил: "Не привыкай..", а сам привык...
Склонивши голову над жизненною бездной,
Осколки памяти врезаются в мой мозг.
И, заблудившись в темноте кромешной,
Я в этой бездне сам себя найти не смог.
Я потерял себя рассеянно, не зная,
Как выбраться из этой пустоты.
Я чувствую, что я себя теряю,
Не вижу в жизни больше красоты.
Я потерял себя, так помоги же, Боже,
Не заблудиться в этой темноте!
Я ведь живой, я человек ведь тоже,
Ну где же в жизни место моё, где?
Я одинок среди толпы прохожих,
Не ощущаю тела, ног и рук.
Но в жизни миллионы судеб схожих,
И одиночество теперь мой лучший друг...
Бывает так, что в жизни лишь один неверный шаг
Способен все перечеркнуть, все уничтожить.
И ты не знаешь где найти в себе рычаг,
Чтобы других отныне не тревожить.
И снова всем грубишь и не желаешь видеть,
Кричишь опять: "Оставь, не лезь ко мне, забудь!".
Они не ведают, что не хотел ты их обидеть,
Но больше и не ищут к сердцу путь...
И дав эмоциям плохим на волю выход,
Ты ночью снова пожалеешь обо всём.
И в голове такая, черт, неразбериха.
Не помогают мысли ни о них, и не о нём.
Но даже так, есть люди, те, кто верят.
Они готовы сделать все ради тебя.
И в те моменты, когда ты потерян,
Родные души будут рядом искренне любя...
И в это самое мгновенье - обнимитесь.
И мысли пусть все будут положительны, чисты.
Вы сядите, поговорите, объяснитесь,
И никогда не думай жечь с ними мосты..
Ты не знал, что такое любовь,
Но в любви все равно признавался.
Хотел быть со мной навсегда,
Хотя сам возвращать не пытался.
Таких чувств, говорил, не питал ты,
А их может и не было вовсе?
Неужели прошли мы всё зря,
Чтоб ты в самом конце меня бросил?
Для тебя я всего лишь игрушка,
С которой любишь играть,
Кукла без чувств и без сердца,
С которой ты можешь лишь спать.
Каждый день мои мысли забиты
Лишь мечтой, что я буду с тобой,
Что я вновь смогу взять твою руку
И в обнимку проснуться с тобой.
Что ты вновь назовешь меня зайкой,
Среди ночи приедешь ко мне,
Чтоб сказать, как ты меня любишь
И услышишь то же в ответ.
Но мы стали чужие друг другу,
Ты, что был мне дороже всего,
Я не верю, что всё это реально
И что быть ты не хочешь со мной.
Я хочу твоего только счастья,
Ты найдешь, с кем его обрести,
В моей жизни полно будет радостей,
Но в ней будешь отсутствовать ты.
Может быть, мы однажды увидимся
И с улыбкой вспомним о всём,
Я люблю тебя, просто знай это
И прости, если сможешь, за всё.
Как огонь проникают слова,
Рвут и мечут, как море над бездной.
Словно режут они без ножа,
И как небо бывает безвестным.
Словно в клочья пробита печаль,
И опять накрывает усталость,
Мне так хочется спрятаться вдаль,
И внутри будто что-то сломалось.
И по сердцу мне бьётся злой град,
Не жалея, опять убивая
Мне подлили непрошенный яд,
Я теперь навсегда пропадаю.
Так оставь меня сука- печаль,
От прогнившей, подавленной черни,
Мне сейчас не вернуться назад,
Лучше будет исчезнуть, наверно.
Тем вечером она гуляла по бульвару,
Тем вечером Луна смотрела вниз.
Сквозь небеса, вечерние туманы
Её лицо как океанский бриз…
В Луне родило дикое желанье,
Спуститься к ней, с собой её забрать.
Преодолеть все силы притяженья,
Помочь ей, рядом с ним, звездою стать.
Преобразившись в юношу земного,
Пошел за нею следом на бульвар.
Себя он видел как несчастного слепого,
Что ищет в девушке свой бесконечный, зрячий дар.
К ней подойдя бесшумно, незаметно,
Легонько прикоснувшись к ней рукой.
Он звезды стер с небес эффектно.
Он показал ей жизнь, он показал её другой.
Что будет наблюдать, как длится вечность,
Что за руку с ним обогнет весь Млечный Путь,
Что будет с ним на небе бесконечно,
Что для неё всегда подставит грудь.
Она ему в ответ: «Всему есть своё место.
Моё же здесь, быть пленницей Земли.
Прости, но не могу я стать Луны невестой,
И парой стать никак бы не смогли.
Твоё же место в небе, над Землею,
Её ты должен охранять собой.
Не мучайся ты болью и тоскою,
Когда-нибудь и я стану звездой!».
Как можно убить человека?
Как можно убить его душу?
Как можно взять пистолеты?
И навсегда жизнь разрушить.
Как можно пойти на людей?
На тех, с кем ты проводил свое время,
Друзей, одногруппников,учителей...
Делая всё тяжелее своё бремя.
И навсегда свою жить изменить,
Больше никогда не остаться собою,
Словно отстричь последнюю нить,
И не дойти к последнему бою.
История произведения:
Стали причиной недавние новости из Керчи.
А мы улетали, в тёплые края, как гордые птицы
А ты слёзы прятала, как гордая львица
А мне бы, сейчас воды бы напиться
И уйти в тишину, помолиться
И подняться в небеса, рассказав что, на земле творится
Как грабят, убивают, аж охота, как птица синица в воздухе раствориться
И свежей расой напиться...
Эти грустные стихи способны довести до слез. Они показывают горькую правду окружающего мира. Заставлют задуматься о жизни, о любви. В них можно увидеть глубокий смысл, проникнуться чужими переживаниями, вспомнить моменты своей жизни. Кто-то, когда ему грустно, идет гулять, кто-то слушает музыку или общается с близкими людьми, а кто-то в такие моменты запирается в комнате и пишет грустные стихотворения и рассказы, которые полностью отражают его текущее настроение. Читая эти грустные стихотворения неизвестных авторов, невольно сопереживаешь поэту и пытаешся понять тогдашнее его состояние, и даже если грустить не захочется, невольно, слеза по щеке покатится...
Ферментативных реакций кинетика
Ряд лигандов по силе. Модели химической связи. Теория кристаллического поля. Обзор теории кристаллического поля
Термодинамические потенциалы